Русанов

В Поморском приняли на борт Илью Вылку и оставленный в прошлом году груз продовольствия (сухари, рис, гороховую муку, клюквенный экстракт и экзотическую тапиоку), который пригодился в предстоящем плавании, внеся определенное разнообразие в питание участников. У ненцев закупили также оленьи шкуры вместо матрацев на постели, непромокаемые сапоги из тюленьего меха и сотню крупных яиц кайры для камбуза. В час ночи 21 июля тронулись в Крестовую губу. Впервые из-за облаков и тумана на небосводе показалось солнце. После полудня судно оказалось в устье Крестовой губы, где долго пришлось лавировать против встречного ветра — стока, который на исходе сил все же пытался не пропустить «Солунского» к новому становищу. Наконец бросили якорь у новостройки — становище называлось Ольгинским, в честь великой княжны Ольги Николаевны. Пока выгружали привезенный лес, сверили хронометры. Русанов посетил свеженькую «с иголочки» метеостанцию. Однако отсутствие постоянного метеонаблюдателя вызвало у Русанова определенный скепсис в отношении ожидаемых результатов, в чем, забегая наперед, он оказался прав. К сожалению, в Ольгинском отсутствовал Н. В. Пинегин — в противном случае мы бы узнали, как прошла встреча двух выдающихся русских полярников и их впечатление друг от друга, тем более что в своих воспоминаниях они не уделили этому ни строчки. Зато о встрече с Седовым позже вспоминал Вылка: «О Георгии Яковливиче тоже знаю. Видел его с Русановым, пили чай и беседовали о своих поездках. Он предлагал мне ехать с ним в экспедицию. Владимир Русанов задел мою ногу ногой. Я разом понял он не желает с ним ехать.

Когда вышли с палатки Седова, Русанов сказал — тебе не следует с ним ехать, у него военная дисциплина, строгая. Мы всегда должны вместе работать»… (Арх. обл. архив. Фонд 5661. Оп. 2. Ед. хр. 79). Здесь же участники плавания узнали о гибели от цинги промышленников в заливе Мелкий (где в прошлом году побывали Крамер и Быков), нанятых на зимовку Масленниковым и не вынесших ее тягот. Арктика еще раз напомнила, что мелочей не прощает в большом и малом.

Под вечер 5 августа «Дмитрий Солунский» оставил Крестовую губу и сутки спустя оказался у полуострова Адмиралтейства — это был северный предел его прошлогоднего морского маршрута. По сравнению с прошлым годом полевые работы начались с опозданием на две недели — в свете предстоящего это не могло не вызывать тревоги и, видимо, сказалось на детальности выполнения официальной части программы. Отметим, что на западном побережье Новой Земли сам полуостров играет роль важной природной границы, в чем Русанов вскоре убедился весьма наглядно.

Первая же высадка для определения астропункта в открытом северным ветрам заливе оказалась неудачной. «По части определения астрономических пунктов, — сказано в отчете, — экспедиции очень не везло; лишь изредка, и то, когда она была в море, светило солнце, а большей частью ее преследовал туман вперемежку с дождем и снегом. Почти постоянно небо было затянуто или облаками, или туманом» (1945, с. 158). Увы, Русанов отметил только реальную картину, с которой любому участнику экспедиции приходилось сталкиваться вплотную. К счастью, в наше время спутник в сочетании с системой GPS избавил полевого исследователя от продолжительного ожидания «дневного светила» и связанных с этим громадных потерь времени. Однако не только облака затрудняли проведение наблюдений — новые участники жаловались, что просто передвигаться на местности им трудно из-за сильного и холодного ветра.

Покинув негостеприимный берег, направились в глубь Глазовой губы к одноименному леднику, подходы к которому были забиты айсбергами разных размеров и просто обломками льда, причем ледник «телился» практически непрерывно с грохотом и плеском. Смотреть на это иногда было страшновато, однако большое количество льда не давало разгуляться волне, хотя порой шлюпка испытывала неожиданные прыжки и броски среди плавающих льдин.

Жалобы Русанова на неудачи первых дней понятны любому опытному полевику. Как правило, любая экспедиция обычно начинается с привыкания к особенностям местности, когда человек на ходу, что называется, «втягивается» или обретает полевую форму — как правило, на это уходит несколько дней. Так было и на этот раз, а что касается ветра, тумана или льда — на Новой Земле по-другому не бывает, меняется только соотношение перечисленных компонентов ее природной среды. Сейчас мы знаем, что бурные проявления природных процессов в зоне так называемого Арктического фронта, где встречаются тепло Атлантики и холод Арктики, — нормальное явление, но во все времена люди от взаимодействия различных воздушных масс испытывали только дискомфорт, к которому не все могут приспособиться.

Побережье в этой части Новой Земли также значительно отличалось от того, с которым Русанов имел дело в прошлых экспедициях. Со столь протяженными фронтальными обрывами, как в Глазовой губе, причем активными, он столкнулся впервые — чего-либо подобного по своим размерам ему не приходилось наблюдать. В этой части Новой Земли ледники занимали на местности гораздо больше места, чем ему приходилось наблюдать ранее. Здесь крупные ледники уже не прятались в глубине горных долин или в кутах фиордов или ледянок (как, например, в Машигиной губе), а повсеместно выходили к самому побережью, образуя настоящие ледяные берега, протянувшиеся на многие километры. Поморы, а за ними и другие исследователи (например П. К. Пахтусов), называли их «ледяными скалами» или ледяными горами, из-за чего в литературе нередко возникает путаница с айсбергами.

Еще одно важное обстоятельство не покидало мысли исследователя — ледовая обстановка в море. На этот раз не было ничего похожего на ту западню, в которую здесь угодил девять лет назад самый мощный ледокол в мире «Ермак», чьи машины превосходили по суммарной мощности движок «Дмитрия Солунского» в двести раз. Два месяца ушло тогда у ледокола на попытки выбраться из льдов — было уже не до мыса Желания. Пока ситуация благоприятствовала «Дмитрию Солунскому», который бодро продвигался на север в тех местах, где в тяжелых льдах увяз богатырь «Ермак»… Техника техникой, природа — природой, но как предвидеть изменения льдов, способных сегодня остановить самую мощную технику, а завтра расступиться перед деревянным парусником? Правда, Вылка высказывался не однажды в том смысле, что на северо-западе просматриваются отчетливые признаки «ледяного неба» — отражение льдов далеко в море на нижней кромке облаков, но поскольку непосредственно в пределах видимости льда не было, вскоре о словах ненца забыли — и зря…

До 12 августа продолжалось обследование местности, включая окрестные ледники самых разнообразных форм и размеров, в том числе и в соседнем заливе Норденшельда. Ледник здесь своими размерами превосходил тот, с которым путешественники имели дело в Глазовой губе, причем с массой срединных морен, молчаливыми змеями выползавших откуда-то изнутри Новой Земли. Он окончивался в заливе отвесным фронтальным обрывом, за которым в его истоках высились две горные вершины, — настолько приметные, что их отметили еще голландцы из экспедиции Баренца, которым здешние места были в диковинку. «Удивительно красивую и оригинальную картину представляют собой траурные горы залива Норденшельда, — отметил Русанов. — Черные сверху донизу, они убраны полосами ослепительно белого снега и прорезаны каймой белых ледников» (1945, с. 205). Первоначально он хотел назвать здешний ледник именем Масленникова, и под таким названием даже нанес его на карту. Правильнее было руководствоваться иным принципом, когда залив и впадающий в него ледник именовались одинаково — это позволяло легче ориентироваться на карте и избавляло от последующих ошибок. Поэтому в более позднем отчете залив и ледник носят одно имя, а в честь Масленникова был назван только южный входной мыс в залив.

Помимо чисто зрительных впечатлений залив Норденшельда порадовал разнообразными находками, среди которых оказался очередной норвежский дом, — судя по обрывкам газет, хозяева оставили его накануне выхода экспедиции из Архангельска, причем оставленные запасы позволяли думать, что норвежцы собирались вернуться. Обилие морского зверя объясняло, почему они облюбовали эту часть Новой Земли. Научные наблюдения (включая картирование, описания местности и сбор ископаемой фауны) также оказались весьма успешными. Ископаемая фауна продуктусов и гониатитов наводила на мысль о пермокарбоновом возрасте пород, сформировавшихся 230–350 лет назад, хотя этот вопрос следовало отложить до возвращения на Большую Землю и обработки всех материалов в камеральных условиях. Желание разобраться в геологии здешнего района, который мог оказаться ключевым для всего архипелага, объясняет длительную задержку здесь вплоть до 14 августа, ознаменовавшегося первым ясным днем.

Чтобы не менять остальных планов, было решено перебросить к полуострову Панкратьеву Кругловского с Четыр-киным, а оставшимся на судне заняться изучением Архангельской губы и ее окрестностей.

Сам Русанов в сопровождении Вылки и двух моряков из экипажа «Солунского», управлявших шлюпкой, отправлялся «вдогон» судну по направлению к Архангельской губе, чтобы детально изучить слагающие породы побережья, весьма схематично нанесенного на карту. Буквально за каждым поворотом берега возникало что-то новое, порой неожиданное, не отраженное на карте. Севернее залива Норденшельда с одноименным ледником оказался еще один грандиозный залив, перегороженный поперек отвесным голубым фронтом столь же огромного ледника, сливавшегося у побережья из двух обширных потоков, с истоками на обширном ледниковом щите в центре Северного острова. Сливаясь, оба потока образовали в отвесном чистом фронте вертикальную черную полосу морены, которую было видно с моря на большом расстоянии. Этот новый залив и ледник были названы в честь Вилькицкого-старше-го, начальника Главного гидрографического управления. Внимание Русанова привлекла здесь необычная ледовая обстановка, поскольку поля морского льда совершенно отсутствовали; кругом в поле зрения плавали одни только зеленые, синие и белые айсберги самых разнообразных и фантастических очертаний, которые на третий день пребывания в новом заливе сильным ветром с ледника выгнало в открытое море, и теперь можно было продолжать свой путь без помех. Дополнительные впечатления были получены на шумном птичьем базаре, где от беспрерывного мелькания пернатых кругом шла голова. К удивлению даже Вылки, здесь были обнаружены гнездовья глупышей — единственного представителя трубконосых в северном полушарии из благородного семейства аристократов Мирового океана, ближайших родичей альбатросов. Русанов, хотя это находилось в стороне от его непосредственных интересов, отметил «буйную» для этих мест растительность на участках, сдобренных птичьим пометом, и даже задумался о перспективах вывоза здешнего гуано на Большую Землю. Помимо впечатлений здесь путники настреляли кайр как для себя, так и для экипажа «Дмитрия Солунского». Хотя такая дичь не относится к гастрономическим деликатесам, в экспедиционных условиях она вполне способна удовлетворить запросы проголодавшегося маршрутника, отшагавшего по горам и бездорожью не один десяток километров, или моряка, соскучившегося по «свежатине» после бесконечной соленой трески сурового поморского засола. Можно смело утверждать, что такое вмешательство в эволюцию природной среды полярного архипелага не привело к нарушению естественного баланса и тем более не сказалось на будущем новоземельской природы.

Каждый новый день приносил что-то свое, неповторимое. 13 августа на карту были положены новые заливы с одноименными ледниками Кривошеина и Жан, названные так в честь управляющего Главного управления земледелия и землеустройства Александра Васильевича Кривошеина и женщины, которую в письме к родным через полгода он назовет своей будущей женой. Речь идет о Жюльетте Жан Соссин, его сокурснице по учебе в Сорбонне. Не повезло последнему топониму — он продержался на картах много десятилетий, а потом какой-то большой начальник, хотя и не столь известный, как Русанов (и, отметим, с меньшими заслугами перед Россией), смотрел-смотрел на карту и распорядился: переименовать бухту Жан в бухту Беспокойную — быть посему! И переименовал, вероятно, не представляя, с кем тягается, покушаясь на право первооткрывателя. Хочется думать, что однажды справедливость будет восстановлена. Природная обстановка с тех пор изменилась здесь настолько, что в результате отступания ледника Кривошеина образовался самостоятельный остров [2] , в который во времена Русанова этот ледник упирался. Сейчас у этого острова свое название, но за проливом имеет смысл сохранить имя избранницы Русанова — она вполне достойна этого.

2

Автору об этом сообщил Владимир Васильевич Кудрявцев, побывавший в указанных местах в 2002 г.

В процессе плавания определился общий характер побережья — сплошные горные цепи, прорезанные поперечными долинами, по которым к морю спускались выводные языки ледникового покрова, распластавшегося за горами в центре острова.

На расстоянии ничего не говорило о присутствии человека, хотя безжизненными эти места назвать было нельзя. Со скальных обрывов доносился гомон птичьих базаров, нередко у самого борта возникали круглые лоснящиеся морды любопытствующих тюленей, реже моржей. Когда шлюпка входила в очередной залив, от его верховий тянуло ветерком, иногда сильным — это были первые признаки затаившегося до поры до времени знаменитого стока, непредсказуемого и свирепого, способного отправить ко дну самых отважных смельчаков в считаные минуты.