Русанов

Лучше обстоит дело с документами, предшествующими ей, опубликованными в издании 1945 года. В первую очередь это относится к «Проекту Шпицбергенской экспедиции 1912 года», русановское авторство которого никем не оспаривалось. Согласно этому документу экспедиция преследовала ряд целей.

Во-первых, исследование природных богатств архипелага (полезные ископаемые, рыбные запасы и промыслы морского зверя) с их формальным закреплением за участниками экспедиции. Во-вторых, ознакомление с деятельностью конкурирующих (реальных и потенциальных) уже действующих иностранных предприятий. В-третьих, попутное проведение научных работ в области географии, ботаники, метеорологии и гидрологии, включая изучение льдов и течений в омывающих морях. В указанных документах уже были намечены определенные районы с конкретными сроками самих исследований:

«Наибольший интерес представляют южная и юго-восточная части Шпицбергенского архипелага, так как там наиболее развиты олигоценовые и миоценовые отложения. — Уже по этим первым строкам не только по стилю, но и по вниманию именно к проблемам геологии нетрудно почувствовать русановское авторство, которое прослеживается и в дальнейшем. — Южные части архипелага более богаты рыбными речками, вместо которых в море опускаются ледники. На юго-западной стороне на севере Шпицбергена сосредоточена вся иностранная горная промышленность. На южном конце Шпицбергена стоят постройки русской экспедиции 1899 года.

Нужно думать, что большинство участков юго-западного побережья уже заняты иностранцами. Поэтому следует обратить особое внимание на свободные и еще очень недостаточно обследованные восточное побережье Шпицбергена, на обширный залив Стур-фиорд с островами, лежащими от него к северо-востоку» (1945, с. 277).

Особая проблема Арктики — доступность намеченного района исследований в зависимости от ледовой обстановки. Сам Русанов считал, что наиболее благоприятные условия из-за влияния Гольфстрима существуют на западном побережье архипелага, в чем был прав. Среди доступных районов он наметил заливы Хорнсунн, Белльсунн с его ответвлениями и южное побережье Ис-фьорда. Ближе к полюсу он не видел достойных объектов для исследований, поскольку с точки зрения геологии «в северной половине Шпицбергенского архипелага выступают гораздо более древние слои, насколько известно, лишенные угля, имеющего промышленное значение. Правда, на восточном берегу острова Принца Карла выступают сбросы третичных отложений, которые, может быть, небезынтересно было бы осмотреть…» (1945, с. 277).

Весьма интересные мысли высказал Русанов по срокам работ: «Желательно выйти возможно раньше и возвратиться возможно позже. Выйдя, например, в середине мая, можно было бы возвратиться в начале или середине октября. За четыре или пять месяцев можно успеть сделать довольно много» (1945, с. 277). В том же документе оговаривается время полевой деятельности неоднократно, например в следующем виде: «Экспедиция, рассчитанная на четырех — или даже пятимесячное плавание…» (1945, с. 278), хотя в смете расходов денег намечено для приобретения продовольствия аж на полтора года, что для условий Арктики нормально — другое дело, как их расходовать, если полевые работы будут выполнены в более сжатые сроки, — но, как мы увидим, подобными загадочными нестыковками отличается вся последняя русановская экспедиция. По первоначальным планам экспедиция должна была отплыть из Петербурга, тогда как Архангельск по каким-то соображениям исключался с самого начала.

Уже на этом этапе Русанов предъявлял особые требования к подбору участников, прежде всего руководящего состава. В первую очередь это относилось к заместителю начальника экспедиции (помощнику) и капитану экспедиционного судна. «В качестве помощника, — писал Русанов в Департамент общих дел российского МВД, — я могу предложить только одно, в данном случае, по моему мнению, самое подходящее лицо — Александра Степановича Кучина, единственного русского, приглашенного Амундсеном в его последнюю славную экспедицию к Южному полюсу… Я уже заручился согласием этого молодого и энергичного ученого… Я пригласил хорошо мне известного и очень опытного капитана Ивана Петровича Ануфриева, но ввиду того, что он связан договором с Д. Н. Масленниковым, на ледокольном пароходе которого он ходит, г. Ануфриев рекомендует вместо себя… капитана первого разряда Николая Лукича Копыто-ва… От приглашения его воздержался, тем более что уже приглашенный мной Кучин окончил по первому разряду Архангельское торгово-мореходное училище, и я думаю, что в случае необходимости ему можно было бы поручить командование судном» (1945, с. 278). Общая численность персонала экспедиции вместе с экипажем судна с самого начала определялась в 12 человек.

Особо в указанном документе оговорены требования к судну: «Наиболее подходящим для полярного исследования мне представляется промысловый моторно-парусный бот, снабженный ледовой обшивкой, около 50 тонн водоизмещением» (1945, с. 179) — то есть судно типа «Йоа», на котором Руал Амундсен за три навигации 1903–1906 годов одолел Северо-Западный проход в условиях прибрежного плавания мелководными проливами. При этом с самого начала Русанов был настроен не на аренду, а на приобретение судна в собственность экспедиции, чтобы иметь развязанные руки на случай его использования по своему усмотрению. Все предъявляемые им требования к судну, включая мотор и запас горючего, указывают на Норвегию, где подобные суда широко использовались для зверобойного промысла. Поэтому нет ничего удивительного, что в документе сказано: «Я нахожу необходимым отправиться в Христианию и, если понадобится, в Северную Норвегию для выбора судна, при покупке, я думаю, было бы очень полезно присутствие г. Кучина как человека, знакомого с норвежским языком, с Норвегией и морским делом» (1945, с. 279).

В контексте последующих событий этот документ требует следующего комментария. Первое — в самые короткие сроки Русанов еще на материке ознакомился с ситуацией на Шпицбергене, включая степень изученности архипелага, а главное, освоенности его иностранными горно-добывающи-ми компаниями. Второе — первоначально он не собирался идти севернее Ис-фьорда, то есть параллели 78 градусов, тогда как в процессе состоявшейся экспедиции добрался даже до Кросс-фьорда, значительно превзойдя, таким образом, первоначальные планы, что было в духе его прошлых экспедиций. Третье — поспешность в усвоении предоставленных в его распоряжение материалов привела к тому, что первоначально он «нацелился» на южные районы архипелага, тогда как основная добыча угля происходила в его центральной части. Четвертое — он на редкость прозорливо предвидел возможность неблагоприятной ледовой обстановки на Шпицбергене и изменения планов из-за этого, в связи с чем разработал запасной маршрутный вариант. Пятое — первоначально намеченное продолжительное, до пяти месяцев, пребывание на Шпицбергене на деле свелось к напряженному полуторамесячному. Намерение начать работы в мае и закончить их в октябре для первой же экспедиции без предварительного знания конкретных природных условий архипелага было естественным, так как позволяло работать без спешки с определенным запасом времени на непредвиденные обстоятельства и т. д. Однако, сократив ценой напряженных усилий полевые работы до полутора месяцев, он избежал влияния допущенных просчетов на конечный результат, что обеспечило успех экспедиции. Таким образом, в части предварительного планирования и последующего выполнения на местности он показал себя мастером экспедиционной деятельности, реализовав свой новоземель-ский опыт в новых условиях Шпицбергена. Особенно отчетливо это проявилось в его маршруте к восточному побережью главного острова на берега Стур-фьорда, о чем пойдет речь ниже.

Другой документ, «План Шпицбергенской экспедиции», изначально построен по другому принципу. Это совсем не план экспедиционной деятельности, а история проблемы с выводами и обоснованием будущей деятельности на архипелаге, включая исторические права. Таким образом, он является программным документом, значение которого выходит далеко за рамки планируемой экспедиции, что подтверждается перечнем вопросов, поднятых исследователем с обозначением собственной позиции в их реализации, что относится прежде всего к двум первым пунктам «Плана», озаглавленным «Кто открыл Шпицберген» и «Русские на Груманте», в которых утверждалось:

«Еще до Баренца, и во всяком случае независимо от него, Шпицберген под названием Грумант был открыт, обследован и заселен русскими промышленниками… Русские первые фактически заняли архипелаг» (1945, с. 281) — вот отправной тезис в обоснование русского присутствия на архипелаге, который наши соперники не в состоянии игнорировать. Такова же и личная позиция Русанова в этой исторической проблеме. На размерах русского промысла на архипелаге мы уже останавливались в предшествующей главе. Прекращение российской деятельности на Шпицбергене он объясняет следующими причинами: «Основная причина, по моему мнению, заключается в том, что экономическая жизнь поморов пошла по другому руслу. Жизнь пошла по линии наименьшего сопротивления, и наши смелые мореходы по ледовитым морям превратились в простых моряков каботажного плавания» (1945, с. 283) Однако с изменением экономических условий, по его мнению, «придет пора, во-первых, объявить Карское море, усиленно теперь эксплуатируемое норвежцами, закрытым для иностранных промышленников; во-вторых, взять всю Новую Землю в наши руки; в-третьих, включить Землю Франца-Иосифа в район наших промыслов; в-четвертых, вновь воскресить наши промыслы на Шпицбергене» (там же). Тем самым Русанов создавал обоснование под будущую российскую политику в Арктике, получившую официальное оформление в известной ноте союзным и дружественным державам 1916 года о границах российских владений в высоких широтах вплоть до полюса, подвержденных десять лет спустя советским правительством.

Стержень, сердцевина русановской программы — раздел «Что нам делать на Шпицбергене», написанный с учетом всей сложности создавшегося положения в результате упущений собственной дипломатии и иностранного экономического прессинга. В приведенных ниже строках проявляется не только русановский интеллект, но и качества дипломата: «Было бы ошибочно думать, что на Шпицбергене все изучено и что там больше нечего делать. Совсем напротив. Возрастающее число иностранных экспедиций сопровождается новыми интересными открытиями и доказывает, что на этом обширном архипелаге осталось еще очень много работы. Собственно говоря, только общее очертание крайне изломанной и раздробленной береговой линии Шпицбергена более или менее известно, да и то не вполне: северо-восточные берега до сих пор остаются неснятыми на значительном протяжении. Всестороннему же обследованию подверглись лишь некоторые пункты западного побережья. Восточные берега Шпицбергена и его внутренние части еще ждут исследователей. Работы на Шпицбергене, весьма важной в теоретическом и практическом отношении, осталось сколько угодно, были бы только желание и возможность ее вести. Выполнить хотя бы небольшую часть этой работы для нас необходимо, если только мы не желаем навсегда и окончательно отказаться от наших прав на Шпицбергене, но нужно спешить, пока еще не совсем поздно. Предпринятое наравне с другими нациями обследование расчистит почву для нас и даст реальное основание для занятия некоторых, пока еще фактически свободных территорий архипелага.

Наибольшую практическую важность должно иметь геологическое обследование Шпицбергена, изыскание полезных ископаемых и в особенности каменного угля» (1945, с. 284). Интересно, как Русанов намеревался использовать на Шпицбергене свой новоземельский опыт: «Русская экспедиция прежде всего должна будет уяснить на месте общее положение дел. Было бы преждевременным сосредоточить все работы в каком-либо одном пункте. Вначале желательно общее рекогносцировочное ознакомление с различными частями острова» (1945, с. 285) — повторение идеи, которую он вынес с Новой Земли, когда утверждал, что «без общего предварительного обзора нельзя сказать заранее, какие пункты заслуживают подробного изучения, а какие нет» (1945, с. 219), что свидетельствовало о почерке опытного исследователя, умудренного Арктикой в самом высоком смысле слова.