Русич. Бей первым

— Идут? — первым же делом спросил кормчий.

— Да. Все идут. У них четверо с щитами, шесть самострелов и пять лучников. На двенадцати татях справные кольчуги или другая защитная збруя.

Тот только выругался под нос, зло и яростно, с новыми сведеньями обстановка резко менялась. Сообщив эти сведенья, я ушёл в темноту чтобы бить татей со спины, колчан у меня полный, и тренировки с луком дали мне возможность хоть немного поучиться пользоваться им, уже три секунды держу в натянутом состоянии, но всё равно долго стрелять я не смогу. Мышцы устанут, сухожилия ещё плохо укреплены, повредить могу. Тренироваться нужно. Устроившись в сторонке, я стал ожидать начала, и тут тати во весь голос с яростью взвыли, судно отходило от берега, заставляя меня мысленно матерится. Кормчий понял, что с такой ватажкой татей ему не совладать, их просто перестреляют, и счёл благоразумным уйти. Пусть ночью судоходство и опасное, но можно пристать к другому берегу, перебраться татям через Оку не на чем. Тот даже чан бросил на берегу. В общем, тот сделал своё дело, спас команду, судно и пассажиров, бросив тут меня одного. Однако я его понимал, и скорее всего в подобной ситуации поступил также, а вот что мне делать?

На самом деле помощь мне была не нужна, имея подобное преимущество видеть в темноте, татей я положу не запыхавшись, однако кому я буду продавать трофеи? Именно для этого судно и пассажиры мне и нужны, по-быстрому всё сбыть, чтобы оплатить место на судне и добраться до ближайшего города. Оплачивать мне пока место нечем было, а тут уж накоплю. Я не говорю про этот ушкуй, тем более тот на Москву идёт, а я решил добрать до Нижнего, будут и другие суда, но планы придётся менять. Кстати, я помнил про спрятанные ценности под водой сто пятьдесят лет назад и рассчитывал забрать всё, подняв их из озера и из реки, если конечно они там, но сейчас мне просто не до этого, моё путешествие было прервано чёрной оспой, теперь заполучив новое тело и оказавшись примерно в тех же краях, я решил продолжить путь к Нижнему Новгороду. Хотя теперь посещать Москву могу без опаски, хэ-хэ, Смерть помогла.

Разозлённые тати, которые уже считали добычу своей, выбегать на берег не стали, поматерились, погрозив кулаками вслед ушкую, и после нескольких команд, построившись в колонну, ну точно у них старший бывший военный, направились к стоянке ладьи. Одну добычу упустили, так вторая ещё есть. Тем более команда ушкуя предупредить их не сможет, стоянка ладьи выше по течению, а те сплавлялись вниз, двигаясь пока на вёслах. Они-то предупредить не смогут, а я вот вполне, так что оставив банду, со всех ног побежал по берегу к другой стоянке. Пока бежал, обдумывал свои дальнейшие действия. Если до этого они были ясны, бить в спину, не ожидающих этого татей, то с изменением ситуации тактику придётся менять. Причём после того как ушкуй отошёл, и тати закончив ругаться стали готовиться к выходу, то я услышал, как один из татей позвал старшего, назвав его боярином. Тут всё встало на свои места, похоже какой-то боярин поправлял своим дела грабежом. Не правильно это, не хорошо, не по-русски.

Добравшись до нужного лагеря, тут тоже обнаружился наблюдатель, значит татей было тридцать, чуть больше чем я насчитал ранее. Я сразу натянул тетиву луку и пустил стрелу, та вошла ему в шею, всхлипнув тот замер, оставшись также сидеть, привалившись к стволу берёзы. Потом только я скользнул к сонно клюющему носом часовому, и тихо окликнул его. Тот дёрнулся и испуганно закрутил головой, воскликнув:

— Кто тут?

— Тише. Я Михаил, вольный охотник. Татей тут обнаружил, они хотели на ушкуй напасть, я предупредил о ворогах кормчего, те ночью ушли на воду и стали спускаться вниз по течению. Ватажкой татей боярин верховодит, я сам слышал, как его окликали. Там тридцать оружных воинов при шести самострелах и пяти лучниках, щиты, кольчуги. Они уже сюда к вам идут. Людей поднимай. Если не успеете уйти, я подмогну, со спины им ударю. Там соглядатай татей был. Я его уже стрелой убил.

Тот уже поднимал спавших тут же у костра людей и ко мне вышел протирающий лицо кормчий, спросив:

— Где тут тати?

— Идут пока, — выходя на свет, пояснил я. — А наблюдателя их я убил, он там сидит.

— Почему сидит?

— Не упал почему-то, — пожал я плечами.

— Покажь.

Запалив факел, кормчий с парой вооружённых матросов направился со мной, и мы действительно вышли к убитому татю. К нему ранее я не подходил, и тут же отстегнув ремень, снял его с боевым ножом и обеденным, тут же приятно звякнул монетами кошель, что также висел на ремне. Рядом лежал боевой топор, я его подобрал, больше при тате особо ничего ценного не было, я проверил. Кольчуги и шлема тот не брал, видимо опасался, чтобы бликов те не дали. И только после этого я вытащил стрелу. Причём окончания сбора трофеев кормчий не дождался, он уже на берегу был, командовал там, а я закончив, вернулся к ним, и спросил у того:

— Трофеи купить не желаешь?

— А что есть?

— Боевой топор, и ножи с ремнём.

— Беру.

Тот отсчитал три серебряные арабские монеты, и забрал. Кошель я не отдавал, он уже на моём поясе висел, в него я и убрал оплату. Кстати, в кошеле в основном медь была, шесть монет, но одна серебряная чешуйка нашлась, когда я проверял что взял. Теперь хоть есть чем расплачиваться. Ремень с ножами кормчий отдал пацану лет пятнадцати, видимо сыну, а сам вооружился топором. Я уже видел сближающихся татей, те крались за кустарником, так что сообщив об этом кормчему, я скрылся в кустах и стал обходить ворогов. Те уже увидели, что вся команда встала и торопливо готовит судно к отходу, наблюдатель на условный сигнал не отвечает, и рванули вперёд. Почти успели.

Два матроса, что несли чан от костра к трапу, упали пронзённые стрелами, а кормчий, видя такое дело, все остальные, включая пассажиров, уже были на борту, рубанул канат и шестами матросы стали отводить тяжёлое судно от берега, однако лучники работали как заведённые, с судна доносились крики раненых, там падали убитые и раненые. Немного не успели, однако разрыв между бортом и берегом уже стал метров десять, но это как оказалось не помогло, дюжий тать забросил крюк с верёвкой и десяток остальных татей ухватившись за канат, стали подтягивать ладью к берегу. А лучники не давали к нему подобраться и перерубить. Чёрт, даже тут подготовились. Это взывает уважение. Нет, они конечно сволочи, грабить честных людей, но уважаю их предусмотрительность.

Я тоже наконец выбрался на удобное место и начал свою охоту, уже не выбирал, целился и стрелял. Сначала в тех крайних что ещё бежали к берегу, четверых снял, стрелял троим в шеи сзади, они не защищены были, а вот у четвёртого кольчужный капюшон был поднят, поэтому я выстрелил ему сначала в ногу, а когда тот упал, перекувыркнувшись через голову, уже в глаз. В голову не получилось бы, там шлем всё защищал, до низа затылка. Потом уже стал отстреливать лучников и арбалетчиков, успел снять дух лучников и двух же арбалетчиков, когда наконец тати сообразили, что они на берегу не одни и кто-то со спины выбивает их один за другим. Почти сразу последовала команда боярина, и выставив щиты, несколько воинов закрыли ими стрелков. Вот боярина нет, и ему прилетела стрела в шею, с таким же широким лиственным наконечником. Надо сказать, дальше тати меня удивили. Раздалось несколько команд, и подхватив тело раненого боярина, тот ещё жив был, те стали отступать от берега, уходя под защитой выживших стрелков.

Подумав, я не стал их преследовать, больно уж они могут больно укусить, один из лучников отлично стрелял на звук и дважды чуть не попал в меня, реагируя на звон спускаемой тетивы, так что я лишь убедился, что те точно ушли и побежал на берег, крикнув команде ладьи, отошли те недалеко:

— Всё, они ушли!

Те поначалу особо не верили, но когда я махнул на них рукой и стал собирать свои трофеи, те всё же на вёслах вернулись. Команда ладьи сильно поредела, но с пяток оказались целыми, они и подвели судно, и дальше помогли мне, да своих убитых отнесли в сторону. Кормчий тяжело ранен был, его сын командовал, к нему я и подошёл по поводу продажи моих трофеев, а все тати что лежали на берегу, были убиты мной, это речники признали. Я оттого их и не раздевал, обыскал на предмет ценного, да кошели срезал, и всё. Тот пообщался с отцом, он в сознании был, и так как я на треть дешевле обычной цены продавал, с перепродажей можно хорошо заработать, паренёк поскрёб по сусекам, но нужную сумму собрал. Я лично только четыре метательных ножа себе взял, да вот решал, брать боярскую саблю или нет? Пора уже к тренировкам приступать, а то я пока только две палки срезал и ими занимался, да и сроку этим занятиям всего два дня. А саблю выронил боярин, когда рану получил, ножны при нём остались, но у меня её выкупил один из пассажиров, боярским сыном оказался, золотом заплатил. Не узнаю откуда у того такие деньги, но сабля действительно богато украшена была, да лезвие отличное. Продал, и тут же поспешил покинуть берег, слишком большие деньги при мне, может кто и не выдержать подобного соблазна.

Я сначала добежал до своего схрона, где вещи и мешок держал, и оставил трофеи там, потом проверил себя и побежал к лагерю татей, там мешков порядочно, ух прибарахлюсь. А прибежав, взвыл. Пусто, место то самое, вон ещё угли тёплые, а мешков нет. Тати побывали тут раньше и всё забрали. Махнув рукой, я не спеша отправился обратно, лес тих был, не знаю когда тати тут были, но ушли давно, всё что те потревожили уже стихло, теперь не найти, да и не хочу искать. Как я уже говорил, те ой какие зубастые были.

* * *

Следующий месяц я так и двигался у берега к Нижнему. Один раз целую неделю стоял лагерем на берегу у песчаного пляжа, отдыхая, купаясь и занимаясь тренировками. Охотой вот любил себя уважить, всё лишнее продавал на стоянках купцам и кормчим. Рыбалкой баловался, даже навострился голыми руками ловить, жуть какое непростое дело оказалось, острогой куда проще. При оплате брал в основном не деньгами, а припасами. Однажды справную одежонку получил по размеру, и плащ, ну и прикупил парусину для тента. А у других выменял на тушу лося справные сапожки моего размера. Правда за них также пришлось доплатить звонкой монетой, туши лося на всю оплату сапожек не хватало, долго тогда с купчиной торговались, чуть не раздел меня. Так что теперь я выходил не оборванцем, вполне справным хлопцем-охотником. Однако к обуви приходилось привыкать, видимо Михайло ранее никогда в ней не ходил, изрядное неудобство я в первое время испытывал, но чем больше носил и шёл срок носки, тем меньше оставалось неудобств, а сейчас сапожки как вторая кожа, лёгкие, с крепкой подошвой. В такой милое дело по лесу бегать.