Русская Америка: Открыть и продать!

29 июля 1826 года, еще при Булдакове, РАК обратилась уже к Николаю, всеподданнейше извещая, что после вступления в силу российских конвенций с англосаксами Компания «находится в таком бедственном положении, что угрожается не только для себя уничтожением существования своего, но и для всего тамошнего края совершенным оного разрушением».

Замечу, что литературный стиль этой записки был далек от былого, определяемого повешенным Рылеевым.

А Нессельроде издевательски повторял, что конвенции выгодны РАК и что через десять лет мы-де можем запретить англосаксам и ловлю, и торговлю.

Котиков тем временем истребляли, индейцев — спаивали и настропаляли против русских. А Нессельроде увлеченно занимался выращиванием камелий в своей загородной оранжерее — его коллекция этих крайне капризных цветов была на редкость хороша.

Камелия может сбросить бутоны при простой перестановке с места на место, она очень привередлива к температуре, освещению и влажности воздуха, и от любителей-цветоводов требуется большое терпение и заботливое отношение.

На камелии у него души хватало…

Федор Иванович Тютчев — долгие годы подчиненный Нессельроде, в 1850 году писал о нем:

Нет, карлик мой! Трус беспримерный!Ты как не жмися и не трусь,Своей душою маловернойНе соблазнишь Святую Русь…

Чувства в этих строках много, но истине они не соответствуют. И Нессельроде был не так уж труслив, и Русь он соблазнял не раз…

Вот еще одна его оценка:

«Сын исповедовавшей протестанство еврейки и немца-католика, друга энциклопедистов, пять раз менявшего подданство, крещенный по англиканскому обряду, рожденный в Португалии и воспитанный во Франкфурте и Берлине, до конца жизни не умевший правильно говорить и писать по-русски, граф Нессельроде был совершенно чужд той стране, национальные интересы которой он должен был отстаивать в течение 40 лет».

Эта цитата взята не из монографии советского историка, а из книги уже знакомого нам историка августейшего — великого князя Николая Михайловича.

Но с какой стати Нессельроде — этого убежденного космополита, столько терпели, да и не то что терпели, а доверяли ему важнейший государственный пост?

Нет, «карлик» был не так уж и слаб…

НЕССЕЛЬРОДЕ стал ведущей фигурой в российском МИДе уже в 1812 году и ведал внешней политикой России до 1856 (!) года, все это время будучи фактически министром иностранных дел в России.

Приобретал все больший вес и такой внешнеполитический «эксперт», как француз-эмигрант граф «Яков Осипович» Ламберт, который еще в начале 1817 года заявлял, что России вследствие ее географического положения не предначертано большое развитие ее морских сил.

В николаевской России особое влияние приобретал и еще один иностранец — министр финансов с 1823 по 1844 год (в 1845 году он умер) Канкрин.

Честно скажу: я так и не смог разобраться в такой сложной фигуре русской истории, как уроженец гессенского города Ганау, ставший в России графом, Егор Францевич Канкрин, российский министр финансов на протяжении двадцати лет.

Мне уже приходилось признаваться читателю в непроясненности для себя сути ряда государственных фигур старой России. И вот Егор Францевич — несмотря на его вроде бы ходатайства за РАК — в этот ряд тоже, увы, входит.

Однако замечу, что известный нам по делам РАК и делу декабристов граф Мордвинов был принципиальным противником Канкрина. Сходясь с ним во мнении о необходимости сокращений расходов военного ведомства, о введении серебряной валюты и еще кое в чем, он, как сообщает нам Русский биографический словарь под редакцией Половцева, «осуждал общий дух системы Канкрина — неподвижность, отрицание общественного кредита, питейный откуп, систему налогов, сохранение в тайне бюджета, и, начиная с 1828 года, писал обстоятельные критики на государственные росписи Канкрина, доказывая, что он действует нецелесообразно».

Мордвинов у Николая кредитом доверия не пользовался, а вот Канкрин имел почти неограниченный кредит. Воспрепятствовать гибельной линии Нессельроде в Русской Америке мог, пожалуй, только он. Но вот же — не воспрепятствовал.

Ну, Канкрин, может, искренне заблуждался — и в финансовых делах, в которых в царской России почти во все времена черт бы ногу сломал (и если ее не ломали банкиры типа Штиглица, то лишь по той простой причине, что не чертям было с ними тягаться!), и в делах внешнеполитических вкупе с делами внешнеэкономическими.

Нессельроде же… Нессельроде сознательно подменял приоритеты русской внешней политки так, чтобы оптимальные перспективные решения не принимались, зато поощрялись решения, для России невыгодные.

И атмосфера для такой тонкой и эффективной антироссийской деятельности была тогда подходящей.

ТАК, уже в начале первого «николаевского» года — 1826-го, пятидесятишестилетний (умер он восьмидесяти семи лет, в 1857 году) барон Григорий Строганов, бывший посланник в Константинополе, направил 18 января из Парижа императору письмо, в котором «возлагал к стопам» царя «плоды размышлений, подсказанных самой искренней преданностью, лишенных всякого своекорыстия, всякой задней мысли…».

Все может быть — может, мыслей у барона задних и не было, но вот суть его письма-манифеста была очень уж некстати… Строганов призывал царя на Восток, на. помощь грекам, на борьбу за святую веру против турок… А это означало для России расходы, кровь, пот. И все — без какого-либо материального возмещения этих расходов и тяжких трудов.

Обеспечение территориальных приращений в рамках выхода России на ее естественные (хотя и отрицаемые всякими труайя позапрошлого, прошлого и нынешнего веков) южные рубежи?

Это было делом необходимым. Но его можно было решить с затратами намного более скромными, чем те, которые России предстояло понести в ее восточных войнах XIX века…

Часть, лишь часть «восточных» усилий и расходов, уделенных Русской Америке, и ее дело было бы спасено, прочно обеспечено и успешно развивалось бы!

А вместо этого Россию втягивают в войну за… устранение Турции с Балкан, из Греции! То есть, пользуясь выражением мемуариста Андрея Болотова о Семилетней войне, очередной раз «вплетают в до нее нимало не касающееся дело»…

Начавшись в 1828 году, война с Турцией привела русские войска к стенам Царь-града, к Константинополю… Султан Махмуд II вынужден был начать переговоры, и 2 (14) сентября 1829 года был заключен Адрианопольский мирный договор.

Как сообщает нам 2-я БСЭ, «греческий вопрос, длительное время волновавший Европу, был в основном разрешен благодаря успехам русского оружия».

Но успех оружия всегда имеет цену крови. По самым скромным подсчетам, независимость Греции стоила русскому народу десяти тысяч только убитыми. А наши приобретения на Кавказе, обеспеченные Адрианопольским миром, обошлись нам менее чем в тысячу человек.