Русская Америка: слава и позор

И что-то, как всегда, остается недосказанным. И мы не знаем что именно.

Красноярск, февраль 2006

СТИХИ

СЕРГЕЙ МАРКОВ

Дон Сысой, или Русские в Калифорнии

Гадаете — какого корня я? Тобольский сам, а звать — Сысой. Знать, не забыла, Калифорния, как я пришел к тебе босой! В байдаре с кожаной заплатою я плыл с Аляски напрямик, сломал весло, гребу лопатою, а вместо паруса — совик. Байдару прижимало к берегу, в буруне било между скал. Сколь ни проведывал Америку — такого страху не знавал! Промокли хлеб, табак и юкола, ремень приходится глодать. Весь почернел и стал как пугало, родная не признает мать. Возился долго я с посудиной, но днище снова протекло. Как вдруг со стороны полуденной пришло надежное тепло. Запел я, стал грести проворнее, на берег вышел — еле жив. Вокруг сияет Калифорния, кипит серебряный залив. Увидел я орлов парение, и пар, встающий от дубрав, почуял благорастворение цветов и неизвестных трав. Вокруг легли долины чистые, лазурью светит небосвод, и мнится: маки золотистые звенят у Золотых ворот. Здесь на утесе — быть селению, где зеленеет высота, пришла по моему счислению тридцать восьмая широта. Не привыкать нам строить заново все на любом конце земли. Две шхуны с острова Баранова по следу моему пришли. На берегу — припасы ворохом, а посредине — плуг с косой, «Единорог» да бочки с порохом, трудись и не робей, Сысой! А корабельный поп с иконою, седою гривой шевеля, везет жену мою законную ко мне на шлюпке с корабля. Не чаял встретиться с Феклушею, она кричит: «Ты жив, здоров!» В руках у ней пирог с горбушею, при пироге орелный штоф. «Живя меж: новыми народами, не позабыл ли ты меня? Житейским делом, огородами Займемся с завтрашнего дня!» И начались обзаведения, чтоб жить в довольстве и тепле. «ЗЕМЛЯ РОССИЙСКОГО ВЛАДЕНИЯ» — пишу на мраморной скале. Гишпанцы бродят за оградою, свою высказывают стать. Но я их милостью не радую, им не даю озоровать. От их пронырства и свирепости я в жизни нашей вижу риск, держу под выстрелами крепости деревню их Святой Франциск. Индейцы плачутся болезные, гишпанцы им творят ущерб; на всех ошейники железные, на каждом — королевский герб. У нас в Сибири с душегубами и то такого не творят! И нас же выставляют грубыми, о нас с усмешкой говорят! К нам зависть затаив исконную, гишпанцы ластятся лисой, Феклушу величают донною, меня все кличут — дон Сысой! Прошли мы дебри, выси горные и берега привольных рек. А было русских в Калифорнии со мною двадцать человек…

ФРЕНСИС БРЕТ ГАРТ

Консепсьон де Аргельо

I

Средь холмов от моря близко — крепость странная на вид. Здесь обитель францисканцев память о былом хранит. Их патрон отцом вдруг крестным городу чужому стал, ангел ликом здесь чудесным с ветвью золотой сиял. Древние гербы, трофеи безвозвратно сметены, флаг чужой парит здесь, рея над камнями старины, Бреши и рубцы осады, на стенах их много тут, только на мгновенье взгляды любопытных привлекут. Нить чудесно-золотую лишь любовь вплести могла в ткань суровую, простую — та любовь не умерла. Лишь любовь та неизменно оживляет и сейчас эти сумрачные стены — слушайте о ней рассказ.

II

Здесь когда-то граф Резанов, русского царя посол, возле амбразур у пушек важную беседу вел. О политике с властями завязал он разговор, обсуждая вместе с ними о Союзе договор. Там с испанским комендантом дочь красавица была, граф с ней говорил приватно про сердечные дела. Обсудили все условья, пункт за пунктом, все подряд, и закончилось Любовью то, что начал дипломат. Мирный договор удачный граф с властями завершил, как и свой любовный, брачный, и на север поспешил. Обрученные простились на рассвете у скалы, в путь чрез океан пустились смело Русские Орлы.

III

Возле амбразур у пушек, ожидали, в даль смотря, что жених-посол вернется к ним с ответом от царя. День за днем дул с моря ветер, в амбразуры, в щели скал, день за днем, пустынно-светел, Тихий океан сверкал. Шли недели, и белела дюн песчаных полоса, ими недели, и темнела даль, одетая в леса. Но дожди вдруг ветер свежий с юго-запада принес, зацвело все побережье, отгремели громы гроз. Изменяется погода, летом — сушь, дожди — весной, расцветает все полгода, а полгода — пыль да зной. Только не приходят вести, писем из чужой земли коменданту и невесте не привозят корабли. Иногда она в печали слышала безгласный зов, «Он придет» — цветы шептали, «никогда» — неслось с холмов. Как живой он к ней являлся в плеске тихом волн морских. Если ж океан вздымался — исчезал ее жених. И она за ним стремилась, и бледнела смуглость щек, меж: ресниц слеза таилась, а в глазах — немой упрек. И дрожали с укоризной губы, лепестков нежней, и морщинкою капризной хмурился излом бровей. Подле пушек в амбразурах комендант, суров и строг, мудростью пословиц старых дочку утешал, как мог. Много их еще от предков он хранил в душе своей, камни самоцветов редких нес поток его речей: «Всадника ждать на стоянке — надо терпеливым быть», «Обессилевшей служанке трудно будет масло сбить». «Тот, кто мед себе сбирает, мух немало привлечет», «Мельника лишь время смелет», «Видит в темноте и крот». «Сын алькальда не боится наказанья и суда». «Ведь у графа есть причины, объяснит он сам тогда». И пословицами густо пересыпанная речь, изменив тон, начинала по-кастильски плавно течь. Снова «Конча», «Кончитита» и «Кончита» без конца стали звучно повторяться в речи ласковой отца. Так с пословицами, с лаской, в ожиданъи и тоске, вспыхнув, теплилась надежда и мерцала вдалеке.

IV

Ежегодно кавалькады появлялись с гор вдали, пастухам они веселье, радость девушкам несли. Наступали дни пирушек, сельских праздничных потех — бой быков, стрельба и скачки, шумный карнавал для всех. Тщетно дочке коменданта до полуночи с утра распевали серенады под гитару тенора. Тщетно удальцы на скачках ею брошенный платок, с седел наклонясь, хватали у мустангов из-под ног. Тщетно праздничной отрадой яркие плащи цвели, исчезая с кавалькадой в пыльном облаке вдали. Барабан, шаг часового слышен с крепостной стены, комендант и дочка снова одиноко жить должны. Нерушим круг ежедневный мелких дел, трудов, забот, праздник с музыкой напевной только раз в году цветет.

V

Сорок лет осаду форта ветер океанский вел, с тех пор, как на север гордо русский отлетел орел. Сорок лет твердыню форта время рушило сильней, крест Георгия у порта поднял гордо Монтерей. Цитадель вся расцветилась, разукрашен пышно зал, путешественник известный сэр Джордж: Симпсон там блистал. Много собралось народу на торжественный банкет, принимал все поздравленья гость, английский баронет. Отзву чачи речи, тосты, и застольный шум притих. Кто-то вслух неосторожно вспомнил, как пропал жених. Тут воскликнул сэр Джордж Симпсон: «Нет, жених не виноват! Он погиб, погиб, бедняга сорок лет тому назад. Умер по пути в Россию, в скачке граф упал с конем. А невеста, верно, замуж: выипа, позабыв о нем. А жива ль она?» Ответа нет, толпа вся замерла. Конча, в черное одета, поднялась из-за стола. Лишь под белым капюшоном на него глядел в упор Черным углем пережженным скорбный и безумный взор. «А жива ль она?» В молчанье четко раздались слова Кончи в черном одеяньи: «Нет, сеньор, она мертва!»

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение I

ОПИСАНИЕ ОСТРОВА КАДЬЯК

Из воспоминаний Ю. Ф. Лисянского

Кадьяк — один из самых больших островов, принадлежащих России в пятой части света 14°. Он довольно горист и окружен глубокими заливами, в которые впадает множество речек. На их берегах можно устраивать селения, другие же места покрыты скалами и почти вечным снегом. Этот остров состоит из сланца, лежащего наклонными слоями, и плотного серого камня. По словам жителей и по собственному опыту нашел, что климат острова не очень приятен. Воздух редко бывает чист, даже летом случается мало таких дней, которые можно бы было назвать теплыми. Погода совершенно зависит от ветров. Когда они дуют с севера, запада или юга, то и погода стоит ясная. В противном же случае сырость, дождь и туман следуют непрерывно друг за другом. Здешние зимы походят на нашу ненастную осень, но прошедшая зима, которую мы провели на Кадьяке, была исключением из этого общего положения. Довольно глубокий снег лежал с 22 декабря по 15 марта, и термометр Фаренгейта опускался иногда до нуля. Я нарочно мерял толщину льда на прудах, которая в марте оказалась равной 18 дюймам [0,45 м].

Тополь, ольха и береза растут на Кадьяке в небольшом количестве, а ель попадается только около северного мыса и гавани Св. Павла. До прибытия русских в эту страну, кроме петрушки, лука, горчицы и огуречной травы, никаких других растений не было. Теперь же разводят там картофель, репу, редьку, салат, чеснок и капусту. Впрочем, последние растения еще не вошли в общее употребление. Для их разведения требуется большой труд и преодоление многих препятствий, происходящих от климата. Влажный воздух и частые дожди много препятствуют хлебопашеству. Однако же в прошлом году Компанией здесь было посеяно немного ячменя, который местами весьма хорошо родился и совершенно доспел. Поэтому можно судить, что яровой хлеб на этом острове может расти с успехом.

Среди животных число природных обитателей острова не слишком велико. Они состоят из медведей, разных родов лисиц, горностаев, собак и мышей. Со времен же Шелехова на острове разведен рогатый скот, козы, свиньи и кошки. Я также имел удовольствие во время моего пребывания к вышеуказанным родам домашних животных прибавить английскую овцу и русского барана, от которых уже произошло потомство! Напротив того, там водится великое множество птиц, как-то: орлы, куропатки, кулики, разных родов журавли, топорки, гагары, речные и морские утки, вороны и сороки. Сперва не было там кур, но русские развели и их в большом количестве. Уток здесь множество разных родов. Некоторые из них отлетают весною, когда являются гуси и лебеди, которые местами остаются на целое лето. Сверх того, находятся еще три сорта небольших птичек, из которых темно-серые называются ненастными потому, что они своим пением предвещают скорую непогоду.

Кадьяк изобилует также белой и красной рыбой. К первому роду принадлежат палтус, треска, калага, бык, терпуг, камбала, гольцы, окуни, вахня, сельди и уйки, а ко второму: чевыча, семга, кижучь, хайко, красная горбуша и красные гольцы. Речки с мая по октябрь наполнены красной рыбой, так что ее в короткое время можно наловить руками несколько сотен. Иногда случается, что она стоит кучами от самого дна до поверхности воды, как будто бы в чану, и тогда дикие звери, а особенно медведи, питаются одними только их головами. Они заходят в воду и ловят рыбу лапами с удивительным проворством. Но всего забавнее видеть, когда эти животные, оторвав только мозговую часть головы, бросают остатки на берег. Близ кадьякских берегов водятся во множестве киты, касатки, нерпы и сивучи. Несколько лет назад попадались поблизости морские бобры, но теперь они отошли довольно далеко в море, а серые котики и совсем перевелись. Кроме этого, весной повсюду ловятся круглые раки.

Компания промышляет котиков на островах Св. Георгия и Св. Павла. Сперва эти животные водились там в большом количестве, но теперь несколько поубавились. Однако при хороших порядках недостатка в них быть никогда не может. Бывало такое время, что каждый промышленник убивал по 2000 котиков в год. Очень жаль, что на обоих этих островах нет хорошей гавани и суда принуждены бывают стоять на якорях в открытом море на плохом грунте. При крепком же морском ветре им непременно надо сниматься с якоря и лавировать. Говорят, что поверхность первого из островов очень высокая, а второго — низменная. Оба они имеют недостаток в пресной воде, птицей же изобилуют, а особенно так называемой ара, яйцами которой промышленники питаются все лето. Детей она выводит на утесах.