Русская богословская наука в её историческом развитии и новейшем состоянии

Однако у проф. В. И. Несмелова трактуется о христианстве вообще, но не собственно о православии. Ему преимущественно посвящен «опыт православной теодицеи» проф. о. П. А. Флоренского. Исходным принципом провозглашается «живой религиозный опыт, как единственный законный способ познания догматов», поскольку «православие показуется, но не доказуется; вот почему для всякого, желающего понять православие, есть только один способ — прямой опыт православный», и «чтобы стать православным, надо окунуться разом в саму стихию православия, зажить православно, — и нет иного пути». Значит, рациональным методом прийти туда нельзя, и это, конечно, потому, что в области божественной, которую отражает в здешнем мире православное, или подлинное, христианство, для нашего конечного прозрения всё иррационально по самому своему существу. Необходимо, что к нему можно приблизиться только опытным жизненным приобщением, а здесь Бог по Его внутреннему бытию и промыслительно-искупительному делу обнаруживается, ощущается и воспринимается уже как высочайшая разумность. Посему в догматическом отношении христианство лучше всего раскрывается по идее Софии — Премудрости Божией, каковая «идея, — по убеждению о. П. А. Флоренского, — определяет русское религиозное сознание в самих его истоках, и в ней именно — глубочайшая основа его своеобразия».

II. «ОБЛИЧИТЕЛЬНОЕ БОГОСЛОВИЕ» ИСТОРИЯ И РАЗБОР ЗАПАДНЫХ ИСПОВЕДАНИЙ

Православие, выясняя себя догматически, по необходимости бывает вынуждено разграничиваться от главнейших христианских исповеданий и раскрывать их условность. Это делается во всех русских курсах догматики, но некогда существовала даже в высших духовных школах особая дисциплина обличительного богословия, образцом которого может служить четырехтомный труд ректора Казанской Духовной Академии архимандрита Иннокентия (Новгородова). В этих случаях вероисповедные доктрины и институты рассматривались в их теперешней законченности и статической неподвижности, почему обсуждение выражалось лишь в отвлеченно-теоретическом осуждении. С течением времени привнесен был исторический обзор западных церквей с историей и разбором западных исповеданий (ср. проф. о. А. М. Иванцова-Платонова: «О западных вероисповеданиях», 2-е издание. Москва, 1894; «О римском католицизме и его отношении к православию», 2 части. Москва, 1869–1870), хотя этот результат достигнут и формулирован не сразу (академический устав 1869 г. декретировал «сравнительное богословие», которое заменено в 1884 г. «историей и разбором западных исповеданий», в 1910 г. превратилось в «историю и обличение западных исповеданий и русского сектанства» и, наконец, с 1911–1912 гг. функционировало под названием «истории и обличения западных исповеданий в связи с историей западной церкви от 1054 года до настоящего времени»). Теперь не только в первом отношении соблюдается возможный научно-исторический объективизм, но и в доктринально-канонической области преследуется историко-генетическое истолкование типических вероисповедных особенностей, когда они становятся натуральными и понятными по своему происхождению и содержанию, однако лишь в своей замкнутой сфере и, значит, ограниченными по своему внутреннему и общецерковному авторитету (см. и школьные учебные пособия: И. Трусковского «Руководство к обличительному богословию». 2-е изд. Могилев на Днепре, 1889; И. Ф. Перова «Руководство к обличительному богословию». 6-е изд. Тула, 1910; Л. Г. Епифановича «Записки по обличительному богословию». Новочеркасск, 1913). Во всяком случае по всем вероисповедным линиям работы теоретические идут наряду с историческими, где вместе с духовной наукой участвует и светская.

О католическом Западе имеется обширная литература исторического характера по изложению и освещению на темы доктринальные, о частных сторонах устройства и быта, о католицизме вне Европы и о миссии католической, равно — о западном еретичестве. Особенно много серьезных и всесторонних трудов о папстве в его истории и догматических притязаниях и обоснованиях. Историческое изучение лучше оттеняет конфессиональные разности и, в общем, совсем не располагает к униональному сближению — именно по авторитету исторических данных.

Весьма пристальное внимание привлекает старокатоличество, рассмотренное с большой и широкой тщательностью. За некоторыми единичными исключениями крайней непримиримости, оно всегда обсуждается в сочувственном духе, однако с отвержением католическо-догматических наслоений и с отрицанием «интеркоммуниона».

Протестанство, затрагиваемое иногда даже в частных исторических моментах, интересует не столько в практических соприкосновениях, сколько по своему доктринальному содержанию, хотя бы в исторической перспективе.

Англиканская церковь, привлекающая к себе своим церковным возрождением, обстоятельно обозревается русской наукой и в истории, и в теории по разным ее проявлениям.

В принципиальном смысле русское богословие устраняет всякую «унию» — кроме всецелого обращения инославных исповеданий к православию (см. анонимный труд «История Флорентийского собора». Москва, 1847; проф. А. Л. Катанского «История попыток к соединению церквей греческой и латинской в первые четыре века по их разделении». СПб., 1868; ср. также анонимно изданную книгу «В защиту православной веры». Петроград, 1916; ответ католическому полемисту И. А. Забужному: «В защиту веры». СПб., 1908, 2-е изд. Петроград, 1914; 3-е изд. под заглавием «Православие и католичество». Царьград, 1922) — в духе Церкви Православной, которая всегда молится о соединении церквей в вере и любви (см. митрополита Московского Филарета «Значение церковной молитвы о соединении церквей» в «Прибавлениях к Творениям Св. Отцов», 1860 г. Ч. XIX). Тем не менее, догматическая оценка по степени возможного приближения слишком различна: для католичества и англиканства, сохранивших природу Христовой церковности, принимается смягчение даже по самым болевым вопросам, напр., о Filioque (у проф. В. В. Болотова) и англиканской иерархии, а протестантизм, хотя обильно утилизируется по своей научной литературе, но доктринально отвергается категорически, как просто религиозный рационализм, неустранимо ведущий к подрыву откровения, Божественности Христа и богоучрежденности Церкви, угрожающий анархически-субъективным индивидуализмом и потому могущий питать в России разве лишь сектантский мистицизм под разными формами своеобразного и причудливого преломления.

III. СЕКТОВЕДЕНИЕ

Инославные исповедания способствовали распространению на Руси сектанства, почему естественно отметить здесь русское сектоведение. Оно раньше предполагалось при кафедре раскола, по академическому уставу 1910 г. упоминается прямо — хотя в качестве дополнения к «истории и обличению западных исповеданий», и только в уставе 1912 г. выделяется в самостоятельный предмет. О русском сектанстве друг Шлейермахера — Август Гакстгаузен еще в 1847 г. свидетельствовал сродство с протестанством, говоря, что ему предстоит играть значительную роль во всемирной истории, как это для России слишком подтвердилось в истекшую войну… Указанную внутреннюю близость удостоверяет и обширное немецкое исследование Юрьевского проф. К. К. Грасса о хлыстах и скопцах. В свою очередь русские ученые полагают, что само слово «секта» перешло к нам из Германии в смысле ереси, причем нечто иноземное, постороннее всегда принимало участие в образовании русского сектанства, возникавшего и развивавшегося под влиянием тех или иных наносных влияний от различных философских и богословских идей, а распространение по Российской территории обычно шло по путям немецкой колонизации и вместе с ней.

Во всяком случае, если не собственно генетическое соотношение, то предметный параллелизм — здесь совершенно бесспорны. Это показывает, что в народном православии русском были опасные микробы мистически-рационалистической заразы. По этой причине данное явление требовало особого пристального изучения даже по интересам собственной безопасности, как к этому направляли русскую историческую науку и несомненные аналогии русского сектанства с древнейшими ересями, открывая обеспеченную возможность для лучшего, более живого и конкретного понимания последних. Тем не менее, эта дисциплина долгое время оставалась в некотором научном забросе, хотя теперь имеет уже несколько систематизированных пособий, а проф. о. Т. И. Буткевич издал целостный «Обзор русских сект и их толков» (2-е изд. Петроград, 1915).

Прежнее сектоведение в наихудшей степени разделило судьбу штудий по изучению раскола, когда предмет рассматривался по преимуществу с утилитарно-полемической точки зрения. Отсюда получились два неблагоприятные следствия, что все секты 1) брались в своей законченности, без полного историко-доктринального генезиса, и 2) освещались с возможно невыгодной стороны, если даже недавняя (СПб., 1914) брошюра проф. С. Т. Голубева выражает в заглавии, что «лицемерие есть основная черта наших мистических сект»… Неудивительно, что и академические диссертации носят слишком теоретический, отвлеченный характер догматического ратоборства, воюя с выводами независимо от исторических предпосылок и жизненных основ, и потому в своих опровержениях уклоняются от научных норм объективной и солидной аргументации, впадают в шаблонную полемически-пристрастную примитивность (напр., книга М. A. Кальнева). В этом направлении работал (под редакцией B. М. Скворцова) и С.-Петербургский (Петроградский) журнал «Миссионерское обозрение» наряду с некоторыми провинциальными органами.

Такое изучение не оставляло места точному непосредственному познанию, окружая сектантство мишурно-ярким ореолом мученичества. Отсюда в светской литературе (А. С. Пругавин, В. Д. Бонч-Бруевич, В. И. Ясевич-Бородаевская) и в судебной сфере (А. В. Бобрищев-Пушкин, академик А. Ф. Кони) утверждается и взвинчивается обратный взгляд, что русское сектантство представляет явление светлое, будучи обнаружением знаменательного идеализма русского народа — с освобождением от связующего духа церковного предания путем достохвальной рассудочной оценки старых религиозных традиций и церковно-культовых форм; в этом виде оно рисуется глубоко-идеальным реформаторским порывом к обновлению всего народно-общественного уклада на высших религиозных началах для разрешения «самых трудных, самых сложных проблем жизни — проблемы брака и семьи, проблемы пола, наконец, проблемы труда и личной собственности, в особенности — земельной». В некоторых кругах укоренилась фанатическая предубежденность, что в спорах и коллизиях с сектантами лишь Православная Русская Церковь непременно неправа и — как «господствующая» в государстве вера — всегда бывала насильницей, попирающей все элементы «свободы совести»…

Под этими партийными влияниями не хотели усматривать или невольно опускали явно неправославные, иногда грубо рационалистические струи в разных сектантских движениях, как это оказалось (в 1913 году) при обсуждении трезвеннических организаций Петроградских и Московских «братцев», которых намеренно старались реабилитировать во всем (И. М. Громогласов, Д. Г. Коновалов) вопреки фактическим признакам известной их противоцерковности. Однако многие экстравагантности и дикие изуверства русского сектанства все-таки оставались безусловно не отрицаемы, хотя и теперь пробовали идеализировать даже хлыстовство и скопчество. В таких случаях всё сводили к психопаталогическим ненормальностям и несомненностью подобных эксцессов старались прикрыть саму доктринальную сущность, как болезненный рефлекс протеста против гнета официальной ортодоксии и правительственной деспотии. Этими миазмами отравлена и серьезная диссертация Д. Г. Коновалова о религиозном экстазе в русском мистическом сектанстве (Сергиев Посад, 1908), — впрочем, в фактическом отношении она хорошо раскрывает и анализирует «физические явления в картине сектантского экстаза».

Тем не менее, с течением времени постепенно накоплялся чисто объективный материал, необходимо сглаживая крайности и принудительно примиряя враждующих, — кроме лишь фанатиков сектантского благополучия вроде добровольного светского сектоведа В. Д. Бонч-Бруевича, который с октября 1917 г. кроваво рекламировал себя на практике чисто сектантским душителем всякой свободы печати и совести, а потом (в качестве секретаря при «правительстве» народных комиссаров) — и всей православно-государственной России… Началось более конкретное, исторически-фактическое изучение сектантских групп и их существенных особенностей в целом ряде научных изысканий и отдельных монографий.