Русская история в зеркале русской мысли. Лекции.

Православие, самодержавие, народность. Каждый элемент: свобода, равенство, братство. Но о чем это? Православие -- это о том, что русская духовность, русская интеллектуальность, русская философия всегда были и есть православие. Никаких умствований. Никаких заимствований. Никаких классических германских философий. Никаких, там, социалистических идей из Франции или Англии. Русская духовность -- это православие. Именно тогда возникает формула: если русский -- значит, православный. Если православный, -- значит, русский. Только оно, православие. И больше ничего. И никаких философий в университетах, и никаких свободных мыслителей. Все только здесь.

Второе. Самодержавие. Это означает, что самодержавие, то есть неограниченная власть, персонифицированная одним человеком, это есть вечная русская власть. Это константа русская властная, константа. Она всегда была, всегда есть, всегда будет. Никаких республик. Никаких ограниченных монархий. Никаких иных, так сказать, устройств или переустройств. Россия не выдержит, она ей не нужна. Была монархия в самодержавной форме, есть и будет всегда. То есть всему республиканскому или ограничительному запрет. Табуировано.

И третье, народность. Народность, пожалуй, самый сложный и самый, такой, трудно уловимый, трудно объясняемый элемент этой триады. Но тоже очень важный. Народность. Это попытка выработки собственного русского стиля в искусстве, в культуре, в литературе. Это попытка отказа от европейских норм в области музыки, живописи, одежды, строительства, архитектуры. Вот всей, так сказать, культуры в широком смысле слова, в том числе и эстетической культуры. То есть, если поэзия, то не поэзия Пушкина, которая французская поэзия. А какая-нибудь такая, простонародная, так сказать, "кровь -- любовь", так сказать. Это не живопись, скажем, Брюллова, да? Такая вот итальянская живопись. А такой русский лубок. Это не музыка Глинки -- итальянская, опять же, опера. А, там, какое-нибудь бренчание, так сказать, элементарное. То есть, это редукция высоких форм культуры, прежде всего, заимствованных на Западе, к простонародным формам. Народность -- это, фактически, простонародность. К тому же, это попытка найти для нашей культуры какие-то такие русско-славянские корни. Ну, например, архитектура -- не классицизм европейский или что-то еще. А попытка вернуться к каким-то древним формам русской архитектуры. Вы вспомните Исторический музей на Красной площади. Рядом тоже здание, которое сейчас передают Историческому музею, где была в девятнадцатом веке Городская дума, а потом Музей Ленина, при моем поколении. Вот такие здания "а ля рюс". Да? Такая вот попытка построить псевдо-русские здания. Или, там, посольство Франции на Большой Якиманке... Это одежда. Такая, знаете, вот, псевдо-русская. Например, последние цари, Александр Третий и Николай Второй со своими женами любили играть в это. Все как результат всей этой народности. То есть это отказ от высоких западных, пришедших с Запада, форм культуры, эстетики и прочего, в пользу простонародного.

Вот такая концепция возникла. И она стала господствующей идеологией в России. Это не значит, что везде висели призывы или, там, всех обещали... Всем приказывали, я не знаю, признаваться ей в верности. Но само отношение власти к обществу, оно стало как бы через эту призму. Оно стало направляющим для всех идей, решений, для отношения и с русскими классами, и с Западом. Эта теория сыграла важнейшую роль в русском самосознании. Вообще, русская история знает только три таких господствующих идеологии. Это в средние века -- инока Филофея. Из Пскова: "Москва -- третий Рим". Что вот, мы хранители православия и прочая, прочая. Потом, в двадцатом столетии, коммунистическая идеология. Что мы, так сказать, основание всех прекрасных коммунистических преобразований. И вот такая идеология. Три основных идеологии. Поэтому роль Сергея Семеновича Уварова грандиозна. И сегодня, в нашей сегодняшней жизни.

Я не буду называть эти громкие имена. У нас есть люди, которые в открытую говорят, что они являются сторонниками концепции Уварова официальной: народность, православие, самодержавие. Вот этой вот уваровской триады. Она жива, потому что она отражает очень многие, действительно, реальные качества нашей истории. Да. И роль православия. И роль самодержавия. Поскольку русская власть всегда отливается в ту или форму самодержавия, самодержавной власти. И даже народности. Опять же, не буду называть имена многих деятелей современной, скажем, эстрады, которые такую вот псевдо-народность вводят в жизнь. А потом, дальше, явился человек, который, с моей точки зрения… В нем все, что до него развивалось, собралось, а потом вышло. Вот как Пушкин для русской литературы, так он для русской мысли. Кстати, это товарищ Пушкина. Старший товарищ Пушкина. Петр Яковлевич Чаадаев.

Всем известно это имя. Старший друг Пушкина. На несколько лет был старше его. Учитель Пушкина в молодые годы. "Он вышней волею небес рожден в оковах службы царской". Это Пушкин о нем. "Он в Риме был бы Брут". Брут, да? Это хранитель республиканских добродетелей, который убил Цезаря. "В Афинах -- Периклес". Перикл. Который дал законы, великий реформатор и теоретик права и законов. "А здесь он офицер гусарский". Правда, лейб-гусарский. То есть гвардеец, но, тем не менее. Участник войны. Делал блестящую карьеру. Его дед, Михайло Щербатов, был придворный историограф при Екатерине Второй и один из первых критиков. Он написал книгу о повреждении нравов в России. Чаадаев как бы продолжит эту тему -- о повреждении нравов в России. Он делал блестящую карьеру, но потом, ввиду некоторых обстоятельств, карьера прервалась. Он ушел со службы. Значит, ротмистр -- майор по-нынешнему. Хотя его прочили во флигель-адъютанты, а потом в генерал-адъютанты и прочая, и прочая. Был дружен с декабристами. И связан родственными связями. Как говорил Блок, дворяне все родня друг другу. И не участвовал в декабристском движении. Хотя был принят своим другом Якушкиным в декабристское общество. Но уехал за границу и во времена вот этого путча. Во времена этого выступления декабристов находился за границей. А когда вернулся, то за ним был установлен тайный надзор. Навсегда. То есть пока он не умер. И он прожил лет тридцать потом в Москве, в районе Басманных улиц, поэтому его называют "басманный философ". Очень небогато жил. С утра до вечера сидел в англицком клубе на Тверской. Это улица сейчас. Да, где потом был Музей революции. И вот так и закончил свою жизнь. Уже шестидесятилетним стариком он умрет. А многие десятилетия он ходил, рассуждал, иногда что-то пописывал. И вот Грибоедов, его друг, который писал "Горе от ума", известно, что в черновиках сначала называл он его. Чацкого зовут Чадский. То есть, Чад, Чаадаев, Чацкий. То есть это он стал прообразом Чацкого во многом у Грибоедова. Это известно. Это всегда в школе проходят. Вот. Он был другом Пушкина. Хотя последние годы они редко виделись. И он сидел, писал, писал. Писал что-то. Писал то, что называется сейчас "в стол". Писал, конечно, по-французски. И вдруг в тысяча восемьсот тридцать шестом году журнал "Телескоп" печатает, при Московском университете, печатает его произведение. Первое философическое письмо. Герцен в "Былом и думах" (а Герцен младший современник Петра Яковлевича Чаадаева) скажет: "Это был как выстрел в ночи". Что значит выстрел в ночи? Люди спали, да проснулись. Выстрел разбудил всех. Он всех разбудил. Немец Кетчер, который жил в Москве, перевел письмо русского философа с французского на русский язык. Представляете, русская культура: немец переводит писание русского мыслителя с французского на русский. Да? Впоследствии крупнейший русский философ Владимир Соловьев главную свою работу о русской идее прочтет в Париже по-французски. Это тоже очень традиции: Россия -- часть Европы, часть мира в этом отношении. И вот французский язык и прочее. И вот это письмо перевернуло всю Россию. Нагадал ему Грибоедов. Как это, "Горе от ума" называется? Николай Первый, узнав об этом письме, значит, повелел объявить его сумасшедшим. "Горе от ума". В России горе -- от ума. Его объявили сумасшедшим. И в течение года, каждый день утром, к нему приезжал врач, чтоб освидетельствовать Петра Яковлевича -- буйный он помешанный, и тогда его увезти, значит, в сумасшедший дом, или он тихо помешанный, может сидеть и никого не покусает, и ничего не сделает. А что, собственно говоря, за письмо? А вот в этом письме вся русская философия, вся русская мысль на будущее, включая на сегодняшний день. Первое. Это самокритика. Русское самопознание -- это всегда самокритика.

Самокритика. Он критикует сам себя. Дальше. Всякий русский мыслитель, патриот или не патриот, он начинает с критики России. Хуже нет ничего, чем Россия. Все плохо. Все. Все надо исправить. Другое дело, как. Другое дело, так сказать, с какой целью. Но все надо исправить. Чаадаев. Дальше. Идея русской исключительности: мы не как все. Он говорит: "Мне кажется порою, что мы идем не вместе со всеми народами рядом, а вот где-то поодаль. И показываем всем, как не надо делать". То есть вот такая негативная вещь. Но к нему приложимы вполне слова, которые написал Некрасов на смерть Добролюбова: "Он проповедовал любовь враждебным словом отрицанья". То есть это все равно проповедь любви к России. Даже вот этим словом "отрицание". И он говорит: может, нас бы вообще не заметили, если б мы не были такими, что от Вислы (а тогда Россия была на Висле, в Варшаве) до Берингова пролива протянулись. Ничего мы не сделали. Мы ни в чем не участвовали. Ни в каких великих исторических событиях. Мы не создали какой-то великой культуры. Ну, в общем, прожили жизнь как-то совершенно незаметно. И если б не были -- еще раз повторю -- такими большими, о нас вообще бы никто ничего не знал, говорит он. То есть Россия не как все. Идея русской исключительности. Дальше. Проблематика России и Европы. Вот, Европа -- это да, -- говорит Чаадаев. Вот у них все здорово. И католическая вера лучше православной. Вот начинается критика. Да? Католическая вера лучше православной. На католицизме у них все построено. У нас все на православии. И плохое, и хорошее построено. Но католицизм гораздо более динамичный. Смотрите, крестовые походы. Битвы за Гроб Господень. Потом конкистадоры, которые крест несли, так сказать, чтобы крестить народы, которые не знали истины Христовой, и прочая, и прочая. А потом социальное христианство, когда христиане пошли в мир, чтобы улучшить жизнь униженных и оскорбленных. А наше православие ничего не делает.

Тема России -- Европы. С этого момента все русские мыслители, по сегодняшний день, когда думают о России, всегда ее сравнивают с Западом, с Европой. Последнее время стали сравнивать с Китаем. Но это только последнее время. Да? А раньше с Китаем сравнивали, как будто еще хуже есть. Это вообще, вот так вот. Мы-то чуть-чуть лучше. Сейчас уже перестали. Но с Европой. А теперь Европа -- это и Америка. Теперь с Западом, шире стали сравнивать. Это пошло от Чаадаева. Раньше этого не было. Дальше. Философия истории.

Русская мысль -- это философия русской истории. Русская мысль -- это философия русской истории. Какой у нас была история? Как она будет развиваться? Какие у нее идеи были? Что осуществилось, что не осуществилось? И религия. Мы отчасти уже это затрагивали. Как основа всякого развития. Вот это вот. У нас все из православия. Сегодняшняя наука подтверждает: выбор религии тем или иным народом, развитие этого народа в рамках этой религии, во многом определяет судьбу этого народа, ее истории. Его исторические пути. То есть религия для культурологи является основополагающим элементом для понимания того, как развивается тот или иной народ. Все идет от Чаадаева. Кстати говоря, Чаадаев был храбрый воин, но испугался вот этого, что его сумасшедшим... И он написал потом книгу, через год, "Апология сумасшедшего". Апология. Да? То есть какое-то такое оправдание сумасшедшего, где он все перевернул. Он написал, что Европа скоро помрет, а Россия только начинает. Мы позже начали, нас ждет великое будущее. И подтверждением этому является всеобъемлющий гений Ломоносова, и грациозный ум и, там, гений Пушкина, ля-ля, тра-ля-ля. Он перешел на совершенно другие позиции и стал, наоборот, петь и воспевать Россию. Но это не важно. Вклад этого человека в русскую мысль фантастический. Я еще раз рискну предположить, что его роль в истории русской мысли, русского самопознания сопоставима с ролью Пушкина в развитии русского языка и русской литературы. Недаром они были друзьями, товарищами и так далее. А дальше, под влиянием всего того, что происходило, начинается великий раскол русской мысли. Который по сей день существует.

Русская мысль расколота на два очень больших направления. И все время представители этого направления выбирают одни поколения, приходят новые поколения. Они воспроизводят дискуссию, спор, различия, которые у них сформировались тогда, на рубеже тридцатых-сороковых годов. Это известный спор славянофилов и западников. Славянофилов и западников. Да? А последний такой великий спор -- это дискуссия Солженицына и академика Сахарова, где Солженицын, в общем и целом, находился на славянофильских позициях. А Сахаров, в общем и целом, находился на западнических позициях. То есть полтора столетия идет этот спор. И я должен сказать, что всякий русский мыслитель, и не обязательно великий, но всякий, кто мыслит, он обязательно вовлечен в этот спор. Причем, поразительно, что можно и те, и другие позиции одновременно в себе сочетать. Но можно жестко одни, можно жестко другие. Почему славянофилы? Почему западники? Славянофилы не потому, что они так уж сильно славян любили или русских любили. Ну так пришлось. Их назвали славянофилами. И западники совсем не потому, что так уж любили Запад. Или так хорошо его понимали. Их назвали западниками. Ну, так сложилось в русской истории. А в чем разница между этими людьми? Ну, сначала назовем некоторых из них.

Славянофилы -- это Алексей Хомяков. Это Иван Киреевский. Это братья Аксаковы. Иван и Константин. Вернее, Константин старший, поэтому Константин и Иван. Это Юрий Самарин. И целый ряд других людей. А западники, мы тоже их знаем. Это Герцен и Огарев. Это Белинский и Бакунин. Это Калинин и Чичерин. Я думаю, что эти имена, ну, практически всякому образованному человеку известны. Спор прошел вот по какой линии. Сначала была одна компания. Они собирались в салонах. Это были, по сути своей, это были дворяне знатные, богатые. У них было время, они собирались в салонах, беседовали. Салоны сыграли огромную интеллектуальную роль. В них люди не только, так сказать, как поручик Ржевский в "Гусарской балладе" пьет шампанское и целуется с девушками. Но и, так сказать, там они рассуждали на самые важные философские темы. И несколько лет они спорили между собой. А потом рассорились и перестали разговаривать. Да? Жили они, в основном, в Москве. Это московская часть русской истории, русской мысли. Славянофилы утверждали: у России свой особый путь. Россия не есть часть Запада. Славянофилы первые отчетливо сказали, что Россия -- это особый тип цивилизации, противостоящий западной культуре и западной цивилизации. И наши особенности -- это наши особенности, а не наша отсталость или наши недостатки. И что у России свой путь развития, с точки зрения славянофилов, гораздо лучше, чем на Западе. Потому что они говорили: посмотрите на Запад того времени. Посмотрите, это не сегодняшний Запад. Это Запад, как мы уже говорили, в пучине революций, классовой борьбы, мощных преобразований, где было много жертв. Социальных жертв. Где много было голодных, так сказать, униженных и оскорбленных. У нас этого нету. Мы идем своим путем. И наш путь таков. У нас нет частной собственности. Практически нету. Люди живут в общинах. Основная часть народа живет в общине. Где нет частной собственности. А частная собственность -- это основа борьбы. Классовой борьбы. Противоречие: один богаче, другой беднее. У одного есть, у другого нет. А у нас все общее. Община -- основание всего. Дальше. Православие. Это высшая форма духовности. Все эти католицизмы, протестантизмы, особенно, это какие-то такие поврежденные варианты христианства. А истина настоящая, христианская сохранилась только у нас. И тут они говорят о духе соборности. Вот это известное русское слово, которым сегодня все пользуются, не зная, что это такое. Вплоть до безбожников-коммунистов пользуются этим, так сказать, богословским термином. Соборность -- это такое самоотвержение в любви. Что русские люди так любят друг друга, так близки друг к другу, так духовны, что они не мыслят спасения (а христианство -- это религия спасения), что один спасется, а другой нет. Потому что классическое христианство ведь не обещает, что все спасутся, попадут в рай. А славянофилы были такие добрые русские помещики, которые говорили: "Я не хочу спасаться, если мой сосед не спасется. Мы вместе спасемся". Вот в этой вот жертвенной любви, вот это чувство соборности, которое возвышает нас надо всеми. Еще они говорили: совершенно замечательная допетровская Русь. Прекрасная. И Петр плохой. Они первые начали критику Петра. Они стали развенчивать культ личности Петра Великого. Спасибо им за это. Злой царь был. Они стали указывать на его недостатки, на его ошибки. Но вот этот самый раскол между образованными и необразованными, который был чрезвычайно опасен, и они стали сторонниками такой вот русской старины. Русской традиции. Понимая, что каждое общество может развиваться только реализуя внутренние потенции. Не привлекая себе что-то чужое и, в общем, ненужное. А прежде всего, надо искать основание в собственной истории. Это был глубокий и серьезный подход. Это были люди, которые вернули в русскую мысль религиозное измерение. Все они были люди церковные, православные. Все они были замечательные богословы.