Русская канарейка. Трилогия в одном томе

Натан, помнится, упоминал об альтернативном пути создания бомбы. В данном случае грязной бомбы, «пугалки-загрязнилки» для нашего огорода. Милые альтернативные плутониевые яблочки…

Что такое плутоний и с чем его едят, черт бы побрал твое музыкальное образование?

Он пытался на сей предмет покопаться в Интернете. Но когда ты – пришлец и кенарь, и изотоп плутония 239, с периодом полураспада порядка 25 тысяч лет, не сильно для тебя отличается от другого изотопа плутония, 238, с периодом полураспада всего в 87 лет, и тебе, в сущности, глубоко плевать, для чего используют тот и этот и почему сей таинственный процесс называется не «распадом», а «полураспадом»…

Вдруг вспомнился Бостон, гастроли трехлетней давности, визит в университетский музей науки (один из спонсоров гастролей непременно желал что-то там чудесное показать), и неожиданно сильное впечатление, когда провожатый предложил ему взять в руку черный шар величиной с теннисный мяч, который неожиданно оттянул руку восьмикилограммовым грузом. И щекастое, ужасно довольное лицо провожатого, похожего на пожилого подростка, хвастающего научными чудесами:

– А это и есть уран! Плотнее его только плутоний… ну, и платина.

Плутоний… Плуто, плут, плутократия… Вот кому надо позвонить: Рику, славному кембриджскому гребцу в сланцах на босу ногу. Кто, как не физик-теоретик, может доступно растолковать тупому лабуху всю эту ядерную хренотень? И мысленно огрызнулся: да раньше надо было звонить, раньше! О чем ты думал – профан, невежда!

Но Рик пропадал где-то на конференции в Бразилии, о чем любого желающего дружески извещал автоответчик, при всей своей приветливости не сообщая номера сотового телефона.

Наконец Леон застал его – после бессонного рейса – и благословил судьбу за простодушное величие подлинного человека науки: сразу почувствовал, что тут не требуется обычных в таких случаях идиотских легенд и тщательно продуманных историй. Рик был прост и утомлен, будто вернулся не с конференции, а с соревнований по гребле на реке Кем… Так что Леон – из уважения к его занятости – не стал особо крутить, на скорую руку соорудив байку из серии «и такое бывает».

– Рик, тут дурацкая история, – смущенно посмеиваясь, начал он, – даже неудобно, что беспокою. Ко мне в гости приезжает одесская кузина с женихом. Он какой-то гений в области ядерной физики, ну а меня, с моей авемарией, вы уже знаете… Как представлю напряженное общение с будущим родственником… Ну и я что: хотелось бы не то чтобы скоренько образование получить, – (тут перед ним мелькнул Кнопка Лю: «Ты научи меня быстренько пару штук симфоний»), – не то чтобы… но хоть чуть-чуть представить – о чем речь… А то я уж совсем – музыкальный болван болваныч. Боюсь ляпнуть что-то чудовищное, расстроить свадьбу сестры. Вот, залез в Интернет, а там в новостях все какой-то плутониевый путь создания ядерной бомбы…

– О’кей, – буркнул Рик. – Только плесну себе бренди.

– Да и я плесну, – обрадовался Леон, не уточняя, что именно себе плеснет (молока: с утра у него саднило горло). Они синхронно расстались на минуту и дальше («Значит, так, – плутоний, если уж мы о нем заговорили, – серебристый металл, довольно быстро окисляется, приобретая желтоватый оттенок…») – и дальше часа полтора увлеченно беседовали, мгновенно сблизившись (чего не случилось в Кембридже), приканчивая – по разные стороны Ла-Манша – содержимое двух разных бутылок, переспрашивая, поправляя, уточняя, терпеливо разъясняя – и кое-что записывая, чтобы не забыть…

– Черт, украл у тебя уйму времени! – прощаясь, воскликнул Леон и в ответ получил меланхолическое приглашение «позванивать, когда требуется, – глядишь, человеком станешь…».

Затем Леон часа полтора валялся в номере, перебирая листки из тощего гостиничного блокнота со своими каракулями, тасуя их, как карты, разглядывая, как самые дорогие фотографии:

«…в одном литре – 20 кг!!! но: критич. масса – около 11 кг, след-но, одним куском выше критической массы – взрыв! Потому: никогда больше 1–2 кг в одном куске, в свинцовой оболочке, не оч. толстой, т. к. плут-й не излучает гамма-лучей, только альфа-частицы (ядра гелия) со слабой проник-щей способн-ю… Несколько кг пл-ния вместе со свинц-й оболочк. провезти легко, потому боятся ноутбуков – идеальная упаковка! Но в аэропортах – через рентген – видят черное пятно, это – риск!

Главное: 12 кг плутония (в 4–5 отдел. кусках) – достаточно для бомбы…»

Обдумывая эти обрывочные сведения и сваленные в кучу цифры, он пытался вообразить, где на яхте спрятал бы небольшое количество плутония? И резонно себе отвечал: да где угодно, если как следует поломать голову.

* * *

…Между тем паспорт на имя Камиллы Робинсон был готов, и в наилучшем виде.

Они встретились на бегу, у того самого «музэйона Помпиду», на минуту присев на бортик фонтана Стравинского. Леон изумился безупречному исполнению этой изящной пьесы и с новым уважительным интересом разглядывал суетливого человечка в тяжелых ботинках и потертом комбинезоне смутно армейского образца.

– Я тут красоту навел, – пояснил Кнопка Лю, – велел понаставить с десяток въездов-выездов…

За его спиной в фонтане истекала двумя струйками знаменитая скульптура: непристойно красные и непристойно пухлые губы, формой в точности повторяющие толстые губы крошки эфиопа.

– Горжусь тобой! – ответил Леон, листая паспорт – уже настоящий, как бы размятый торопливыми и хваткими руками пограничников, слегка потертый, с чуть замусоленными уголками страниц.

Да, такую убедительную ксиву, такой подлинный пропуск в рай могли сработать только в самой серьезной лаборатории, криминальные структуры тут ни при чем. Интересно, во что мне станет эта дикая эскапада…

Впрочем, сейчас он не мог думать о том, что будет после. Внутри у него были взведены все пружины, словно чья-то неумолимая рука долго заводила механизм, поворачивая и поворачивая ключ, и еще докручивая на последние пол-оборота… И вот-вот раздастся то ли взрыв, то ли оглушительный звон обезумевшего будильника, то ли трактирная шарманка зальется расхожей полькой и будет крутить и крутить ее – не остановишь! – пока не раздолбаешь каблуки или не выдохнется завод.

Пока ускользающая дичь не забьется в моих руках – в смертельной агонии.

Сейчас он лишь отметил про себя, что Кнопка Лю и правда поработал на славу и что Камилле Робинсон придется при расчете накинуть ему сотню «целковиков».

Когда уже расставались (каждый торопился, у каждого свои дела-заботы), Леон вдруг щелкнул пальцами, будто вспомнил нечто забавное, подался к эфиопу и, понизив голос, проговорил:

– Да: я исчезаю, и, возможно, надолго… А ты, если захочешь опохмелиться, подскочи в Лондон. Корейский ресторан на Шарлотт-стрит – там ждет бадья отличного пойла. Назовешь у стойки мое звездное имя, тебе нальют. Вылакай все!

– Ты… очумел или как? – озадаченно пробормотал Кнопка Лю. – Где я, а где этот Лондон?

– Отличное корейское пойло, – со значением повторил Леон. Закинул на плечо пустотелый рюкзак с красной книжицей подорожной удачи внутри. – Соджу называется. Сод-жу!

И адресок повторил, улыбчиво и спокойно глядя в изумленные глаза Кнопки Лю. Знал, что тот запомнит: у старого марксиста была отличная память.

Он и сам не очень ясно представлял себе, к чему затеял этот финт. Точно так, уезжая на гастроли, всегда прихватывал на всякий случай тьму-тьмущую ненужного барахла – вдруг пригодится? И были, были моменты, когда потрясающим образом совпадали нужда с припасенным счастливым обстоятельством. Он был артистом, он был певцом и распеваться привык в разных регистрах и разных тональностях.