Русская комедия

— Куда?!

— К барной стойке, — не чувствуя за собой никакой вины или оплошности, пояснили мы.

— При чем тут барная стойка? — захлебнулся от удивления главудалец. — Я посылаю вас на берег Волги-матушки!

— При чем тут берег Волги, хотя бы даже и матушки? — захлебнулась от удивления команда.

Пузан мгновенно превратился в монумент, который только что сошел с пьедестала на площади.

— Только там, — ткнул он багром в потолок, — на славных волжских берегах, где творили геройскую быль наши удалые предки, можем совершить свой подвиг и мы.

— Там, в знак истинной и триумфальной победы я первый подниму наш традиционный третий стакан. А здесь и сейчас — не дать, не пить! Докажем всем и вся, что эпопея Лукиада — это драма, а не балаган у барной стойки.

Читатель, слышишь? Ну упади, пожалуйста, от ужаса и страха! Ну хотя бы посочувствуй нам.

Вот это поворотик! До нас дошло, что наш Лука Самарыч, то бишь никакой не Лука Самарыч, а всего-навсего сторож-инвалид Еремей Васильевич Хлюпиков, видимо, с самого начала, когда мы только провозгласили его удалым атаманом тире вторым Гераклом, воспринимал эту особую колдыбанскую игру совершенно по-московски. То есть прямолинейно, буквально и абсолютно нехудожественно.

Н-да. Вот уж правда: игра до добра не доводит. Особенно когда принимаешь в игру инвалида. Причем инвалида мысли.

Доигрались. Буль-буль, полундра, амба. Мы забарахтались и забулькали совсем по-московски. То есть буквально по-собачьи.

— Лука Самарыч! Выслушайте нас! — взмолились мы. — Ну не хотите угощение от мэра, давайте покатаемся на лодочке. С женским эскортом. С ночевкой в Жигулевском заповеднике. Под «крышей» полковника Фараонова. Всё — как у настоящих людей.

— Нет, не возражайте! Не хотите, как у настоящих людей, — можно попроще. Без женского эскорта. Мужской компанией. Не в Жигулевском заповеднике, а в парной бани номер один. Без ночевки, зато и без полковника Фараонова. Всё — как у добропорядочных мужей.

— Стоп! Молчок! Ладно, не надо ни лодочек, ни саун. Ни фрейлин, ни служанок. Ни милиции, ни жен. Давайте посидим просто так. С газеткой, с кроссвордиком, с домино. Всё — как у пенсионеров.

— Еремей Васильевич! — возвысили мы наконец голос совсем по-московски, то есть как президент — на свой парламент, как экстрасенс — на своих духов, как базарный торгаш — на своего покупателя, который всегда прав и потому особо противен.

— Еремей Васильевич! Ведь вы всего-навсего — ночной сторож. Инвалид по вредности.

— У вас совсем запущена дача. Вот и займитесь ею. А хотите — пробьем вам путевку на курорт. Бесплатную. И на дорогу деньги соберем.

— Пора вам отойти от геройских от дел. Самое время на заслуженный отдых, Еремей Васильевич.

Наверное, даже ЮНЕСКО не могла бы в данной ситуации предложить столь удивительную гуманитарную программу.

И что же мы услышали вместо спасибо?

— Здесь и сейчас нет Еремея Васильевича! — на полном серьезе категорически заявил сторож «Утеса» с тройным совместительством, с двойной инвалидностью и без провздевочной резинки в штанах шириною с Ледовитый океан. — Я — герой Самарской Луки, бесстрашный и благородный Лука Самарыч.

— А вы кто здесь и сейчас? — строго обратился он к нам. — Разве передо мною не соратники Луки Самарыча, верные рыцари Особой Колдыбанской Истины и благородные защитники родной эпохи? Или, может быть, вы всего-навсего те самые завсегдатаи забегаловки, про которых весь Колдыбан судачит, что они умрут, если не выпьют? Момент истины требует твердо определиться. Как пить дать!

Ну, вот мы и в Каспийском море. В смысле в дурдоме. Комментарии, видимо, излишни. Даже муха, могучая и беспощадная (по всему видать, атаманша колдыбанских мух), которая села на лоб нашему атаману и уже замахнулась было жалом-кинжалом, чтобы по-дружески врезать ему промеж глаз и вразумить, безнадежно махнула рукой, в смысле передней лапой, отрясла прах с задних лап своих и улетела. Чего, мол, зря стараться: пьяный проспится, супергерой — никогда.

Эх! Хоть бы грохнулся сейчас с потолка на этого супера центнер знаменитой «утесовской» сосулищи-штукатурищи. Ну что ей стоит? Ведь уже сто лет на честном слове держится. Причем на честном слове бармена Подстаканникова, которое городские ревизоры держат за самую смешную хохму.

Бах! Бух! И все бы дела. Все чинно и мирно уладилось бы. Отпевание — с подвыванием, похороны — с оркестром, поминки — с пирогами…

Но, увы, мы не в прекрасной легенде, а в суровой колдыбанской действительности. Дива не дождешься. Особенно когда оно позарез нужно…

Флагманский столик дружно поднялся.

— Здравия желаю! — козырнул зарвавшемуся пузану участковый инспектор Самосудов. — Позвольте доложить: на территории Приволжского микрорайона, находящегося под моим бдительным оком, не занимаются валютной проституцией, не берут взяток в особо крупных размерах, а равно не подают. Даже в субботний день.

— С удовольствием информирую, что вверенное мне помывочное отделение работает по особому режиму, — заявил прима-банщик Безмочалкин. — Разрешается парить спину, поясницу и ниже — вплоть до пяток, но… не мозги. При попытках парить мозги немедленно предлагается баня без пара.

— Вам также будет небезынтересно узнать о моем выдающемся открытии, — сказал Молекулов. — Кому не суждено быть повешенным, тот обязательно будет утоплен. Положение — на выбор: стоя, лежа или задом вверх.

— И наконец, считаю своим долгом просветить вас на тот предмет, — пророкотало общество «Знание — сила» в лице Профанова, — что вы пребываете в той точке земного шара, где Запад и Восток сходятся во мнении: «Как пить дать» — не вопрос. Истинный вопрос, на который не знают ответа ни Запад, ни Восток, — «Как дать пить?».

— Вы нас правильно поняли?

— Пить!

— Дать!

И тут… случилось диво. Еще какое!

— Атас! — раздался знакомый голос нашего глашатая-двоечника.

Бах! Бух!

Да, это низверглась, нарушив честное слово бармена, «утесовская» штукатурка! С потолка, но будто с неба.

Но не спешите поздравлять истинных колдыбанцев со счастливой развязкой. Когда пол перестал стонать и дергаться, а облако самой густой в мире колдыбанской штукатурной пыли начало редеть, мы увидели, что монумент посреди зала стоит цел и невредим. А все, что должно бы согласно логике обрушиться ему на голову, легло на подступах к барной стойке. Точнее, не легло, а поднялось. Подобно крепостному валу.

— Зрите, сыны Колдыбанщины! — торжествующе поднял вверх багор-жезл невредимый, хотя и супервредный монумент. — Сама судьба подтверждает мою волю. Никто не подойдет к барной стойке до тех пор, пока заветный третий стакан не поднимет сам Лука Самарыч. Уже в знак победы. Точка.

И действительно: словно сама судьба твердой и умелой рукой возвела на нашем потомственном пути к источнику истины непреодолимое препятствие. Намеренно и демонстративно.

Дескать, вы пас? Тогда атас. Если вы сдаете игру, то зачем вам вообще дать пить, а равно пить дать? Да еще до дна! Просто так? Пожалуйста. Но… где-нибудь в другом месте. Хоть в местной плавучке «Парус», хоть в столичном ресторане «Москва». А в «Утесе» до дна бутылки пьет только тот, кто ищет там, на дне, истину. Остальные извините и до свидания. Ваше время вышло. Навсегда.