Русская красавица. Кабаре

– Ринка, не надо! – хмурюсь я. – Никаких аналогий. Расскажи о чем-нибудь отвлеченном…

– Ну что я могу поделать, если именно это вспоминается? – обижается Рина. – Ну, не совсем в такой клуб. В Москве там пожестче было. Например, юные девы изображали из себя предметы мебели: кто-то работал вешалкой, кто-то столиком, кто-то подставкой под пепельницу… Короче, на их голые задницы и выгнутые спины выкладывали рахат и прочий лукум… Эротично, конечно, но как-то уж совсем унизительно.

Ринка вошла в привычную стезю пересказывания статей, а я напряженно следила за часами. До визита к Мадам оставалось двадцать пять минут. Долго….

– Представляешь, – продолжает Ринка, – Один тип как-то затушил сигарету о ягодицу своего «стола», и его даже не исключили из членов клуба! Одна мадам-домохозяйка – о ней тоже говорилось в статье – за ночной жизнью Москвы совсем не следила, а следила исключительно за тем, чтоб дети вовремя высаживались на горшки. Но как-то муж ее зачастил в этот полусадистский клубец, и «доброжелатели» ей донесли. – Ринка озирается вокруг, и понижает голос. Нет, ну явно у нее паранойя! Похоже, опасается подслушиваний… – Так вот… – продолжат моя параноичка, – Вместо битья посуды и истерик, дамочка решила побывать в этом клубе сама. И подругу сдуру подбила на такое приключение. Запудрив мозги всем знакомым, барышни умудрились разыскать концы и вычислить клуб. Любопытство, оно ж хуже татарина… В клубе барышни умудрились познакомиться с хозяйкой и отказаться от дорожки кокаина, ею предложенной. Казалось бы, невинный поступок. Но… За это их сочли ненадёжными и потенциальными стукачками, кроме того, хозяйке показалось, что барышни грубо разговаривают… А потом вообще выяснилось, что муж одной из них именно к хозяйке и приходил… В общем, трупы обеих разыскали только спустя месяц. Я, конечно, понимаю, жёлтая пресса и все такое…Но почему-то эта статья и эти барышни вспоминаются здесь очень явно… Что-то не слишком защищённой я себя тут чувствую. Те женщины…

– Хватит! – стукаю ладонью по столу я. – Не накручивай ты себя! Те женщины, те женщины! – передразниваю и скептически кривляюсь, пытаясь отвратить Ринкину панику. – Будут знать, как отделятся от коллектива! Или это ты к тому, что, если нам будут предлагать какую-нибудь дрянь, надо принимать не задумываясь? Ну, чтоб с хозяйкой не поругаться… – смеюсь, что есть мочи.– Не переживай, примем. А можем и не принять… Чем мы хуже Вертинского? Тот умудрялся отказываться от кокаиновых угощений, никого при этом не обижая…

Ринка доставала весь поезд пересказами статей желтой прессы, я – биографиями людей серебряного века. Длительное пребывание в замкнутом коллективе, помноженное на наличие свободного времени, вытащило из каждого из нас любимые темы и успело сделать эти темы ненавистными остальным.

– Впрочем, тебе это не интересно. – обрываю сама себя.

– Это почему это?! – ощетинивается Ринка, – Сейчас что угодно интересно. Ты рассказывай, рассказывай. Нам еще двадцать минут о чем-то проболтать нужно.

Оказывается, она тоже все понимает, и также напряженно следит за часами. Покорно принимаюсь за Александра Николаевича… На этот раз вслух.

Легендарный генерал Слащов, уже поверженный, разжалованный, но не перегоревший, оказавшись в двадцатом году в Константинополе, частенько захаживал в «Чёрную розу». Вечно со своим лихим ординарцем-подругой и с кокаином про запас.

Подруга – женщина отчаянная, дважды тяжелораненая, но в тыловые чистюли не записавшаяся, несколько раз в боях своему генералу жизнь спасавшая – в мирной жизни чувствовала себя неуверенно. Одевалась блекло, смотрела робко, невыразительно. Оживала, лишь, когда пел Вертинский. Тянулась, тонкостаная, к очередной сигарете, нервно затягивалась, полыхала прославленными своими глазищами, а однажды даже бокал раздавила вдребезги, резко сжав пальцы от накатившего напряжения. Пробирали песни Вертинского, до самых сокровенных мечтаний добирались и обнажали безжалостно всю их нынешнюю несбыточность и бесполезность. Где уж тут остаться, как хотелось, «девочкой с привычками, девочкой с капризами», когда за спиной – три года походной жизни и горы трупов. Как суметь после всего этого ужаса отмыться, где силы взять, чтобы жить дальше? России, за которую бились, больше нет, а чужая земля жжет ступни бессмысленностью твоего на ней пребывания…

Слащов слушал по-другому. То тягостно мрачно, принимая на свое сердце вину за всеобщую российскую обездоленность. То шумно – радовался, как цыганам, черпал в песнях мощь и уверенность, что будет еще, будет просвет… Безумно аплодировал и щедро одаривал «Русского Пьеро» – всем, в том числе и кокаином… Дары Вертинский принимал, а все «угощения» отдавал своим небезгрешным помощникам. Говорят, в «Чёрной розе» даже работал специальный человек, обязанный в любой момент «поддержать компанию» именитых гостей вместо звёзд. Причём Вертинский умудрялся проделать эту подмену весьма элегантно: «Друг мой, подойдите! – подзывал он помощника, – У генерала сегодня есть для нас нечто неописуемое, не могу не разделить с вами удовольствие…» Перекинувшись парой фраз за столом, Александр Николаевич всякий раз внезапно испарялся, не прикоснувшись к угощениям, а Слащов был уверен, что Вертинский участвует в его кокаиниаде. «Вы – великий артист!» – говорил генерал, – «А это», – он подразумевал очередную понюшку, – «Сделало вас ещё пронзительнее. До самой смерти не забуду, как вы исполняли сегодня»…

– Так что, – подмигиваю, оканчивая рассказ. – Если мы найдем себе соратников-заменителей, которые вместо нас будут всевозможные подарочки употреблять, имеем все шансы ни с кем не поругаться и уйти отсюда невредимыми.

Байка подействовала. Ринкина паранойя временно устранилась, уступив место любопытству.

– Вертинский отказывался от кокаина? – моя слушательница недоверчиво кривится, – Во дурак! А я, кстати, читала, что он был страшным наркоманом…

– Меньше доверяй газетам, пишущим про обожженные ягодицы, – одёргиваю, глумясь. Потом решаю, что просвещенность в массах стоит все-таки поддерживать, и рассказываю. – Впрочем, да, действительно был… Всерьёз увлекался кокаином в юности. Все в то время увлекались…

А потом родная и любимая сестра Вертинского погибла из-за употребления этой дряни. Шок от её смерти, плюс явная собственная деградация сделали своё дело. Вертинский решил отказаться от наркотиков. Окончательно он «порвал» с кокаином после того, как несколько минут разговаривал с самым настоящим бронзовым Пушкиным. Александр Сергеевич ехал в трамвае и отказывался платить за билет. Этот глюк был настолько реален, что Вертинский перепугался за свою психику и побежал к психиатру. Тот выгнал: «Не отнимайте у меня время, юноша. Вы совершенно здоровый, среднестатистический наркоман. Оставайтесь с кокаином и не жалуйтесь мне, или расстаньтесь с ним и… опять же, не жалуйтесь. У меня достаточно пациентов, которым действительно нужна помощь, чтоб тратить силы на тех, чьё спасение в самолечении. Впрочем, если хотите, положу вас в клинику. С кокаином покончите, но вряд ли выйдете оттуда нормальным. Лечение новейшими препаратами, знаете ли, всегда оказывает побочные действия». Вертинсикй обиделся. С тех пор – не употреблял и к психиатрам больше не обращался.

– Так что нет ничего удивительного в его махинациях со Слащовым… – внезапно замолкаю, потому что к нашему столику подходит новый персонаж.

– Хотите покидать дротики? – очень толстая девочка, лет шестнадцати, стоит перед нами, пошатываясь. Говорит она очень невнятно, будто сквозь сон. Двигается вяло и медленно. Один из осветительных приборов неотступно следует за ней. – Хотите покидать дротики? – тупо повторяет она.

– Куда? – не сразу «врубаюсь» я.

– Сюда! В спину, ниже… Куда захотите, – девочка поворачивается, и я вижу, что её густо замазанное краской тело изрисовано кружками с мишенями.

– Я хочу! – подаёт голос мужчина с соседнего столика, – Сколько это стоит?

Всё внимание переключается на него.

– Простите, вам нужно идти, – отвислые, как груди моей недавней собеседницы, губы официанта почти касаются моего уха.

Наконец-то! Мы с Ринкой подымаемся и следуем за провожатым. Уверена, что обе мы сейчас думаем об одном и том же – сожалеем, что, вместо того, что бы успеть сбежать, мы потратили предоставленный нам судьбой час на совершенно идиотские пустые разговоры.

Я на миг задерживаюсь у двери подсобки, не в силах оторвать взгляд от небольшого, размером с мизинец, лёгкого дротика – не ножика даже, а чего-то стилизованного, больше похожего на шприц – тонкой иглой врезающегося в ягодицу добровольной жертвы. М-да… А Ринка, помнится, говорила, что тот московский клуб был «жёстче» этого…

* * *

– Я кидаю, а не толкую, запомните сразу… Просто кидаю карты…Если очень попросите, расшифрую будущее. Это максимум. – скрипучий пафос цыганки пробирает до костей. Голос её отчего-то набрал силу и звучит теперь мощными вибрациями, разлетаясь эхом по пустому кабинету.. Ароматические палочки тлеют на углах стола. В камине трещат поленья. Стол очень низкий. Опускаемся прямо на ворсистый ковёр, следуя примеру хозяйки. – Претензий не принимаю, что вижу, то и говорю. Влиять на предсказанное не умею, а просьбы о колдовстве почитаю за оскорбление…