Русская литература XIX века. 1850-1870: учебное пособие

Только в 1883 г., уже при Александре III, Чернышевскому было разрешено переехать в Астрахань. Смена климата подорвала и без того не лучшее состояние здоровья, однако это была почти свобода. В июне 1889 г., перед смертью, писатель получил разрешение переехать в родной Саратов. В общей сложности каторга и ссылка продолжались 21 год! Мученическая судьба оппозиционного литератора наметила тот трагический путь, по которому пойдут тысячи русских интеллигентов при той «новой» революционной «народной» власти, за которую он боролся своим творчеством.

Сам Чернышевский прошел свой путь мужественно и спокойно. Попытки устроить побег (в 1871 г. – Г.А. Лопатин, в 1875 г. – И.Н. Мышкин, оба были арестованы) и вывезти его за границу не удались. Кажется, что он бы и не поехал. В 1871 г. Чернышевский писал жене: «А что касается лично до меня, я сам не умею разобрать, согласился ли б я вычеркнуть из моей судьбы этот переворот, который повергнул тебя на целые десять лет в огорчения и лишения. За тебя я жалею, что было так. За себя самого совершенно доволен. А думая о других, – об этих десятках миллионов нищих, я радуюсь тому, что без моей воли и заслуги придано больше прежнего силы и авторитетности моему голосу, который зазвучит же когда-нибудь в защиту их». В этом спокойствии и вере в смысл своей жертвы есть что-то от «Жития протопопа Аввакума». Несмотря на катастрофический трагизм самой революционной идеи, обнажившейся в XX в., личность Чернышевского заслуживает нравственного уважения. Некрасов действительно имел право сказать: «Его послал Бог Гнева и Печали / Царям (рабам) напомнить о Христе». Бердяев позже с вызовом заявлял о том, что революция произошла по вине христиан, которые не исполнили своего христианского долга. Христианским было всё русское общество, от мужика до царя, соединённых в один церковный организм. Поэтому революционная катастрофа последовала как Возмездие, как Суд. Без осознания этого откровения невозможно строительство нового общества, возрождения Церкви как Богочеловечества, единого социального и духовного организма России.

Трагическая судьба революционера-разночинца 1860-х является подтверждением этой веры.

Публицист, критик и писатель

Чернышевский стал выразителем напряжённого и противоречивого духа эпохи Великих реформ. Своеобразие общемировоззренческих и эстетических взглядов Чернышевского последовательно раскрывается в его теоретических работах «Антропологический принцип в философии» (1860) и «Эстетические отношения искусства к действительности» (1855), а также авторецензии (автореферате) к диссертации («Совремеиник» № 6, 1855).

В диссертации по эстетике выдвигается материалистический принцип понимания красоты. Концепции Гегеля (в изложении Фишера) о том, что цель искусства – это создание идеала, Чернышевский противопоставляет тезис о том, что «прекрасное есть жизнь». По существу, никакого противопоставления здесь нет, и сам публицист раскрывает категорию «прекрасного» следующим образом: «…прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова быть она должна по нашим понятиям», т. е. несет в себе идеал. Точнее противопоставление, которое он пытался сформулировать, может быть выражено так: художник создает идеал или идеал заключается в самой действительности?

Исходя из материалистического, точнее атеистического, «а-духовного», восприятия мира, теоретик искусства переносит все «прекрасное» в биологическую и социальную сферу, отрицая их внутреннюю духовность. Публицист говорит о социальной обусловленности эстетического, с чем трудно не согласиться. Но при этом делается упрощенный вывод о том, что эстетическая потребность удовлетворяется самой действительностью.

Целью искусства он считает подражание жизни, «соглашаясь» с Платоном и Аристотелем, но при этом добавляет две другие. Это объяснение жизни и вынесение ей «приговора». Главным «эстетическим» критерием оказывается наличие социально прогрессивной «мысли». Искусство становится своеобразным «учебником» жизни, сближаясь с научным познанием и нравственной системой. Искусство подчинялось действительности, а действительность мыслилась в социологических категориях, превращаясь в иллюстрацию идеологических построений. По этому пути затем пошел Ленин, выдвинув принцип «партийности» литературы, но такая «партийность» уже присутствовала в критических статьях самого Чернышевского.

Диссертация Чернышевского, известная современникам прежде всего по автореферату, вызвала бурную полемику. Её не приняли ведущие писатели и критики: Тургенев, Л. Толстой, Анненков, Дружинин и др. Они упрекали теоретика-публициста в непонимании и недооценке природы искусства.

Исходя из своей теоретической концепции, Чернышевский писал и критические статьи.

В цикле «Очерки гоголевского периода» (1856) Чернышевский анализирует творчество ведущих критиков 30—40-х годов: Полевого, Сенковского, Шевырева, Надеждина. При этом критерием оценки их размышлений становится само отношение к Гоголю как писателю «обличительного» направления. Центральное внимание на этом фоне уделяется работам Белинского, имя которого по цензурным запретам в печати не употреблялось. В особенности он ценит публицистический пафос статей Белинского, его внимание к общественным вопросам. Чернышевский также осуждал религиозные искания Гоголя, видя в них отход от прогрессивного направления литературы.

Высокую оценку у Чернышевского получают первые произведения Л. Толстого («Детство и отрочество. Сочинения графа Л.Н. Толстого. Военные рассказы Л.Н. Толстого», 1856). Критик отмечает нравственный пафос его творчества, а своеобразие психологизма обозначает термином «диалектика души». Безусловную поддержку получают «Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина (одноимённая статья 1857 г). Высоко оцениваются рассказы Н. Успенского. В статье 1861 г. «Не начало ли перемены?» он отмечает, что писатель говорит «о народе правду без всяких прикрас», преодолевая традицию «идеализации» народа, идущую от Гоголя, Григоровича и Тургенева. В нагнетании жёстких реалистических образов произведений Успенского критику виделось выражение протеста, приближающаяся народная революция. Однако сам Успенскии в том же году разорвал с редакцией «Современника».

Художественное творчество Чернышевского также соответствовало его публицистическим представлениям о роли литературы. Обстановка располагала к этому. В заключении был написан роман «Что делать? Из рассказов о новых людях». За ним последовали незавершенные повесть «Алферьев» (1863), роман «Повесть в повести» (1863), «Мелкие рассказы» (1864). На каторге Чернышевский создал роман «Старина», отосланный в Петербург Пыпину, но по неосторожности потерянный (или конфискованный?). Его продолжением был «Пролог. Роман из начала шестидесятых». Он был написан в 1867–1870 гг. Первая часть, «Пролог пролога», была опубликована в Лондоне в 1877 г. В России роман был издан полностью лишь в 1906 г. Кроме того, сохранились также пьесы «Драма без развязки», «Мастерица варить кашу», повесть «История одной девушки», рассказы «Кормило кормчему», «Знамение на кровле» и другие наброски.

Центральным произведением Чернышевского, конечно же, стал роман «Что делать?», продолживший начатую Гончаровым и Тургеневым тему поиска «героя» времени. В особенности очевидна связь с романом «Отцы и дети». Писатель уточняет тему подзаголовком «Из рассказов о новых людях».

С жанровой точки зрения «Что делать?» является социально-философским или социально-психологическим романом, но при этом «психологизм» получает не исследовательский, а дидактический характер. Писатель показывает, дает советы, какими должны быть «новые люди», увлеченно изображает новые любовные и семейные отношения. В традиционной критике его сразу же обвинили в проповеди разврата, «свободной любви», откровенно затронутой, по-базаровски научной и честной, сексуальности героев. «Новые люди» и, главное, «особенный» человек мыслились в политических категориях. По существу, «Что делать?» – это публицистический роман. Писатель не анализирует действительность, а разъясняет своими образами выработанную им общественно-политическую позицию. В.В. Набоков через героя своего романа «Дар» (1937) Годунова-Чердынцева высказывает гипотезу о том, что роман писался Чернышевским для отвода глаз полиции.

Якобы, он вообще не занимался никакои революционной деятельностью, а всё это было лишь «литературой», «сочинительством».

С другой стороны, жанр публицистического романа, создававшегося в специфических условиях тюрьмы, приобрел и свои формально-стилевые черты. Это последовательно развиваемый подтекст в главах, посвящённых любовно-семейным событиям из жизни Веры Павловны; авантюрно интригующее сюжетно-композиционное построение; «спрятанный», но тем самым и особо обозначенный, «вставной», сюжет об «особенном человеке»; многозначительные обращения автора к «проницательному» читателю; система намеков, аллегорий, цитат. Всё это создает многоуровневое художественное пространство и становится проявлением эстетической трансформации действительности, создает этакий модернистский, «барочный» хронотоп, требующий активности читателя, приглашающий к разгадке аллегорического образного ребуса. Так, неожиданно для читателя в главах, обозначенных этапами жизни Веры Павловны, появлялись «внутренние» главы, своеобразный интертекст, как бы совсем другое произведение со своими заголовками: «Гамлетовское испытание», «Первый сон Верочки», «Похвальное слово Марье Алексеевне», «Третий сон Веры Павловны», «Теоретический разговор», «Особенный человек», «Беседа с проницательным читателем и изгнание его».

Пожалуй, проявлением публицистичности становится лишь сама манера подачи художественной реальности: это не столько «изображение», сколько «рассказ» о действительности, в котором чувствуется назидательное, навязчивое присутствие авторского голоса.

Система героев романа была близка композиции «Отцов и детей». Чернышевский группирует персонажей по возрасту, социальной принадлежности и мировоззрению. Старый мир представлен в романе в образах «старших» – Марьи Алексеевны Розальской, Павла Константиновича, Анны Петровны – и «молодых» – Жюли, Сержа, Михаила Ивановича Сторешникова. Ироническое отношение автора к психологии «прошлого» выражено в «Похвальном слове Марье Алексеевне». Этот мир в романс тоже неоднороден. Так, Серж и Сторешниковы олицетворяют праздную жизнь, или на аллегорическом языке романа «фантастическую грязь». «Реальная грязь», связанная с борьбой за существование, ради которой все средства хороши, изображается через судьбу Марьи Алексеевны. Однако она потенциально содержит будущее обновление, из нее вырастает «пшеница» («Второй сон Веры Павловны»),