Русская литературная усадьба

Дочь Оленина Варвара Александровна в своих фрагментарных записках вспоминает следующий случай: «В 1819-м Гнедич… спас Приютинскую деву, такую же кривую, как он сам, дочь чудеснейшей старушки-прачки из числа бесконечной дворни того времени. Побежали к батюшке сказать, что Маша утонула в омуте. Батюшка и все туда побежали, и Гнедич туда же. Умея хорошо нырять, он тотчас же сбросил свое платье, кроме нижнего, и вытащил несчастную, но еще не совсем умершую. После долгих разных способов ее привели в чувство, для счастия несчастной матери-вдовы, имевшей только одну на утешение. Легко можно представить ее счастье и благодарность Николаю Ивановичу, который тотчас побежал переодеваться. И что же, не успел он переодеться, как вдруг дверь отворятся и Маша бросается к его ногам вся в слезах, не зная, как его благодарить за спасение. Что ты, что ты, Маша? Да разве ты того же бы не сделала? Встань, пожалуйста. Да кому же тебя спасать, как не мне, у тебя один глаз, а у меня другой, и составляем теперь целое» [24] .

24

Записки В. А. Олениной // Приютино. Антология русской усадьбы. СПБ., 2008. С. 675–676.

Приютину и его просвещенным и радушным владельцам Гнедич посвятил одно из лучших своих стихотворений. Оно так и называется «Приютино»:

Еще я прихожу под кров твой безмятежный, Гостеприимная приютинская сень! Я, твой старинный гость, бездомный странник прежний, Не раз главу свою в твою склонявший тень. Край милый! Сколько раз с тобою я прощался; Но как проститься с тем, что в нас слилось с душой? Все, чем я здесь дышал, чем втайне наслаждался, Все неизгладимо везде ношу с собой! Есть край, родной мне край зефиров легкокрылых; Там небо и земля и воздух мне милей! Но где людей найти, душе моей столь милых? Где столько сладостных воспоминаний ей? Здесь часто удален от городского шума, Я сердцу тишины искал от жизни бурь; И здесь унылая моя светлела дума, Как неба летнего спокойная лазурь. Здесь часто по холмам бродил с моей мечтою, И спящее в глуши безжизненных лесов Я эхо севера вечернюю порою Будил гармонией Омеровых стихов.

Одной из самых ярких глав литературной истории Приютина является роман Пушкина с младшей дочерью Оленина — Анной Алексеевной. Она — любимица не только семьи, но и всего поэтического круга, собиравшегося в оленинской усадьбе. Крылову она была «мой друг Анюточка». Гнедич, не скрывая душевного восхищения, наблюдал, как прелестная «малютка Анеточка» превращается в очаровательную «барышню Анету». Но в памяти потомства Анна Оленина осталась благодаря Пушкину.

В доме Олениных Пушкин был принят сразу же при приезде в Петербург после окончания Лицея. Вряд ли он тогда обратил особое внимание на десятилетнюю девочку, бойкую и резвую как мышка (по словам Вяземского). Им завладела племянница жены Оленина, молодая генеральша Анна Петровна Керн, приехавшая с мужем в Северную Пальмиру.

Вновь Пушкин увидел Анну Алексеевну Оленину — тогда уже фрейлину двора — в конце 1827 года на балу у Е. М. Хитрово. Она сама пригласила «самого интересного человека своего времени» (слова из ее дневника) на танец, но в смущении все время молчала. Вскоре за поэтом в Приютине закрепилось прозвище Red Rover (Красного корсара. — В. Н.) по романтическому герою знаменитого в то время романа Ф. Купера. Пушкин сразу же влюбился.

Новому предмету своего увлечения Пушкин посвятил целый любовный цикл — пожалуй, самый большой в поэтическом корпусе великого поэта. Однако остается загадкой: любил ли Пушкин Анну Оленину по-настоящему? В это не верили ни ее родители, ни проницательный друг семейства И. А. Крылов. В петербургском свете все действующие лица этого романа были слишком заметными фигурами, и настойчивое ухаживание Пушкина не могло не компрометировать девушку. Из уст в уста переходили его слова: «Мне бы только с родными сладить, а с девчонкой уж я слажу». Понятно, что они были известны и Анне Алексеевне и глубоко ее оскорбили. В конце концов Пушкин уехал в Москву, предложения так и не сделав. В Москве он встретил Наталью Гончарову.

Но удивительно! Через три года Пушкин завершил оленинский цикл еще одним шедевром:

Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам Бог любимой быть другим.

Остается подвести итог. В 1838 году умирает Елизавета Марковна Оленина. В своем завещании она умоляет супруга продать Приютино. Он исполнил ее волю, на вырученные деньги купил дачу в Павловске, где и провел последние годы. Дальнейшая история Приютина интереса не представляет.

Захарово

Некогда М. А. Волошин писал, что звенигородский край сыграл для русской культуры приблизительно такую же роль, как окрестности Парижа для французской. Здесь неподалеку от блистательной вотчины князей Голицыных Большие Вяземы скромная усадьба Захарово, но именно она притягивает многочисленных паломников.

Без упоминаний о Захарове не обходится ни одна биография Пушкина. Здесь прошли «золотые дни» его малолетства. Эта «деревенька» в сорока верстах от Москвы с 73 душами крепостных была куплена бабушкой поэта Марией Алексеевной Ганнибал в 1804 году у помещицы Тиньковой за 28 тысяч рублей. «Бабушка Ганнибал» хотела, чтобы ее внуки росли на свежем воздухе. Каждый летний сезон — с мая по октябрь — в течение шести лет здесь жило все семейство Пушкиных. Пушкины провели в усадьбе даже зиму 1808–1809 годов. По-видимому, в связи с поступлением старшего внука в только что открывшийся Царскосельский лицей М. А. Ганнибал в начале 1811 года продала Захарово с 57 душами мужского пола невестке своей сестры полковнице X. И. Козловой за 45 тысяч рублей (разница в цене объясняется быстрым обесцениванием денег в связи с постоянными войнами).

Маленькое сельцо Захарово сыграло в жизни Пушкина такую же роль, как Тарханы в жизни Лермонтова или Спасское-Лутовиново в жизни Тургенева. Уже современники хорошо понимали, что Захарово (по выражению критика П. В. Анненкова) стало для великого поэта «путем крайнему сближению с народными обычаями и приемами» [25] Другой свидетель, С. П. Шевырев, пишет о Захарове, что «деревня была богатая; в ней раздавались русские песни, устраивались праздники, хороводы, и, стало быть, Пушкин имел возможность принять народные впечатления» [26] . Вспомним мужика Марея, ставшего для Достоевского на всю жизнь воплощением доброты и человечности русского крепостного крестьянина. Барчонок Пушкин таких Мареев мог встретить только в Захарове. В «деревне» Пушкин, как и Лермонтов, был на попечении бабушки, неизмеримо больше уделявшей внимание своим внукам, чем их родители. Вообще бабушка Мария Алексеевна Ганнибал — светлый образ пушкинского детства. О ней все мемуаристы единодушно вспоминают как о женщине, одаренной замечательными душевными качествами.

25

Анненков П. В. Материалы к биографии Пушкина. М., 1982. С. 7.

26

Цит. по: Вересаев В. В. Пушкин в жизни. Т.1. М.-Л., 1932. С. 30.

Ю. Н. Тынянов так описывает Захарово в романе «Пушкин»: «Из… окна виден был пруд, обсаженный чахлыми березками; на его противоположной стороне чернел еловый лес, который своей мрачностью очень нравился Надежде Осиповне, — он был в новом мрачном духе элегий, — и не нравился Сергею Львовичу. Господский дом и флигель стояли на пригорке. Сад был обсажен старыми кленами. В Захарове везде были следы прежних владельцев — клены и тополи были в два ряда; следы старой, забытой аллеи, В роще Сергей Львович читал чужие имена, вырезанные на стволах и давно почернелые. Часто встречалась на деревьях и старая эмблема — сердце, пронзенное стрелою с тремя кружками — каплями, стекающими с острия; имена были расположены парами, что означало давнее свидание любовников. Захарово переходило из рук в руки, — новое, неродовое, невеселое поместие. Никто здесь надолго не оседал, и хозяева жили, как в гостях».

Но вряд ли Захарово было уж таким неуютным. О роскоши, конечно, говорить не приходится, но помещичий комфорт, следует полагать, присутствовал. Действительно, в купчей, составленной при продаже усадьбы в 1811 году, написано, что продается имение «с господским в том сельце Захарове домом и с имеющеюся в оном мебелью, кроме мебели из красного дерева, кресел с сафьянными подушками, черного с бронзой стола, зеркалов, поваренной, столовой и чайной посуды» [27] . Летом в ясные дни веселые обеды и чаепития происходили под сенью березовой рощи за большим столом, собиравшим все семейство. Конечно, велись и литературные беседы и читались стихи. С. Л. Пушкин прославился мастерским чтением комедий Мольера; его остроты передавались из уст в уста по всей Москве. Столь же образованной женщиной была и мать поэта; но и для нее и для мужа существовала исключительно французская литература. Отечественной словесности они попросту не знали.

27

Цит. по: Ульянский П. В. Няня Пушкина. М.-Л., 1940. С. 51.

Правда, частым гостем в Захарове был заметный поэт того времени И. М. Долгоруков. Ему принадлежало ближнее село Новоивановское. Ныне он известен исключительно как мемуарист. Однако в пушкинском кругу это имя произносилось с почтением. Вяземский считал Долгорукова неоцененным, но «великим русским дарованием», особенно отмечая национальный склад его поэзии.

О Захарове Пушкин вспоминал в Лицее. В «Послании Юдину» (другому лицеисту) он писал в 1815 году:

О, если бы когда-нибудь Сбылись поэта сновиденья! Ужель отрад уединенья Ему вкушать не суждено? Мне видится мое селенье, Мое Захарово; оно С заборами в реке волнистой, С мостом и рощею тенистой Зерцалом вод отражено. На холме домик мой; с балкона Могу сойти в веселый сад. Где вместе Флора и Помона Цветы плодами мне дарят, Где старых кленов темный ряд Возносится до небосклона, И глухо тополы шумят. Туда зарею поспешаю С смиренным заступом в руках, В лугах тропинку извиваю, Тюльпан и розу поливаю — И счастлив в утренних трудах; Вот здесь под дубом наклоненным С Горацием и Лафонтеном В приятных погружен мечтах. Вблизи ручей шумит и скачет, И мчится в влажных берегах, И светлый ток с досадой прячет В соседних рощах и лугах.

Захарово разделило судьбу большинства остальных пушкинских мест. Усадьба неоднократно приходила в упадок и возрождалась вновь. Перемены начались уже при жизни Пушкина. Небольшой флигелек, в котором летом жили дети, был разобран из-за ветхости еще полтора века назад. Пушкинское «зерцало вод» — старый пруд — вновь запрудили только в 1950-х годах. Когда-то к дому вела липовая аллея; теперь от нее осталось лишь несколько деревьев.

Близкий друг Пушкина П. В. Нащокин передает воспоминания поэта о Захарове: «Семейство Пушкиных жило в деревне. С ними жила одна родственница, какая-то двоюродная или троюродная сестра Пушкина, девушка молодая и сумасшедшая. Ее держали в особой комнате. Пушкиным присоветовали, что ее можно вылечить испугом. Раз Пушкин-ребенок гулял по роще. Он любил гулять, воображая себя богатырем, расхаживая по роще и палкою сбивая верхушки и головки растений. Возвращаясь домой после одной из прогулок, на дворе он встретил свою сумасшедшую сестру, растрепанную, в белом платье, взволнованную. Она выбежала из своей комнаты. Увидя Пушкина, она подбегает к нему и кричит: «Mon frere, on me prend pour un incendie» [28] .

28

Брат, они меня приняли за пожар (фр.).