Русская миссия Антонио Поссевино

Он не знал, насколько тяжко карается в Московии принятие на себя звания, которым в действительности не обладаешь. Но, учитывая общую суровость нравов северной державы, о чём он наслышан, Северингена за это вряд ли просто пожурят. И теперь надо лишь удостовериться, верны ли его предположения. Что надо для этого сделать, он уже решил: тайно поговорить с Франческо Паллавичино и ознакомиться с грамотой, которую предъявил русский.

Поссевино улыбнулся. Впервые после шведского фиаско у него было прекрасное настроение!

Глава седьмая РИМСКИЕ ЗНАКОМСТВА

Герцог Сорский, высокий узкоплечий брюнет, был разодет в пух и прах: узкие обтягивающие атласные штаны, камзол тонко выделанной кожи, плащ небесно-голубого цвета и чёрный бархатный берет с павлиньим пером. Он источал перед гостями прямо-таки медовое расположение. Посмотрев на Истому как-то странно, герцог крикнул слуг.

По его приказу вертлявый тощий молодой человек, одетый не намного хуже своего господина, отвёл Истому и Паллавичино в предназначенные им покои на втором этаже дворца. Комнаты для гонца русского царя и его переводчика располагались рядом.

Слуга оказался общительным и весёлым. Он ткнул себя пальцем в грудь и радостно представился, растянув рот до ушей:

— Люка.

— Лука, значит, — хмыкнул Истома и вошёл в услужливо открытую слугой дверь опочивальни.

Люка последовал за ним и остановился за спиной русского. Увидев, что Истома медлит, обозревая комнату, он подскочил к окну и раздвинул тяжёлые портьеры и раскрыл створки. В окно ворвались краски и гомон расцветающей римской весны. Слуга разразился длинной тирадой, из которой Истома понял, что тот готов помочь гостю в обустройстве. Очевидно, его господин ещё не был извещён, что русский не знает итальянского языка.

— Не понимаю я тебя, — громко ответил ему Истома, — понимаешь, не понимаю!

Он попытался что-то объяснить Люке на латыни, но слуга лишь морщился, вслушиваясь в отдалённо напоминающие итальянскую речь слова. Потом сказал:

— Господин герцог ждёт тебя в кабинете.

И для большей убедительности указал пальцем на дверь, а затем, повернув руку, вниз. Истома кивнул головой, что понял его слова, и Люка неслышно выскользнул из комнаты, считая свои обязанности выполненными.

Шевригин оглядел комнату: отделка помещения была богатой, даже слишком. В таких опочивальнях бывать ему ещё не доводилось, не говоря уж о том, чтобы спать. Потолок украшен лепниной, но что именно изобразил мастер, Истома понять не мог: кажется, какие-то завитушки, листья, гроздья винограда и тому подобное. Парчовые гобелены на стенах едва заметно колыхались под слабыми порывами влетающего в раскрытое окно ветра. Истома заметил, что кое-где покрывающая стены ткань тронута плесенью.

Кровать занимала центр комнаты. Она была настолько огромной — поперёк себя шире — что на ней, вероятно, уместился бы десяток стрельцов вместе с их пищалями и бердышами, если положить их не вольготно, а впритык друг к другу. Она даже стояла не на четырёх ножках, а на шести. Над ложем нависало невиданное Истомой раньше чудо: на каркасе из толстых, тщательно высушенных и отполированных брусков покоился балдахин — матерчатый навес, закрывающий ложе с боков и сверху. Из-за большого количества складок балдахин казался тяжёлым, основательным, в полной мере соответствуя богатству не только ложа, но и всей комнаты.

Истома подошёл, с интересом приподнял одну из складок и тут же в ужасе отскочил: под ней сидели не меньше нескольких десятков клопов! Такого количества он прежде тоже не встречал. Нет, конечно, постоялые дворы, где ему доводилось останавливаться в путешествии, далеко не всегда блистали чистотой, и по ночам нередко приходилось просыпаться, расчёсывая искусанные паразитами плечи и спину, но чтобы столько! Кажется, герцог Сорский не заходил в эту комнату очень давно, отсюда и плесень на стенах, и клопы.

Шевригин осторожно осмотрел другие складки балдахина: там было то же самое. Сколько тысяч клопов содержит это роскошное сооружение, было неизвестно, но теперь стало совершенно понятно, что спать на предоставленном ему ложе невозможно. "Они же ночью насмерть загрызут, — приуныл Истома, — набросятся всем скопом и на куски разорвут. Как вурдалаки. И герцогу не пожалуешься — обидится ещё. Папин сын, как-никак".

И несомненно, тюфяк на кровати не менее богат на кровососов, чем балдахин. Истома присел на корточки и помял пальцами набитый шерстью мешок из плотной ткани. Сверху клопов не было. Он понюхал: клопового духа тоже почти не ощущалось. Стало быть, надо избавиться лишь от балдахина. А потом не допустить, чтобы клопы из других частей комнаты пришли полакомиться его, Истоминой, кровью. Способность кровососов совершать путешествия, чтобы добраться до вкусно пахнущего человека, была ему прекрасно известна.

Он вышел из комнаты и заглянул в соседнюю опочивальню. Паллавичино там не было: очевидно, он уже разместился и отправился вниз, к герцогу. Истома пошёл следом.

Кабинет герцога Сорского представлял собой богато и вычурно отделанное помещение. Убранство его не уступало виденному Истомой ранее в кабинете дожа Николо да Понте. Но если в Венеции элементы убранства гармонично сочетались, создавая ощущение изысканности, то у герцога Сорского всё было хоть и ярко, и дорого, но аляповато и безвкусно.

У окна в мягком кресле сидел румяный отрок с наглыми глазами, в расшитой золотом одежде, и, болтая ногами, с интересом смотрел на вошедшего. Паллавичино, устроившись в таком же кресле напротив герцога, сидел, крепко обнимая свою сумку, плотно набитую монетами. Он явно куда-то торопился, и лишь его положение переводчика при московском госте заставляло итальянца оставаться на месте, дожидаясь Истомы. На отрока он старался не смотреть, отводя взгляд всякий раз, когда его взор случайно устремлялся в его сторону.

Истому последнее обстоятельство удивило и, очевидно, отразилось на его лице, потому что герцог сказал:

— Это Карло, мой секретарь. Карло, золото, прошу тебя, подожди за дверью. У нас будет серьёзный разговор.

Отрок послушно встал с кресла и вышел из кабинета. Его ухоженный вид, богатая одежда вкупе с манерой общения герцога со своим якобы секретарём не оставляли места для сомнений по поводу того, кем в действительности является Карло при дворе герцога Сорского и какие обязанности выполняет. Истоме оставалось только надеяться, что он сумел быстро овладеть собой и отвращение не отразилось на его лице.

— Итак, господа, как вы разместились, всё ли вас устраивает? — спросил герцог по-итальянски, жеманно ломая руки.

Паллавичино тут же услужливо перевёл, и Истома подумал, что мнимое незнание итальянского языка даёт больше времени на обдумывание ответа и позволяет избежать ненужных неловкостей.

— Благодарю, всё хорошо, — ответил он, — но у меня есть одна маленькая просьба. Я не привык к такому убранству покоев, пристойному лишь коронованным особам. Поэтому прошу убрать с моего ложа балдахин. Я приучен к другому, и, отходя ко сну, видеть над головой матерчатый свод, — Истома изобразил смущение, — для меня это непривычно.