Русская революция и «немецкое золото»

По приезде в Брест-Литовск Троцкий сразу же отменил совместные обеды, вряд ли уместные, как он считал, если значительная часть города была обнесена колючей проволокой с предупреждением: «Всякий русский, застигнутый здесь, будет убит на месте» [608] . Но «отменить» место переговоров главе советской делегации было не под силу. «Перенесение конференции в Стокгольм было бы для нас концом всего, потому что оно лишило бы нас возможности держать большевиков всего мира вдалеке от нее, – писал в своем дневнике министр иностранных дел Австро-Венгрии О. Чернин в день открытия переговоров 9 января 1918 г. – В таком случае стало бы неизбежно именно то, чему мы с самого начала и изо всех сил старались воспрепятствовать: поводья оказались бы вырванными из наших рук и верховодство делами перешло бы к этим элементам» [609] . Выступая 10 января на заседании мирной конференции, Троцкий произнес длинную, хорошо продуманную, рассчитанную на всю Европу речь, смысл которой однако состоял в том, что он уступил. Глава советской делегации заявил, что принимает германо-австро-венгерский ультиматум и остается в Брест-Литовске, потому что не хочет дать повода сказать, что вина за продолжение войны падает на Россию [610] .

608

Ленин В.И. Неизвестные документы 1891 – 1922. М., 1999. С. 363

609

Чернин О. Указ. соч. С. 252

610

Там же. С. 253.

Это заявление одновременно означало и согласие советской делегации на переговоры о сепаратном мире с Германией, поскольку еще накануне глава немецкой делегации Кюльман, констатировав, что установленный десятидневный срок для присоединения держав Антанты к мирным переговорам уже прошел, предложил советской делегации подписать сепаратный мир. Троцкий согласился и на участие в переговорах делегации Украины, заявив, что «при полном соблюдении принципиального признания права каждой нации на самоопределение, вплоть до полного отделения», советская делегация «не видит никаких препятствий для участия украинской делегации в мирных переговорах» [611] . Троцкий также заявил о признании права на самоопределение Финляндии, Польши, Украины, Армении и прибалтийских народов, а также согласился на образование комиссии для рассмотрения территориальных и политических вопросов, иными словами – на обсуждение аннексий под видом самоопределения народов [612] . Но когда 11 января началось конкретное обсуждение этих вопросов, то после пяти часов бесплодной дискуссии Кюльман понял, что Троцкий не собирается заключать мир, а стремится вынести из дискуссий материал для агитации, чтобы «прервать переговоры и обеспечить себе эффективный отход» [613] . В связи с этим О. Чернин записал 11 января в своем дневнике: «Сегодня утром Троцкий сделал тактическую ошибку. Он произнес целую речь в весьма повышенном тоне и временами доходил даже до резкостей, заявив, что мы играем в фальшивую игру, что стремимся к аннексиям, прикрывая их мантией права народов на самоопределение. Он говорил, что никогда не согласится на такие претензии и готов скорее уехать, чем продолжать в таком духе» [614] .

611

Фельштинский Ю. Указ. соч. С. 163 – 164

612

Там же. С. 165.

613

Там же

614

Чернин О. Указ. соч. С. 254.

После того как на следующий день, 12 января Троцкий и Каменев вновь стали настаивать на выводе германских войск из оккупированных районов и отказались дать обязательство не вести революционной пропаганды против Германии, Кюльман телеграфировал конфиденциально канцлеру Гертлингу о том, что не верит более в «желание Троцкого вообще прийти к приемлемому миру». Кюльман не скрывал, что положение Германии «из-за этого становится все менее благоприятным, так как со стороны военных категорически отрицается принятие на себя обязательств по выводу войск даже после заключения всеобщего мира. Это конечно же дает Троцкому весьма сильное оружие» [615] .

615

Фельштинский Ю. Указ. соч. С. 165 – 166.

Однако генералу Гофману надоело наблюдать за словесной битвой между Троцким и Кюльманом, и он решил положить ей конец. Как писал потом сам Гофман, «тон Троцкого с каждым днем становился все агрессивнее. Пришел день, когда я указал статс-секретарю иностранных дел Кюльману и графу Чернину, что так мы никогда не сможем достигнуть своей цели, что необходимо вернуть переговоры на практическую почву» [616] .

По предложению Гофмана немецкая сторона предложила советской делегации обсудить будущую границу новой России. По плану Гофмана от бывшей Российской империи отходили Польша, Литва, часть Латвии и острова Балтийского моря, принадлежавшие Эстонии – всего до 170 тыс. кв. км. При этом на этих территориях предусматривалось нахождение германских оккупационных войск, Троцкий назвал эти предложения скрытой формой аннексий и сразу же связался по прямому проводу с Лениным. Из состоявшегося 3(16) января 1918 г. разговора явствует, что глава советской делегации, предвидя такое развитие на переговорах, заранее направил в Петроград свой план действий, который в этом разговоре Ленин назвал «дискутабельным» и предлагал «отложить несколько его окончательное проведение, приняв последнее решение после специального заседания ЦИК…» [617] . Позднее к разговору с Троцким подключился приехавший Сталин, с которым Ленину непременно хотелось посоветоваться и после совместного обсуждения сложившейся на переговорах ситуации они обратились к Троцкому: «Просьба назначить перерыв и выехать в Питер» [618] .

616

General Max Hoffmann. Op. cit. S.208

617

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 225.

618

Там же

Однако к этому времени не менее напряженная обстановка сложилась и в самом Петрограде, точнее говоря, внутри большевистской партии и ее руководства, многие представители которого выступали за революционную войну в поддержку мировой революции, против линии Ленина на подписание мирного договора с Германией. Чтобы убедить своих противников, Ленин выступил 8(21) января 1918 г. на совещании партийных работников с «тезисами по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира» [619] . 21 тезис, подготовленный вождем большевистской партии специально к этому совещанию, не смог убедить его участников в необходимости немедленно заключить сепаратный мир с Германией. «Мирные переговоры в Брест-Литовске, – подчеркивалось в одном из главных тезисов, – вполне выяснили в настоящий момент, к 7.1.1918, что у германского правительства… безусловно взяла верх военная партия, которая по сути дела уже поставила России ультиматум (со дня на день следует ожидать, необходимо ждать и его формального предъявления). Позиции большинства партийных работников не поколебали ни суть германского ультиматума – либо дальнейшая война, либо аннексионистский мир, – ни размеры контрибуции в 3 миллиарда рублей, и при голосовании за ленинское предложение заключить „сепаратный аннексионистский мир“ высказались только 15 человек из 63 участников этого совещания, в то время как за революционную войну голосовали 32 человека. Точка зрения – войну объявить прекращенной, армию демобилизовать, но мира не подписывать – собрала 16 голосов [620] . Из этого видно, что даже вместе Ленин и Троцкий не получили и половины голосов видных партийных работников.

619

Там же. С. 243 – 252

620

Там же. С. 255

«Сепаратный аннексионистский мир» не устраивал, разумеется, по другим причинам, и командный состав русской армии, немало сделавшей для того, чтобы Россия заключила мир на достойных условиях. Ознакомившись с территориальными притязаниями Германии, генерал А. Будберг записал в дневнике 8 января 1918 г.: «Предлагаемая немцами граница отбрасывает нас на сотни лет назад и ставит Россию в невероятно невыгодное стратегическое положение, так как все главные железнодорожные узлы остаются вне этой границы, и все что сделано по постройке стратегической сети наших пограничных районов, в корне уничтожается… Прямо одурь берет от того, какой ценой расплачиваются большевики за предоставление им возможности захватить власть над Россией; ведь даже проиграй мы прямо войну, условия не были бы хуже и позорнее» [621] .

621

Дневник барона А. Будберга. 1917 год. С. 269.

Похоже, это не особенно смущало Ленина, который, оставаясь в меньшинстве даже в Центральном Комитете своей партии, продолжал настойчиво отстаивать идею «сепаратного аннексионистского мира» с Германией, ибо лучше чем кто-либо другой понимал, что с ним связана судьба не только мировой и русской революции, но и самих большевиков. Наиболее полно Ленин аргументировал свою позицию на заседании ЦК большевиков 11(24) января 1918 г., на котором обсуждался вопрос о заключении мира. В своем выступлении он обосновывал невозможность продолжения войны из-за полного расстройства армии. «Продолжая в таких условиях войну, – говорил он, – мы необыкновенно усилим германский империализм, мир придется все равно заключать, но тогда мир будет худший, так как его будем заключать не мы. Несомненно, мир, который мы вынуждены заключать сейчас, – мир похабный, но если начнется война, то наше правительство будет сметено и мир будет заключен другим правительством» [622] . Ленин затронул и такой деликатный вопрос, как отношение германских социал-демократов к позиции большевиков на переговорах в Брест-Литовске. «В наших руках есть циркулярное письмо германских социал-демократов, – заявил он, – имеются сведения об отношении к нам двух течений центра, из которых одно считает, что мы подкуплены и что сейчас в Бресте происходит комедия с заранее распределенными ролями. Эта часть нападает на нас за перемирие. Другая часть каутскианцев заявляет, что личная честность вождей большевиков вне всякого сомнения, но что поведение большевиков является психологической загадкой. Мнения левых социал-демократов мы не знаем» [623] . Такая нейтральная формулировка позиции германских левых неслучайна: еще в декабре 1917 г. они распространили заявление, в котором отмечали, что переговоры о мире окажут разрушительное воздействие на вероятную германскую революцию, и высказались за их отмену. Хотя К. Либкнехт и не считал возможным публично критиковать вождей русской революции, в своих заметках о Брестском мире, не предназначенных для печати, он писал, что «правительство Ленина – Троцкого 1917 года стоит перед тяжелой опасностью и искушением открыть немецким штыкам путь не только в Россию, не только против русской революции, но и против западной и южноевропейской демократии» [624] . Так или иначе выбор Ленина находился в рамках «дьявольской альтернативы», а примиряющая многих точка зрения Троцкого – прекратить войну, демобилизовать армию, а мир не подписывать – была для него не более чем «интернациональная политическая демонстрация» [625] . Эту позицию поддерживали и задиристые молодые оппоненты Ленина во главе с Бухариным, который на этом заседании ЦК говорил: «…Пусть немцы нас побьют, пусть продвинутся еще на сто верст, мы заинтересованы в том, как это отразится на международном движении…» [626] . Но все они не могли соперничать в политической игре с Лениным, который, уловив общее настроение членов ЦК, в последний момент выступил с предложением всячески затягивать подписание мира, которое было принято всеми против одного, в то время как призыв к революционной войне собрал всего два голоса. За известное предложение Троцкого высказались 9 членов ЦК и 7 против [627] .

622

Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б). Август 1917 – февраль 1918. М., 1958. С. 168

623

Там же. С. 168 – 169

624

Фельштинский Ю. Указ. соч. С. 12 – 13, 24 – 25.

625

Протоколы Центрального комитета РСДРП(б). С. 169.

626

Там же. С. 170

627

Там же. С. 173

Состоявшееся на следующий день, 12(25) января 1918 г. объединенное заседание ЦК большевиков и левых эсеров большинством голосов постановило предложить на рассмотрение открывшегося Третьего Всероссийского съезда рабочих, солдатских и крестьянских депутатов формулу «Войны не вести, мира не подписывать». На самом съезде с докладом «О войне и мире» выступал Троцкий, являвшийся автором этой формулы. После дискуссии съезд одобрил политику Совнаркома, предоставив ему самые широкие полномочия в вопросе о мире [628] .

628

Известия ЦИК. 1918. 14 янв

С этими полномочиями Троцкий сразу же выехал в Брест-Литовск, по пути в который он снова увидел безлюдные окопы и заброшенные позиции русской армии. В течение длительного времени в советской историографии была общепринятой точка зрения, согласно которой возвратившийся в конце января 1918 г. на переговоры Троцкий имел директиву Ленина и советского правительства подписать мир с Германией в случае предъявления ультиматума. Однако в последнее время высказана точка зрения, согласно которой Ленин и Троцкий действительно договорились о том, что мир будет подписан, но не после предъявления ультиматума, а после начала наступления немецких войск. Сравнительный анализ позиции Ленина и Троцкого на протяжении всего периода переговоров о заключении Брест-Литовского мирного договора, как мне представляется, не дает оснований для подобного утверждения. Троцкий на самом деле был склонен считать, что даже в случае предъявления ультиматума немецкое командование не решится немедленно начать наступление. Расхождение взглядов по этому вопросу констатировал не только Ленин, но и сам Троцкий, отмечавший позднее: «Ильич отстранился и не защищал моей позиции, когда она прошла» [629] .

629

Фельштинский Ю. Указ. соч. С. 233 – 235

Еще за неделю до возобновления переговоров в Брест-Литовске, на совещании в Берлине 23 января (нов. ст.) 1918 г. Гинденбург заявил, что «если русские будут и в дальнейшем оттягивать, нам надо возобновить военные действия. Это приведет к падению большевистского правительства, а те, которые придут к власти после него, вынуждены будут заключить мир» [630] . Убедившись на возобновившихся 30 января переговорах, что советская делегация по-прежнему намерена затягивать время в ожидании революции в Германии и Австро-Венгрии, теперь уже немецкая сторона прервала переговоры, а ее руководители выехали в Берлин, где 5 февраля (нов. ст.) на совещании под председательством канцлера Гертлинга и при участии Людендорфа было принято решение «достичь мира с Украиной, а затем свести к концу переговоры с Троцким независимо от того, положительным или отрицательным будет результат». Форма разрыва переговоров оставлялась на усмотрение самой делегации в Брест-Литовске. При этом Людендорф сообщил, что «на случай разрыва с Троцким у него есть план быстрой военной акции» [631] .

630

Ludendorff E. Ludendorff's Own Story. New York. 1919. P. 179

631

Фельштинский Ю. Указ. соч. С. 237

9 февраля (нов. ст.) представители Четверного союза объявили о подписании сепаратного договора с Украинской республикой, по которому Центральная Рада признавалась единственным законным правительством Украины, а Германия обязывалась оказать ей военную и политическую помощь. По секретному договору Украина была должна поставить остро нуждавшимся в продовольствии Германии и Австро-Венгрии до 1 млн. тонн зерна, 500 тыс. тонн мяса и другие продукты питания [632] . Представители Четверного союза и прежде всего Германия с Австро-Венгрией пошли на заключение сепаратного договора с Центральной Радой, несмотря на то, что дни ее были сочтены, а Троцкий еще накануне заявил, что «у Центральной Рады больше нет никакой власти и единственное место, которым ее представители все еще имеют право распоряжаться, это их комнаты в Брест-Литовске» [633] . Но попытки добиться от Германии признания в качестве полноправной участницы переговоров советской украинской делегации (с этой целью Троцкий привез с собой даже председателя советского украинского правительства И. Г. Медведева) закончились провалом. И тогда красный Петроград объявил Германии пропагандистскую войну в самых крайних ее выражениях: 9 февраля в Берлине было перехвачено воззвание, призывавшее немецких солдат «убить императора и генералов и побрататься с советскими войсками» [634] . Возмущенный Вильгельм направил Кюльману телеграмму-директиву, требовавшую завершить в 24 часа переговоры с большевиками. Он писал: «Сегодня большевистское правительство напрямую обратилось к моим войскам с открытым радиообращением, призывающим к восстанию и неповиновению своим высшим командирам. Ни я, ни фельдмаршал фон Гинденбург не можем терпеть такое положение вещей… Троцкий должен к завтрашнему вечеру подписать мир с отдачей Прибалтики до линии Нарва – Плескау – Динабург включительно, без самоопределения и с признанием компенсации всем затронутым сторонам. В случае отказа или при попытках затягивания переговоров и увертках переговоры будут разорваны в 8 часов вечера завтрашнего дня, а перемирие расторжено…» [635] .

632

Там же. С. 239.

633

General Max Hoffmann. Op. cit. S. 213

634

Ibid. Р. 186.

635

Фельштинский Ю. Указ. соч. С. 241.