Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924

Конференция на Принцевых островах не состоялась, поскольку белые генералы, придя в ужас от самой мысли о переговорах со своими смертельными врагами, наотрез от нее отказались. Предложение казалось им настолько вопиющим, что, когда советники Колчака впервые услышали о нем по радио, они решили, что в передачу вкралась ошибка и что союзники на самом деле имели в виду проведение конференции всех антибольшевистских сил^{225}. Существует, тем не менее, точка зрения, согласно которой несправедливо обвинять только белых генералов в срыве намечавшейся встречи. Согласно этой версии белые настолько зависели от помощи союзников, что, окажи последние на них существенное давление, им ничего не оставалось бы, как согласиться и уступить, тем более если единственной альтернативой стал бы сепаратный мир союзных держав с Лениным^{226}. Если такое давление все-таки не было оказано, причину следует искать в установках французского правительства, выступавшего против идеи встречи на Принцевых островах и давшего представителям белых в Париже конфиденциальный совет ее игнорировать. Черчилль, только что принявший полномочия военного министра, высказался в том же духе и обещал военную поддержку вне зависимости от того, явятся белые на переговоры или нет^{227}.

Упорно стремившийся развить мирную инициативу Вильсон при молчаливой поддержке Ллойд Джорджа (который говорит, что «мы отнеслись к этому так же, как виги Фокса к французской революции» ^{228} ) [36] предпринял ряд секретных шагов, чтобы выяснить, возможно ли достичь договоренности с Москвой без участия белых ^{229} . Для этой цели главный советник Вильсона по внешней политике полковник Хауз использовал американскую светскую знаменитость, Вильяма Буллита, в то время сотрудника американской разведывательной службы в Париже. Буллит уже выражал симпатию к Советам, что, по-видимому, и определило этот выбор, поскольку других необходимых для исполнения миссии качеств у него не было: всего двадцати восьми лет от роду, он не имел никакого дипломатического опыта. Формально он получил задание определить реальное положение дел в Советской России, частным же образом полковник Хауз дал ему полномочия уточнить условия, на которых советское правительство готово заключить мир. За подписание мира Буллит должен был предложить Ленину щедрую экономическую помощь ^{230} . Миссия Буллита была окутана такой тайной, что в нее были посвящены только четыре особы; министр иностранных дел США, французское правительство и министерство иностранных дел Британии оставались в полном неведении. Чрезвычайные эти предосторожности порождались страхом, что те, кто сорвал конференцию на Принцевых островах, могут помешать и налаживанию прямого контакта с Москвой. Буллит взял с собой в Россию капитана Уолтера У.Петтита из военной разведки и известного своими прокоммунистическими симпатиями журналиста Линкольна Стеффенса.

36

Виги — политическая партия в Великобритании. Фокс Чарльз Джеймс (1749–1806) — лидер левого радикального крыла вигов. Сочувствовал французской революции 1789–1794, был противником войны с Францией (ред.).

Трое американцев прибыли в советскую столицу в середине марта 1919-го, вскоре после закрытия первого съезда Коммунистического Интернационала (см. ниже гл. 4). Происходившее на съезде, как и его резолюции, не представляли для приехавших никакого интереса. Те, кто принимал их с советской стороны, были преисполнены дружелюбия и благих намерений. 14 марта Центральный Комитет вручил Буллиту список условий, при соблюдении которых Советы готовы были заключить мир с белыми^{231}. Претенденты на власть в России по этим условиям оставляли за собою территории, которые они контролировали на данный момент; силы союзников постепенно выводились с российской территории, а их помощь белым сразу же прекращалась. Русские, боровшиеся против Советского государства с оружием в руках, подлежали амнистии. Все стороны российского конфликта брали на себя равную ответственность за долги России. Проблема компенсации за национализированное иностранное имущество в условиях не затрагивалась.

Миссия Буллита была, безусловно, безнадежной. Только люди, не имевшие ни малейшего представления о природе конфликта в России и о страстях, которые были им вызваны, могли придумать такой нереалистичный проект. Автор плана Стеффенс склонен был рассматривать его как захватывающее приключение: «У меня такое чувство, будто мне покажут хорошую пьесу в хорошем театре», — признался он [37] .

Вполне возможно, что, будь условия советской стороны приняты, положение в Восточной Европе несколько стабилизировалось бы. Во всяком случае, на некоторое время. Самым значимым пунктом в российском предложении было условие немедленно прекратить помощь белым. При его соблюдении большевики, прекращая военные действия против последних, чувствовали бы себя в безопасности. Отрезанные от единственного доступного им источника вооружений, белые неизбежно капитулировали бы как под напором трехмиллионной армии красных, так и вследствие подрывной деятельности изнутри.

37

Steffens L. Letters. New York, 1938. P. 460. По словам Буллита, Стеффенс создал афоризм, принесший ему впоследствии славу: «Я видел будущее, и оно действует!» — пока они ехали на поезде через Швецию, прежде чем он увидел Советскую Россию (Thompson J.M. Russia, Bolshevism, and the Versailles Peace Princeton, 1966. P. 176).

Буллит отослал в Париж оптимистичный отчет, в котором писал про Ленина, наркома иностранных дел Георгия Чичерина и Литвинова, будто они «полны чувства необходимости мира для России» и безусловной решимости выплатить российские иностранные долги ^{232} . Другим странам предоставлялась, таким образом, уникальная возможность наладить отношения с Советской Россией, где «недалекий и неопытный молодой народ предпринимает неловкие, но благонамеренные попытки отыскать, ценой большого страдания для себя самого, путь к лучшей жизни, жизни ради общественного блага» ^{233} . На основании данного отчета полковник Хауз был уже готов рекомендовать заключение сепаратного мира с Москвой ^{234} . Но миссия Буллита оказалась сведенной на нет стараниями французской оппозиции и трепетавшего перед тори Ллойд Джорджа. Оскорбленный в лучших чувствах, Буллит отправился на Ривьеру «валяться на песке и наблюдать, как весь мир катится в тартарары» [38] . Попытки наладить отношения с Москвой были оставлены.

38

Kennan G.F. Russia and the West under Lenin and Stalin. Boston, 1960–1961. P. 134. В 1933-м он был назначен первым американским послом в СССР, вследствие чего превратился в ярого антикоммуниста (см.: Farnsworth В. William С. Bullitt and Soviet Union. Bloomington, Ind., 1967).

Следующие шесть месяцев союзники следовали политике вялой интервенции на стороне белых. Вялой потому, что правительства не знали, чего хотят ею добиться, имели серьезные сомнения в жизнеспособности Белого движения и не достигли согласия между собой относительно того, нужна ли интервенция вообще. Из трех стран, имевших непосредственное отношение к интервенции — Британии, Франции и Соединенных Штатов, — только первая оказывала серьезную помощь белым. Франция утратила вкус к военному вмешательству, как только ее войска на Украине получили трепку от местных партизан и восстали, вслед за чем она сосредоточила внимание на создании «cordon sanitaire», санитарного заграждения, чтобы оградить Европу от коммунистической России. Соединенные Штаты вывели все свои силы, оставив лишь контингент, необходимый для предотвращения захвата Восточной Сибири Японией. В основном история военного участия союзников в российской гражданской войне — это история участия в ней Британии, поскольку именно она понесла основные расходы, связанные с помощью белым. Активные действия Британии были обусловлены позицией Уинстона Черчилля, ранее других европейских государственных деятелей понявшего, какую угрозу для Запада содержит в себе российский коммунизм.

Ослабленная в результате Первой мировой войны, Британия оставалась тем не менее лидирующей мировой державой, и ее глобальные интересы были непосредственно связаны с тем, что происходило в России. Отношение Британии к правительству этой страны вряд ли можно было назвать последовательным. Протоколы прений в британском кабинете министров свидетельствуют о разнонаправленных его действиях, предпринимавшихся вследствие нерешительности и растерянности. Эти же источники подтверждают, что опубликованные в британской прессе сведения о зверствах большевиков, в частности об убийстве царской семьи, вызвали всеобщее возмущение, но не повлияли существенным образом на британскую политику.

Политика Британии в отношении Советской России направлялась в основном двумя соображениями: страхом перед возможным сближением нынешней России и Германии и живой еще памятью о том, как Россия царская угрожала британским интересам на Ближнем Востоке. Эти соображения рождали фундаментальный вопрос: какое русское правительство будет больше соответствовать британским интересам — правительство Ленина или то, какое устроят в случае победы белые? В этой же связи возникала также дилемма: что предпочтительнее — расчленить Российскую империю или сохранить ее территориальную целостность. У обоих вариантов имелись свои преимущества.

Несмотря на то что у большевистского руководства отсутствовали поклонники в британском руководстве, у него находились там защитники, утверждавшие, что с точки зрения интересов Британии Советы предпочтительнее любого мыслимого альтернативного правительства. С момента битвы при Ватерлоо (1815) и вплоть до нарождения в начале двадцатого столетия агрессивной милитаристской Германии центральной задачей британской дипломатии всегда оставалось сдерживание России. Чем слабее будет она, тем меньшую будет представлять угрозу: дурное правление большевиков, казалось, обеспечило бы немощь России в будущем. Соображения, легшие в основу данной позиции, были сродни тем, что заставили Германию в 1917–1918 гг. побороть свое отвращение к большевикам и предложить им помощь, буквально их спасшую: Ленин и его партия разрушали страну и таким образом уменьшали опасность, грозившую Германии с Востока ^{235} . Этого взгляда придерживался Ллойд Джордж, на протяжении всей гражданской войны отдававший свое молчаливое одобрение победам большевиков, даже в те моменты, когда, премьер коалиционного правительства и член находившейся в меньшинстве партии, он должен был уступать давлению тори и выступать на стороне белых. 12 декабря 1918 г. он заявил на заседании Военного кабинета, что не думает, будто большевистская Россия «хоть в какой-то степени представляет такую же опасность, как некогда Российская империя с ее воинственными чиновниками и многомиллионной армией». Эта оценка получила поддержку министра иностранных дел, тори Артура Бальфура [39] . В другом случае Ллойд Джордж заверял Военный кабинет, что «большевики не захотят содержать армию, поскольку их задачи в основе своей антимилитаристские» ^{236} . Он не делал секрета из того, что не хочет вмешательства в российские дела: на заседании Кабинета 31 декабря 1918 г. премьер заявил, что он «против военного вмешательства в какой бы то ни было форме» ^{237} . Выражая подобные взгляды, основанные более на интуиции и принятии желаемого за действительное, чем на знании реального положения дел, премьер-министр пользовался поддержкой большинства в Кабинете, которое в течение всего 1919 г. возражало против военного участия в российской гражданской войне: по словам биографа Черчилля, ни один министр, кроме самого Черчилля, не выступил за помощь Деникину [40] .

39

Minutes, Imperial War Cabinet, December 12, 1918, Cab. 23/42. In: Ullman R. Britain and the Russian Civil War. Princeton, 1968, P. 75–76. Ряд лиц, близких к Ллойд Джорджу, считал, что у того имелись личные симпатии к Ленину и Троцкому (как впоследствии и к Гитлеру). Лорд Керзон, например, заметил однажды: «Трудность с премьер-министром в том, что он и сам немного большевик» (см.: Davies N. White Eagle, Red Star. London, 1972. P. 90).

40

Gilbert M. Winston S. Churchill. Boston, 1975. Vol. 4. P. 309–310. Черчилль пользовался безоговорочной поддержкой лорда Керзона, который был за вмешательство Британии, но считал, что оно должно ограничиться Кавказом.

Таковы были политические реалии, предварявшие колебания Британии по поводу ее вмешательства в российские дела. Подобно начальнику Польши маршалу Юзефу Пилсудскому, бросившему белых в беде во время переломного момента гражданской войны, Ллойд Джордж и Бальфур считали, что угроза со стороны восстановленной национальной России может быть больше, чем со стороны международного коммунизма.

Кроме того, у Британии имелись веские внутренние причины, по которым было нежелательно настаивать на проведении политики в пользу белых. Лейбористы яростно противились интервенции, поскольку в их глазах она становилась попыткой подавить первое в мире рабочее правительство. Перемирие привело к серьезным экономическим и социальным сдвигам в Британии, и продолжительное военное участие в делах России грозило внутренними беспорядками. В июне 1919 г. Военному кабинету намекнули, что растущее недовольство рабочих в стране вызвано преимущественно непопулярностью интервенции в России^{238}. В течение года враждебное отношение к интервенции со стороны лейбористской партии и Конгресса профсоюзов Британии все нарастало. Фактор этот сыграл, видимо, главную роль в решении Ллойд Джорджа уйти из России к концу 1919 года.

Самым яростным сторонником интервенции был Уинстон Черчилль, и когда он возглавил военное министерство в январе 1919 г., то немедленно встал на антикоммунистическую, не на антироссийскую позицию. В этом его поддерживал сэр Генри Вильсон, начальник Имперского Генерального штаба, но из видных лиц более никто. Черчилль пришел к выводу, что Первая мировая война открыла новую историческую эпоху, в которой узконациональные интересы и конфликты уступят место интересам и конфликтам наднациональным и идеологическим. Убеждение это помогло ему понять значение как коммунизма, так и национал-социализма глубже и лучше, чем другим европейским государственным деятелям, которые тяготели к интерпретации этих явлений как сугубо внутренних по происхождению и масштабу. Черчилль считал коммунизм чистейшим злом, сатанинской силой: безо всякого смущения он называл большевиков «зверями», «мясниками», «павианами». Он был убежден, что цели Белого движения совпадают с целями Британии. В меморандуме, написанном 15 сентября 1919 г., когда Британия готовилась отвернуться от белых, Черчилль предостерегал: