Русская трагедия; Гибель утопии

О том, что приватизация сыграла роковую роль в истории нашей страны, говорит и Защитник.

– Встав на путь приватизации, русские подписали себе смертный приговор как народу историческому,- сказал он.

– Но ведь это было ясно заранее,- говорю я.- Так почему же пошли на это?!

– Те, кому это было ясно заранее, утратили влияние на умы масс и на политику. А те, кто принимал решения, либо не понимали, либо умышленно стремились к тому, к чему вела приватизация. Они теперь решают судьбу страны. Они не остановятся до тех пор, пока приватизировать будет вообще нечего.

– Но ведь этому надо противиться!

– Как?! Многие этому противятся. Коммунисты, аграрии. Демонстрации бывают. Забастовки. Вы же сами все это видите по телевидению. Все газеты печатают. А что толку?! Момент упущен.

– Может быть, еще представится шанс?

– Возможно. Например, будут выборы президента. Новый президент, если он придет к власти при поддержке большинства населения, может поставить вопрос о пересмотре итогов приватизации. А пойдет ли он на это? Вернее, позволит ли Запад пойти на это?

– Неужели мы в такой степени зависим от Запада?!

– А вы сомневаетесь в этом?!

СЫН

– То, чем ты занимаешься,- спросил я Сына,- связано как-то с твоей советской профессией?

– Конечно,- сказал он.- меня и держат как хорошего специалиста,

– Чем отличается твоя работа от советского периода?

– Во всем. В двух словах не объяснишь. В профессорской работе перелом не так заметен, как в том, что теперь называют бизнесом.

– Делом!

– Нет, именно бизнесом. Слово "дело" - нейтральное. А слово "бизнес" несет социальную нагрузку. Оно обозначает нечто такое в деле, чего не было в советские годы. Тогда мне достаточно было просто быть хорошим специалистом и честным работником, чтобы быть уверенным в незыблемости моего положения и постепенной деловой карьере. Я мог и "рвануть" сразу через ряд ступеней. Но я не хотел, ты помнишь это.

– Конечно. Ты не был карьеристом.

– Теперь я ни в чем не уверен. Сегодня я в цене. А завтра буду не нужен. Поэтому для уверенности и стабильности положения я должен выходить сам в категорию хозяев или в число мафиозных боссов. А то и другое равносильно отказу от профессии.

– А уйти в науку? Ты же способный...

– Специалисты покрупнее меня выброшены из науки и зарабатывают на жизнь черт знает чем. Так что нас вынуждают либо к частному предпринимательству, независимому от профессии, либо к преступлению.

– Если мне не изменяет память, ты когда-то весьма критически оценивал положение в твоей отрасли и восторгался организацией дела в Америке.

– Было такое. Дурак был. Что я тогда понимал в западном бизнесе?! Ты ведь тоже критиковал наши порядки!

– Приходилось. Но кто тогда понимал, что наши недостатки были продолжением наших достоинств?!

ЗРИМЫЕ ЧЕРТЫ ЗАПАДНИЗМА

Позвонил бывший коллега по институту. Сказал, что он совместно с рядом бывших профессоров создает исследовательский центр, который будет выполнять заказы частного бизнеса. Я спросил, что требуется от меня. Он сказал, что я должен инвестировать в это предприятие свой пай. И назвал довольно большую сумму. Я сказал, что у меня таких денег нет. Он сказал, что можно взять кредит, заложив или продав дачу. Я сказал, что у меня нет дачи. Он не поверил и после этого мне больше не звонил. А дачи у меня в самом деле нет и не было, причем из принципиальных соображений: мы предпочитали не связывать себя дачей и проводить отпуска по путевкам или "дикарями". И тогда это было возможно и нам по карману. В последние советские годы началась эпидемия дачеприобретательства - предшественник нынешнего частнособственнического сумасшествия. Мы как-то выпали из этого потока реальности.

В центр Москвы я выбираюсь редко. Выбираюсь как будто в лагерь врагов. Новые непривычные названия улиц, напоминающие о гнусном прошлом России, о царизме, религиозном мракобесии, купцах, крепостниках, жандармах. Позолоченные купола церквей. Вывески и рекламы частных фирм. Здания банков. По заграничному одетые и наглые "новые русские". Бесчисленные иностранцы и представители "южных национальностей" (азербайджанцы, чеченцы, осетины, азиаты). Бесконечные потоки автомашин мировых марок. Мне становится тошно от всего этого. Москва превратилась в махровое церковно-самодержавное русское захолустье и одновременно в международный центр типа Гонконга, глубоко враждебный всему национально русскому. Антирусское содержание в подчеркнуто русском (вернее, псевдорусском) облачении. Москвичи к этому привыкли и не замечают тут никакого противоречия, как не видят нелепости в памятнике полководцу войны самолетов и танков Жукову верхом на игрушечной лошаденке с задранным хвостиком. И подобную противоречивость и нелепость я вижу во всем - в политике, в экономике, в идеологии, в культуре. Все какое-то ублюдочное, неполноценное, чужое.

Мой путь от станции метро до института проходит по улице, которая в советское время носила имя какого-то революционера (не могу вспомнить, какого именно), а в постсоветское стала называться именем какого-то святого (не могу запомнить какого). Улица теперь выглядит так, что трудно поверить, что ты в Москве, а не на каком-нибудь Бродвее. Шикарные витрины с западными вещами, здания из стекла и стали, рекламы. И всюду - английские слова.

Вот одна гигантская реклама предлагает необычайно эффективные, самые современные, апробированные в США средства сбрасывания в кратчайшие сроки излишнего веса. В одном американском журнале я прочитал, что в США сложилась целая отрасль индустрии сбрасывания излишнего веса. В ней функционирует капитал более 100 миллиардов долларов. Это в четыре раза больше, чем весь государственный бюджет Российской Федерации на этот год. Недавно около этой рекламы упала в обморок от голода женщина. Кто-то успел случайно сфотографировать эту сцену. Фотография появилась в газетах. В одной газете (по всей вероятности, оппозиционной) был задан вопрос: сколько нужно миллиардов долларов, чтобы ликвидировать недостающий вес российского населения.

А вот другая реклама. Предлагается провести отпуск на лучших курортах планеты, на которых отдыхают кинозвезды, члены королевских семей, видные политические деятели, богатейшие бизнесмены. Мне, профессору, нужно пять лет откладывать зарплату, не тратя из нее ни копейки, чтобы отдохнуть на таком курорте неделю.

И опять невольно напрашивается сравнение с тем, что было в советский период. Конечно, мы не имели возможности летать на Канарские и Болеарские острова. Но мы имели дешевые и даже бесплатные для многих дома отдыха и санатории, какие были в изобилии по всей стране. Сейчас они кажутся сказочными. Они и на самом деле были вполне приличным даже по западным меркам (это признавалось и на Западе). Только мы их не ценили должным образом, ибо и их воспринимали как нечто само собой разумеющееся. А ведь в этих советских домах отдыха и санаториях большинство отдыхающих были из низших и средних слоев населения.

Только из реклам на одной этой улице можно узнать, что в Москве появились все соблазны западного мира. Но какой ценой? Ценой потери всего того, что мы имели в советский период без всяких реклам. Нас, десятки миллионов русских людей, ограбили в пользу немногих ловкачей и предателей, получивших доступ к западным благам.

САМОУБИЙСТВО НАРОДА

Первое, что я увидел, добравшись до своего дома в тот день, когда стал безработным, были роющиеся в помойке пенсионеры. Глядя на них, я вдруг осознал самую страшную в моей жизни истину: мы как единый, целостный народ совершили историческое самоубийство. Множество людей, считающих себя русскими, живет и еще долго будет жить. Но народ не есть всего лишь множество отдельных людей. Народ есть целостный живой организм. И как таковой он покончил с собой. Когда отдельный человек кончает жизнь самоубийством, это не значит, что все его клеточки, ткани, органы и части тела по отдельности кончают жизнь самоубийством. Приказ прекратить жизнь отдает небольшой кусочек мозга. Выполняет этот приказ небольшая часть человеческого организма. А погибают в конце концов все клеточки, все ткани, все органы, все части тела. Так и с целым народом. Лишь ничтожная часть народа осуществляет операцию самоубийства, ставя весь народ в такое положение, что он умирает как целостный организм. В отличие от отдельного человека, умирание народа может растянуться на много лет, десятилетий и порою столетий. Но для истории и это время - лишь миг. Я сейчас осознал, что основная операция самоубийства моего, русского, народа уже совершена, и конечный результат предрешен, причем его легко предвидеть. Я думаю, что это почувствовали уже миллионы моих соплеменников, и это предчувствие уже породило состояние всеобщего уныния.

Народ доживает свой век в состоянии глубочайшей и неизлечимой депрессии. И ужас этого состояния многократно усилился от сознания того, что нас насильственно толкнули на самоубийство, умело направили на этот путь. И мы не устояли, поддались этому трагическому соблазну.

ДОМА

Пришла Жена. Сообщил ей об увольнении. Она ничего не сказала по этому поводу, как будто ничего не случилось. Я предложил ей поесть. Отказалась. Она теперь вообще почти ничего не ест. Исхудала. Предложил показаться врачу. Говорит, в районную больницу идти бессмысленно, а в платную нам не по карману. Да и зачем?! Годом раньше, годом позже, не все ли равно. Впереди пусто. Так стоит ли суетиться?!

Жена ушла в свою комнату. Я остаюсь один. Наваливается тоска. Думаю, кому бы позвонить. Перебираю в памяти знакомых и не нахожу никого, на ком стоило бы остановиться. Никого! Это очень странно, даже страшно. В телефонной книге записаны десятки имен, а поговорить не с кем.

Вспомнил о телевизоре. Он вызывает у меня отвращение. Чужие, на редкость противные голоса. Нарочито искаженный язык. Бесконечные американизмы. Искусственные голливудообразные эмоции. Западные пустые фильмы, особенно американские. Порнография. Смакование грязи и насилия. Антисоветские помои. Реклама, реклама, реклама. Карикатурное подражание западной. Интеллектуальное убожество и нарочитая развязность политических обзоров. Истошные вопли модерновых певцов.