Русская жена арабского наемника

Дверь открылась и в лифте, поднимавшем на крышу с террасой, показались автоматчики в белом и с черными повязками на рукавах. У нас была пара секунд на то, чтобы придумать себе мирное занятие, и мой муж стал массировать мне спину, а я на английском говорила ему громко и отчетливо, что массаж хорош и теперь пора сделать УЗИ ребенку. Приняв нас за богатую дуру-иностранку и ее прислужника, солдаты лениво полоснули очередями из калашниковых по соседским крышам и нехотя спустились на лифте вниз. Я благословила всех святых за спасение. Внизу продолжали запихивать людей в новые синие грузовики, которые отправляли из города по трассе вглубь страны. А мужу надо было опять спрятать меня в спокойном и надежном месте до вылета из этого курорта, ставшего для нас настоящим адом. Туристы и не подозревали, что гуляют мимо заминированных автомобилей в центре города, что на крышах их отелей затаились снайперы, а нескольких туристов уже держат в заложниках сепаратисты.

Ваэль знал поболее того, что было дозволено среднестатическому фаллахи с балляди вместе взятым, — поэтому и прятал он самое ценное — свою беременную жену не среди кварталов с бессловесным быдлом, а в шикарных отелях вперемежку с заброшенными мактабами — гробницами.

Одно из кладбищ располагается в самом центре городка, но оно так искусно спрятано за парой отелей и почти прянично разукрашенных жилых домиков, что мало кто из туристов в курсе, что совсем рядом тут есть склепы, покойники в саванах и призраки, как и полагается приличному кладбищу.

Я отсиживалась в довольно крохотном фамильном склепе вместе с забинтованной в тряпки мумией. Чтобы не пугать меня окончательно, мой возлюбленный привез меня ночью, сказал, что это маленькая комнатка с крохотной кроватью-лежанкой, и что он вернется сразу, как угроза минует. Я покорно легла на ледяной мрамор и уткнулась носом в вонючие тряпки. Они пахли сыром с плесенью и пивчиками, но меня тошнило от этого, плюс полчища муравьев как зомбированные ползали туда-сюда, да пару раз невозможно мерзкие уховертки шмыгнули по моему скорченному от ужаса лицу. Я никогда не боялась быть заживо погребенной в могиле, но осознав, что рядом со мной чьи-то останки, что кроме ползучих мерзостей, кучки толстых могильных червей и никогда неунывающих муравьев меня больше никто и никогда не увидит, я похолодела от ужаса, а волосы на моей голове местами стали белыми, как у снежной королевы. От боли в спине я не могла лежать. Сидеть в гранитовом мешке было тоже почти невозможно, и я, пытаясь найти выход и с отвращением переползая через куски высохшего тела, все твердила себе, что это кошмар, и скоро я проснусь и буду сидеть в прелестном итальянском кафе на Страстном бульваре, где к свежевыпеченным круассанам подают великолепный капуччино и свежайший морковный сок. Мне даже почудилась легкая музыка, говорок за соседним столиками, коктейль из великолепных духов и дорогих сигар, шелест газет, еще пахнувших типографской краской, и мелодичный звон тончайшего фарфора. Томные головки обласканных солнцем роз дивно благоухали, а женские ручки в бриллиантах и платине изящно помешивали крохотными ложечками горячий шоколад в малюсеньких золотых чашечках. Я шепнула: «Гарсон, воды со льдом!» и потеряла сознание.

Муравьи тупо и без остановки, как роботы из ужастика, продолжали вереницой ползти по капелькам арбузного сока мимо меня куда-то вглубь каморки. Я так устала от темноты, духоты и неизвестности, что уже не орала, как сумасшедшая от того, что лежу в мраморной гробнице с какой-то мумией. Торчу я в этой нише уже двое суток, и никто не знает, что здесь есть живая душа. Муж перед исчезновением успел лишь закрыть дверь в это хранилище мертвых и сказал, чтобы ждала. Чтобы ждали. Малыш весело пнул меня в бок, и я скривилась от боли. Рожать в обществе муравьев и мумии мне не хотелось. Пора выбираться! Но без денег и паспорта в обстреливаемом районе мне далеко не уйти. Я села на край ниши и высосала арбузную вялую корку, тупо стирая муравьиные тельца в пыль вечности. Малыш хотел свежего воздуха, и я попыталась открыть дверь с помощью своего ножа, который уже столько месяцев был моим верным другом. Дверь не поддалась…

Прошло еще время. Дикая боль внизу живота и потекшая струйка крови. Я задыхалась и кричала от боли. Потом просто начала молиться. Ангелам, архангелам, отцам и пророкам, блаженным и мученикам. Своему Ангелу-хранителю и Господу. Молилась громко и неистово, что придало мне силы. Я пыталась опять отодвинуть тяжеленную гранитовую заслонку и выбраться наружу. Ничего не вышло. Я поняла, что умру, и перед смертью попросила своего малыша, которому не суждено было родиться: «Покажись, какой бы ты был?! Ты девочка или мальчик?». И то ли во сне, то ли в бреду я увидела светлое помещение со светлым полом, на котором сидел веселый красивый ребенок — с гривой темно-русых кудрявых волос и огромными синими глазами. Он хохотал и упирался руками в низ живота, пряча от мамы свое причинное место, и не давая распознать мальчик это или девочка. Малыш так и сидел в этой сияющей пустоте и радовался. Я прошепатал: «Прости, что не сумела сберечь!» и потеряла сознание.

Нежные крепкие руки обняли меня. Он принес воды, немного ягод и горячие лепешки. Умыл, помог переодеться. Я вся распухла и почти не могла передвигаться. Мне кажется, что начали отходить воды. Раньше времени. Но это была кровь — видимо, малыш пинался и не хотел умирать. Ваэль схватил меня и нес нежно, постоянно шепча ласковое: «Мэши хабибти, кулью тамам, тамам!», что значит «Все хорошо любимая, все в порядке!».

Я долго приходила в себя, не понимая, почему так громко играет музыка. Оказывается, муж упрятал меня в борделе, где китайские, русские и арабские жрицы любви отрывались еженощно с туристами. Найти нас в одной из кроватей комнат, больше похожих на лагерь пионеров, было почти невозможно. Мы лежали с мужем в одной кровати, а мимо нас, под оглушительный рев арабской музыки, вскакивали и извивались тела: стесняться и уединяться здесь никто не собирался.

— А наш сынок вырастет хорошим любовником — столько всего насмотрелся тут, — посмеялся муж и притянул меня к себе. Поцелуй меня и давай сделаем это!

— Почему сынок? — запротестовала я. Ведь родить девочку мечтала вся наша семья. — А это советская медицина категорически делать за-пре-ща-ет!

— Ну, а наша народная традиция говорит, что папочка должен показать сыночку дорогу! Главное, делать это нежно и аккуратно, словно занимаешься сексом с ангелом или куклой из мороженого, — улыбнувшись, муж нежно начал меня ласкать и его красивые глаза смотрели на меня так страстно, что сердце скакало в бабьей груди и не собиралось слушаться рассудка.

— Нет, у меня будет сын, — сказал муж и сладко-сладко поцеловал меня. Затем он взял с подноса виноградинки и передавал мне по одной вместе с поцелуем. Так мы и забавлялись, и мой пузик чувствовал, что нашему малышу очень нравится быть втроем — с мамой и папой рядом. Мы закрылись одеялом и сладко уснули, несмотря на визг проституток, грохот мебели и завывание магнитофона.

Наступил первый день августа. Ваэль бросил наши чемоданы в авто и велел таксисту гнать в аэропорт на лондонский рейс.

Мы вполне походили на смешанную английскую пару. Несколько дорогих кожаных саквояжей, помятая одежда, мой живот — все не выделялось из толпы. Мы получили посадочные талоны и шли отдельной очередью. Сумка с карточками — нашим счастливым будущим — была у Ваэля. Он вообще был необъяснимо веселым и счастливым, говорил, мечтает увидеть Англию. Красивую, спокойную, уютную. Справа и слева толпились галдящие русские. Воспитанные англичане невозмутимо и молча стояли затылок в затылок и шли к пограничникам в руки. Вот протянута и моя рука в окошечко. Офицер поднял свое измученное лицо, и я с ужасом узнала обоженную физиономию следователя, допрашивавшего меня после разгрома в гостинице с российскими телевизонщиками. Он абсолютно точно узнал меня, но не подал виду. Напротив, как-то весело шлепнул мне огромную черную печать на паспорт и махнул рукой — мол, катись! Я вынырнула из пластиковых ворот и стала ждать любимого. Шум и крики, осторжное удивление англичан подсказали мне о несчастье.

Я протиснулась обратно и увидела, как моего мужа ведут в наручниках к выходу четыре офицера. Плюс двое в гражданском. Высунувшийся из окошечка знакомый то ли следователь, то ли пограничник весело мне крикнул: «Ялла, хабиби!». И закрыл свой пункт.

Меня вывели на посадочную полосу. Одинокую, беременную, никому не нужную. Схватки начались прямо на трапе самолета, но я молчала и только тихонько плакала.

— Прощай, любимый, прощай ласковое море, прощай загадочный Восток! Здравствуй, серая, невозмутимая Англия и мое неизвестное будущее!

Эпилог

Как бы там ни было, но я уже стояла возле своего кресла в самолете и ревела навзрыд. Вежливые британки-стюардессы моментально отвели беременную леди в бизнес-класс и укутали в мягкий плед. Впереди меня торчали длинные ноги в отлично отутюженных льняных брюках, и больше я не видела вокруг никого. Выпив свежевыжатый сок, я попыталась сообразить, что же произошло.

— Тукта, кызыл, и не пытайся! — вдруг весело отозвались ноги переднего кресла и на меня уставились знакомые раскосые глаза. — Я сам обалдел, увидев как арестовывают т-т-твоего ненаглядного, вот это ж была операция! Высший класс! — Айдар хлебнул Хеннесси. — Знаю, соображаешь, что и к чему. Как понимаешь, мне на твоего арабчонка наплевать, а вот оставить свою б-боевую подругу, у которой столько контрольных списано за школьные годы, я н-не мог… И думается мне, кызыл, казачок-то твой — засланный. Разведка или спецотряд. Легион-т-твою ять… Их сейчас из-за конфликтов развелось — как вшей на дворняге! Так что, п-паренек нат-т-творил немало или играл с тобой, ты ж в разработку попала с твоим пузом. Жила себе в Москве, карьерку делала и все имела, а вот н-на тебе: не было у бабы забот, и завела себе б-б-баба теляти…