Русская жизнь. Квартирный вопрос (октябрь 2007)

В том же 1992-м гражданка Горбань Марина Федоровна, уроженка города Краснодара, родила Александру Владимировичу дочь Апполинарию (брак они оформили только в 2004 году), которая немедленно была прописана по месту жительства отца. И стали они жить-поживать в трехкомнатной квартире площадью 67 кв. метров на улице Коллонтай, являющейся частной собственностью Марины Николаевны Тансиной, и до последних лет в ус не дули относительно имущественных прав и всякой прочей бюрократии, - ведь отец и дочь были прописаны, а следовательно, надежно защищены. Правда, три года назад Марина-1 посетила Отечество и родной кров и сообщила Марине-2, что нужны деньги, квартиру собирается продавать, а взамен купит семейству комнату. Но Марина-2 не хотела в комнату, соглашалась только на однокомнатную квартиру. Тогда уже готовился, но еще не вступил в силу новый Жилищный кодекс, отделы опеки и попечительства зорко бдили за соблюдением жилищных прав несовершеннолетних, и предпринять что-либо против интересов ребенка было довольно-таки затруднительно.

В 2005 году вступает в действие новый Жилищный кодекс, а через год, в феврале 2006 умирает 46-летний Александр Владимирович (инфаркт). Встревоженная Марина Федоровна обращается в Невский районный суд с иском о «признании права на долю собственности». В заявлении она указывает, что паевые взносы выплачивались супругами совместно, раздела имущества не было, и просит признать половину квартиры наследством покойного супруга, а другую половину - долей Марины Николаевны. Суд отказал - и за давностью срока, и за неубедительностью аргументов, - дело осталось в подвешенном состоянии. В том же 2006 в Кельне внезапно умирает Марина Николаевна. В сентябре 2007 года на улицу Коллонтай приходит поверенный и сообщает, что квартира продана и скоро в нее вселятся новые собственники. Шок, ужас, растерянность. Продавцом выступил наследник Марины Николаевны - ее сын Максим, 27 лет, программист, житель города Кельна, единокровный брат девицы Апполинарии и единоличный владелец квартиры.

Марине Федоровне, уже смертельно больной, оставалось жить несколько дней. Что она успела перед смертью? Позвонить, прокричать, найти каких-то очень дальних знакомых… 13 сентября адвокат Дмитрий Фенко получил от нее доверенность на ведение дела о приостановлении выселения, а 14 сентября она скончалась в больнице.

14- летняя Полина осталась без мамы и без дома.

Выгнать ее пока не выгнали, новые квартировладельцы цивилизованные люди и все делают по закону. Они пришли - молодая пара, вежливые, покрасили дверь в салатовый цвет и заперли две комнаты из трех. На прощание уведомили Апполинарию, чтобы не вздумала продавать шкафы и холодильник, квартира куплена вместе с мебелью. («Ага, щас!» - подумала Апполинария.) Спрашиваю: «Что за шкафы - „Стенли“ какой-нибудь?» - «Нет, ну откуда. Самые обыкновенные, дешевые шкафы. Просто они так сказали».

III.

Она хорошенькая, смуглая и очень маленькая - наверное, роста в ней меньше полутора метров, но и неумело-вульгарный макияж, и ярко-желтые ногти, и что-то такое серебристое и розовое только подчеркивают ее детскость и нежность, - такая маленькая, такая взрослая. Смотришь и не веришь, что это девочка два года стоически ухаживала за матерью-инвалидом (и, судя по всему, женщиной поведения не пуританского), вела хозяйство, мыла-готовила-убирала-считала копейки, при этом - не бросила школу. Мне нравится, как отважно она защищает образ покойных родителей (а образ этот сильно отдает, увы, мармеладовщиной), где-то приукрашивает, а где-то умалчивает. Ей важно, чтобы мы верили: ее любили, она любила, у них была хорошая («нормальная», повторяет она) семья.

Осторожно спрашиваю: «Папа выпивал?» - «Нет. Ну как все - по праздникам, немножко…» Мама работала продавщицей, кладовщиком в «Блиндональдсе», папа - грузчиком, а также «швеей», шил на машинке (швейные навыки понятно откуда: «2000 год - осужден», сообщает один из домовых документов, - но Полина об этом не скажет ни слова). Два года назад случилось несчастье, мама за городом собирала грибы, наткнулась в лесу на такую железяку, ну, не лечила, запустила, случилось нагноение, потом в больнице заразили чем-то - в итоге гангрена и ампутация выше колена. Вот как-то так и жили, Полина ее в коляске возила, потом мама встала на костыли. Пенсия была три тысячи, и за потерю кормильца тоже что-то платили. А в этом году мама простудилась. «Летом она лежала в Александровской больнице, думали - пневмония, ну и лечили от пневмонии. А потом ее оттуда выгнали за нарушение режима». Я задумываюсь, легко ли нарушать режим 45-летней одноногой женщине и какого рода это должны быть нарушения. «Она ко мне приходила, надо было возвращаться в восемь вечера, а она в девять вернулась, ну ее и выгнали», - объясняет Полина с чистыми глазами. Пневмония оказалась острым туберкулезом, - и Марина Федоровна сгорела буквально за две недели.

Двадцать тысяч рублей на похороны прислала бабушка из Краснодара. Сама приехать не смогла: 83 года, дорога ей не по силам.

Что у Полины осталось в этом мире, кто остался? Родной дедушка («по национальности нивх», - уточняет Полина), у него квартира двухкомнатная, вся левая сторона у дедушки парализована, но он «поженился с какой-то теткой», и та прибрала квартиру к рукам. Есть пятидесятилетняя тетя, мамина двоюродная сестра, у нее больные ноги, поэтому она работает консьержкой. Она дает Полине деньги - примерно тысячу рублей на неделю, но оформить попечительство не может, ей не по силам, здоровье не позволяет. Есть сосед, который хотел бы оформить попечительство, но ему отказали - не женат, и бог весть какой у него в этом деле личный интерес. Есть отдел опеки и попечительства, который немедленно собрался отправить Полину в социальный приют «Ребенок в опасности» (это хороший приют), но она отказалась, понимая только, что квартиру покидать нельзя, что это и будет добровольным выселением. И еще есть те люди, состоятельные дальние знакомые, они и прислали, прослышав о беде, хорошего адвоката Фенко. Который сейчас, неожиданно для себя, оказался перед громадной ответственностью - от его юридических действий зависит, ни больше ни меньше, - судьба Полины.

Такая дилемма: «Если она пойдет в интернат, у нее будет законное право на квартиру. Если мы сейчас добьемся права проживать в квартире до 18 лет, это может означать, что в день совершеннолетия она станет бездомной». Но выпускникам детдомов и интернатов в Петербурге дают не квартиру, а комнату, в законе записано - право на жилое помещение, а это не обязательно квартира. С другой стороны, сделка, может быть, не совсем чиста юридически, и если ее можно опротестовать. Голова кругом, ответственность - чудовищная, как лучше - пока непонятно.

Суд по делу о выселении несовершеннолетней захватчицы Тансиной, незаконно пребывающей на территории чужой частной собственности, должен был состояться 26 сентября (замечательна эта резвость, эта стремительность: и двух недель не прошло после смерти матери). У Апполинарии нет паспорта - она не могла его получить, потому что, в свою очередь, был недействителен мамин паспорт, подлежащий обмену по достижении 45 лет, и суд перенесли на 19 ноября. Пока же Дмитрий Фенко подал иск о приостановлении выселения Тансиной А.А., обратился в органы опеки с просьбой назначить девочке попечителя и написал заявление в прокуратуру Невского района с просьбой проверить «законность перехода прав собственности» и взять дело о выселении несовершеннолетней под контроль.

IV.

«Какие мальчики нравятся тебе?» - «Джентльмены», - говорит. И уточняет: «Не пьющие, не курящие…».

Максим Тансин, единокровный брат Апполинарии, не какая-нибудь холодная сволочь, а тоже, наверное, джентльмен. Ему, по всей видимости, неловко, хотя, по словам Полины, он просто выполняет волю покойной матери, она начала это дело - а он посчитал своим долгом завершить. Они с Полиной никогда не виделись, но иногда он звонит, а недавно вот прислал триста долларов на куртку. Братские чувства не помешали ему заочно, через поручителей, продать квартиру и поставить умирающую мачеху и ее дочь перед фактом их бездомности, - однако же сейчас Максим по телефону обсуждает с Полиной ее будущее. Он христианин все-таки («иеговист, - уточняет Полина, - писал нам письма такие, с цитатами из Писания, с буквами и циферками») и не лишен известной совестливости, поэтому предлагает Полине - в перспективе - то съемную комнату (можно было бы снимать ей и квартиру, говорит он, но это как минимум 12 тысяч в месяц), то покупку временной прописки. Он даже, может быть, забрал бы ее в Германию, но говорит, что это чертовски сложно, потому что они не совсем родные брат и сестра, - родные, но недостаточно. Полина ему не очень верит - все это похоже на желание поскорее освободить от нее квартиру. «Он говорит, что получил совсем мало денег, только третью часть, а еще две трети ему выплатят в течение ближайших четырех лет», - то есть как раз к Полининому совершеннолетию. Если это так, то трудно не понять, что скорость погашения «кредита» находится в прямой зависимости от скорости выселения Полины. Покупатели квартиры с «обременением» подстраховались.

31- я статья Жилищного кодекса 2005 года подняла эту волну новых бездомных. Первая случилась во время приватизационного бума начала девяностых, когда вокзалы и подвалы заполнились беспризорниками, когда квартиры, едва став товаром, уходили за бесценок, а инфантильные доверчивые советские граждане становились жертвами риэлторского молоха. Запоздало, но спохватились, -к середине девяностых ни одна сделка с квартирами, где прописаны несовершеннолетние, не могла быть утверждена без письменного разрешения совета по опеке и попечительству, советы эти усердствовали, проявляли специфический административный восторг и доставляли даже добропорядочным гражданам массу головной боли (поди попробуй поменять большую квартиру на меньшую - вставали грудью: «ухудшение жилищных прав несовершеннолетнего!»), но права детей действительно, так или иначе, защищали. С 2005 года началась другая юридическая эпоха: право собственности на жилплощадь побило право пользования жилплощадью, свидетельство о собственности выдавило рудиментарную прописку. 31-я статья нового ЖК словно открыла шлюзы семейных драм, родственных неприязней, ранее бессильной ненависти - и в хрущевках и блочных домах началась шипящая гражданская война: брат пошел на брата, теща на зятя, дед на внука, отчим на пасынка. Статус несовершеннолетнего перестал означать какой бы то ни было иммунитет.

Дурной закон или дурные люди? Скорее, 31-я статья ЖК стала катализатором и без того неизбежного - особенно в условиях небывалого роста цен. Новый проклятый вопрос: приют для не такой уж и близкой родни или сотни тысяч долларов? Собственника мутит от сознания упускаемой выгоды, он чувствует себя вынужденным благотворителем, а прописанную родню - иждивенцами и подлыми захребетниками, и затевает процесс, который раньше, может быть, и не понадобился бы ему. Тем более что сейчас это делается просто, легко, элегантно и быстро.