Русская жизнь. Мораль (май 2009)

–  Для видимости, ваше высокопревосходительство. Дурака валяю…

Министр рассмеялся.

–  Такие нам и нужны, чтобы дурака валяли. Весь манифест - валяние дурака…

До самой революции валял дурака. Потом меня самого стали валять…

Ну, ничего. Слава богу, жив и место имею. Жильцы хорошие, на чай дают. Хлеба вдоволь, и комната полагается. Мои товарищи за границей здорово позавидовали бы…

В. К.

«Смехач», № 19, 1925

Гусь и секретарь

Я к теме гусиной пробрался тайком, В руках очутилась добыча. Попались случайно мне: волисполком, Пал Палыч, гусиный обычай, Победа идеи и стойкость в грехах - Дозвольте, читатель, поведать в стихах. Село. Волсовет. Тишина. У окошка - стул. Секретарь. И «Безбожник» в руке. Жена - секретарша, веселая Стешка, гуся притащила в мешке. Пал Палыч - идейный и против мещанства: –  Гусь? Рождество? Это что за режим?! –  Я-те дам за гуся! Предрассудок! Дурманство!! А гусь на столе недвижим. Сутки рыдала в избе секретарша, Всей горечи давши исход, Но шагом победным Буденного марша Гусь выступил с мужем в поход. Агент Сельсоюза - парнишка толковый: Глянул под перья: товар - первый сорт: И гусь секретарский был взят за целковый И двинут в советский экспорт. Склады… Вагоны… Порты… Перегрузки - пути описать не берусь. Но прибыл в Италию истинно русский Откормленный, праздничный гусь. Покамест кончалась гусиная повесть Под небом Милана в обеденный час, Пал Палыч на праздниках выпил на совесть В борьбе с самогоном госспиртный запас. Не счесть стоеросов в Советском Союзе: Идейно Пал Палыч был ангельски чист, Но, в силу подобных нелепых иллюзий, Гуся из Булаковки слопал… фашист!

Александр Флит

«Будь жив!», № 10, 1925

«Ночь. Луна. Он и она»…

Если раньше парень, встретившись с девушкой, вел с ней разговор о луне и звездах, заканчивая обычно поцелуями в укромных местах, то они теперь уже говорят о новостях дня, о работе различных комиссий и т. п.

Ст. Деповка, Ю.-З. Рабкор «Рожок»

Итак, пускай круглится мелкобуржуазная луна и верещат кузнечики, - Серега Пазухин на них - нуль внимания, килограмм презрения. Серега Пазухин деловито смотрит на стрелки часов, поблескивающие под лунными лучами, и размышляет;

–  Чорт! Баба - баба и есть. Сказала: ровно в 10 на скамье у забора. А теперь уже четверть одиннадцатого. Вот возьму - встану и уйду.

Серега Пазухин прячет часы и устраивается плотнее на скамье. О чем думать? Чем заполнить тягостное ожидание? Но вот за кустами хрустнул песок, вот мелькнуло белое пятно.

–  Танюша!

Серега Пазухин срывается с места готовый бежать навстречу, но остается стоять и вынимает часы.

Еще несколько секунд (секунд ли? они почему-то ужасно длинные) - и Танюша Скворцова, радостная, в белом платье и красной косынке, улыбающаяся, стоит рядом.

–  Вот и я!

–  Вот и вы!
– говорит Серега, приближая часы к ее лицу:

–  17 с половиной минут опоздания, товарищ Скворцова. Нужно приходить аккуратно к началу. Объявлено, кажется, ровно в десять?

Танюша заливчато рассыпается смехом. Ах, чорт дери, что это за странный глубокий грудной смех! Ужасно действует на нервы делового человека…

–  Вам все - смешки!
– ворчит Серега, пряча часы.
– А между прочим, у женщин особенно опоздания и неявка входят в систему дня. Возьмем, например, вчерашнее собрание ячейки… Чего вы, между прочим, стоите? Садитесь, товарищ Скворцова.

Оба товарища садятся на скамью. О, нет! Не рядом - места много: она - на освещенном конце, он в тени.

–  Так вот, возьмем вчерашнее собрание… - продолжает Серега.
– Кого нет? Смагиной, Ивановой, Егорушкиной и, конечно, само собой понятно, Скворцовой… А собрание, между прочим, важное…

–  Я, кажется, привела уважительные причины… - певучим голосом говорит Танюша Скворцова и смотрит прямо на разъясненную луну.

Ах, что за странный свет на лице! Как изумительно горят глаза!… И почему такой певучий голос? Как будто нельзя говорить просто, как все.

–  Ерунда - ваши уважительные причины, - храбрится Серега:

–  Отговорки! Женская отсталость и больше ничего… Я, собственно, позвал вас, чтобы как раз информировать о вчерашнем собрании, по вопросу о…

Он косится на Танюшу, мечтательно обращенную лицом к луне.

–  Что вы все смотрите на луну?

–  Ничего. Я вас слушаю, товарищ.

–  Женская манера! Нельзя сразу два дела делать: или луна, или… текущие вопросы… Оторвитесь, пожалуйста, от луны!

–  Ах, она такая чудная… Смотрите - и нос, и глаза… Как будто даже улыбается…

–  Предлагаю немедленно отодвинуться в тень. Луна, между прочим, не включена в повестку и нечего на ней задерживаться… Луна как луна…

Танюша покорно передвигается в тень, и теперь она сидит - рукой подать от Сереги. Теперь лица не видно, но зато ужасно близко оказалась полная белая рука и - что это? Паутина коснулась его щеки? Нет, не паутина, ей-богу! Вероятно, волосы выбились из-под косынки… Не могут, ей-богу, коротко стричься!… Вот возьму и встану…

Пока Серега обдумывает создавшееся положение, где-то совсем близко заворочалась и начинает петь пичужка.

–  Перехожу к информации по вопросу о хозобрастании… - решительно говорит Серега и сейчас же чувствует, как мягкая ладонь зажала ему рот.

–  Тсс… тише, товарищ, - шепчет Танюша.
– Соловей… Слышите?

Серега хочет вскочить, хочет крикнуть, что на обрастание, и что соловей лишен права голоса.

Но рука - она все еще на губах, она почему-то словно прилипла к его губам… Он молчит, боясь шевельнуться.

Только бы не послышался над ухом голос:

–  Товарищи! На скамье просторно, а вы жметесь. Это ж не гигиенично.

Ив. Прутков

Красная Шапочка (Сказочка)

Жила- была на свете Красная Шапочка. И жил-был на свете волк. Волк был матерый, все время матерился. И хоть говорят, что волки огня боятся, только этот волк не боялся: чуть завидит вдали огонек пивнушки, так туда из своей волчьей ямы и попрется… А в пивнушке волку раздолье: сидит он там, зубы на всех скалит, бутылочками по головкам гладит и волчью натуру свою, знай, показывает.

Однажды собралась Красная Шапочка погулять… Идет себе, идет, наганчик в кобурке придерживает, штрафы с кого следует взимает, а солнышко на запад укатывается. Посмотрела Красная Шапочка вокруг и видит, что ночь настает… Ночь темная, хоть глазa выколи. И слышит вдруг Красная Шапочка здоровенное храпение под забором. А храпел-то волк.

–  Эй, кто там?
– спросила Красная Шапочка.

–  А тебе на что?
– рыгнул волк.
– Здесь, мать твою, чертова бабушка лежит!

–  Удивительно, - подумала Красная Шапочка.
– Бабушка, а отчего у тебя уши длинные?