Русские горки

– Ошибаетесь, Василь Иннокентьич, – поправил Корепкого собеседник. – Насчет того, что некому, это вы очень даже сильно ошибаетесь.

– И вы хотите, чтобы "папа" поверил в эту чушь? – иронически спросил Корецкий. Он так рассердился, что дважды назвал своего непосредственного начальника "папой", чего при посторонних никогда себе не позволял.

– А это уж вы, Василь Иннокентьич, сами решите, – развел руками Рабинович. – Вы поймите – у меня с собой документы есть. Они мне немалых денег стоили. Стал бы я платить, если бы вопрос стоял менее остро?

Видно было, что платить Рабинович не стал бы.

– Ну давайте, – неохотно согласился полковник. – Показывайте ваши документы. Рабинович положил портфель на стол.

– Я их вам оставлю, Василь Иннокентьич, – сказал он. – Здесь подлинники, имейте в виду. Давайте я вам для начала словами расскажу.

Полковник кивнул.

– Есть одна фирмешка, – начал Рабинович. – Крупная довольно. А известно про эту фирмешку вот что. "Крыша" у них – чеченцы. Это раз. Их склады охраняет военная техника. Танки, между прочим. Это два. С покойным у них были дела. Это три. И они ему должны деньги, причем немалые. Это четыре. Интересно?

Полковник пожал плечами.

– Понятия не имею. Чеченскую "крышу" полстраны имеет. И все друг другу что-нибудь да должны. Это все?

– Нет, не все, – не согласился Рабинович. – Я вам еще не сказал, как фирмешка называется.

Он выдержал паузу и произнес театральным шепотом:

– "Инфокар".

Кажущееся безразличие полковника Корецкого к полученным сведениям могло обмануть кого угодно, но только не такого опытного и умного человека, как Рабинович. Прежде чем начать прикармливать его, еще в восемьдесят девятом, Рабинович собрал исчерпывающее досье И был в этом досье малосущественный пунктик – про первую жену полковника, про ее старого приятеля, возглавившего впоследствии коммерческую структуру, про конфликт на полунаучной-полуинтимной почве, про то, как полковник решил сделать приятелю своей жены пакость, а в ответ этот приятель неведомо каким образом выкинул полковника с должности. Господин Рабинович был бы плохим психологом и знатоком жизни, если бы не понимал, что такие вещи не забывают.

Конечно, можно было бы просто вручить полковнику портфель и объявить, какую премию он, Рабинович, выплатит, если расследование пойдет по правильному пути. Ведь хоть Корецкий и выкрикивал всякие слова и грозил немыслимыми бедами, делал он это исключительно для поддержания своего офицерского гонора, что Рабинович ему снисходительно прощал. Пусть себе порезвится – бабки все равно возьмет как миленький. Но куда интереснее, если Корецкий увидит в этом деле персональный интерес. Ясно, что и в этом случае все будет не бесплатно, однако личный энтузиазм в сочетании с материальной заинтересованностью может сотворить чудеса. А чудеса в данной ситуации очень не помешали бы.

Вернувшись в свой кабинет после встречи с умным человеком, полковник Корецкий вывалил на стол бумаги из старого портфеля и начал читать. Через час картина сложилась полностью. Абсурдность и идиотизм поисков на том пути, по которому все рванулись, стали совершенно очевидными. Искать надо было в другом месте. Что же, будем искать. Будем искать...

Ну, Платон Михайлович, теперь ты увидишь небо в алмазах, узнаешь, почем фунт лиха, хлебнешь горюшка!

Я тебе напомню, сука, восьмидесятый год...

Тревога

Виктор как-то незаметно оказался в одиночестве. Платон утратил интерес к его деятельности, целиком погрузившись в высокую политику, волны которой все сильнее захлестывали СНК. Однажды Виктор подобрался к нему с сообщением о том, что грузы задерживаются и надо бы позвонить такому-то человеку в таможне. Платон долго смотрел на Виктора, явно пытаясь понять, о чем речь и почему к нему пристают, а потом сказал:

– Сколько там? Два автовоза? Тыщ двести? Плюнь на фиг.

И Виктор понял, что Платон ему не помощник.

С Марком тоже все было ясно. Он нависал над бизнесом с иномарками, как коршун, выжидая момент, когда можно будет нанести смертельный удар. Частенько Виктор заставал директоров, для которых он, собственно, и поставлял машины, выходящими из кабинета Цейтлина. Свою власть над документами Марк виртуозно превратил в архимедов рычаг, позволяющий ему выкачивать из каждого нужные сведения. И он знал о делах Виктора много, слишком много. Хотя и не знал главного – полковника Пашу Беленького и того, кто стоял за ним. "Папу".

Зато Ларри Теишвили, радушно улыбавшийся Виктору при каждой встрече, похоже, это главное знал. Наладить с ним отношения, как настоятельно советовал Платон, Виктору так и не удалось. Внешне все выглядело великолепно. Для любого нового человека, который повстречался бы с Теишвили, первым впечатлением – совершенно естественным и очевидным – было бы ощущение полной и всесторонней гармонии отношений между Ларри и окружающими людьми. Но Виктор знал Теишвили не один десяток лет. И улыбка Ларри – улыбка Шер-Хана– заставляла его очень аккуратно смотреть под ноги, прежде чем он делал очередной шаг. Именно в присутствии Ларри Сысоев ловил себя на том, что думает над каждым произносимым словом.

Временами Виктору казалось, что Ларри чего-то от него ждет. Их эпизодические встречи, когда в воздухе повисала пропитанная сигарным дымом тишина, будто подталкивали его к тому, чтобы сказать нечто ожидаемое собеседником. Но Виктор уже был связан негласным соглашением с Мусой, и встречи эти заканчивались дежурными объятиями и заверениями в вечной дружбе. Со временем Сысоев пришел к выводу, что Ларри, несмотря на затаенную обиду, относится к нему по-прежнему хорошо. Как к человеку. Как к старому другу, Ларри просто не принимает складывающуюся систему деловых отношений по бизнесу, потому что она ломает существующее равновесие сил. И ощущение того, что Виктор своими руками, по недомыслию, желая сделать как лучше, поломал это равновесие, не давало ему спокойно спать. Тем более что его тревожило поведение Мусы.

Нет, Муса, как и в самом начале, подписывал все, что приносил ему Виктор. Но теперь он это делал совсем не так, как раньше. Если три месяца назад Муса вникал в каждую мелочь, немедленно отзывался на телефонные звонки Виктора, задавал вопросы по существу и проявлял живой интерес, то теперь он порой выпадал из связи на два-три дня. Потом появлялся в офисе, проводил на ходу расческой по влажным после бассейна волосам, говорил Виктору "уважаемый", не глядя, подмахивал накопившуюся кучу платежек и запирался в кабинете с очередной командой, затевающей под его руководством очередную стройку века.

Между тем два дня задержки были для проекта подобны смерти. Потому что расчеты с графьями велись в рублях, а расчеты с "Полимпексом" – в долларах. Рубль летел вниз, как с горы на санках, и каждый день промедления увеличивал неформальную, но строго учитываемую задолженность "Инфокара". Двести тысяч, щедро сброшенные Пашей Беленьким на счета "Инфокара" в качестве гарантии от возможных потерь, ужались до неприличных размеров. Сейчас долг превысил уже полтора миллиона, и надо было либо что-то срочно предпринимать, либо идти к графьям на поклон, нести повинную голову и мямлить – извините, дескать, ребята, малость просчитались.