Русские и шведы от Рюрика до Ленина. Контакты и конфликты
Шрифт:
В 1913 г. вместе с мужем и сыном она ездила в Москву на празднование 300-летия династии Романовых. Это была их последняя семейная поездка. Еще раз окунувшись в светскую жизнь, она больше не хотела жить «год за годом с молодым стариком и его идиотским семейством». Узнав к тому же о том, что в Стокгольме решили поселить ее на Капри, на обратном пути она встретилась в Берлине с братом Дмитрием и вместе с ним поехала к отцу в Париж, сказав мужу, что никогда не вернется обратно. Жившая тогда же во Франции княгиня Зинаида Юсупова писала сыну Феликсу: «Мария Павловна Шведская — печальный пример безалаберной жизни без всяких принципов и основ».
Ее сын Леннарт писал впоследствии в своих мемуарах: «В наши дни трудно представить себе последовавший за этим скандал. Члены королевской семьи при всех обстоятельствах должны быть счастливыми и демонстрировать образцовую семейную жизнь». Король Густав V с сожалением написал Николаю II, что надежды свести их вместе почти нет и «надо сделать все возможное, чтобы избежать скандала».
В 1914 г. началась Первая мировая война, и Мария Павловна вернулась в Россию, чтобы отправиться на фронт сестрой милосердия. В 1916 г. она узнала о том, что ее брат Дмитрий участвовал в убийстве Распутина. Октябрь 1917 г. застал ее вместе с новым мужем князем С. Путятиным в Москве. Отсюда они бежали в Украину, потом в Румынию. Из Румынии она приехала в Париж, а затем в Лондон. Муж не принимал участия в материальном обеспечении семьи, поэтому она развелась с ним и сама обеспечивала себя. Время от времени ей помогал Густав V, сохранивший привязанность к своей бывшей невестке. В 1937 г. она получила шведское подданство, но уехала в Аргентину, где ее навестил сын Леннарт. Со своим бывшим мужем Вильгельмом, так и не вступившим во второй брак, она встретилась только через 35 лет в 1949 г. В декабре 1958 г. она скончалась от воспаления легких в пограничном городке Констанц на острове Майнау в Боденском озере, где и была похоронена рядом с прахом брата Дмитрия, к которому была очень привязана.
Собрание ее русских книг было передано кафедре славянских языков Стокгольмского университета, а впоследствии в библиотеку Бернадотов в Королевском дворце в Стокгольме. В особняке Оук Хилл сегодня размещается итальянское посольство.
Сын Марии Павловны Леннарт, впервые побывавший в России четырехлетним ребенком, в 1990 г. представил в Петербурге выставку своих фоторабот.
Об этом эпизоде русско-шведских отношений вспомнили в начале нашего столетия, когда в России были изданы мемуары Марии Павловны и книги о ней. В Петербурге открылась выставка «Романовы и Бернадоты», на которой прозвучали имена Марии Павловны, Вильгельма и Лен-нарта. В это же время по инициативе Шведского консульства в Мурманске, Петрозаводске, Вологде, Пскове и других городах была проведена выставка «Русско-шведская судьба». Представленные на ней экспонаты рассказали об истории отношений династий Романовых и Бернадотов и об удивительной и причудливой судьбе принцессы Марии.
Мария Павловна. Воспоминания. М., 2004; Игнатьев Л.А. 50 лет в строю. Т. 1. М., 1959; Кан Л.С. Швеция и Россия в прошлом и настоящем. М., 1999; Скотт С. Романовы. М., 2000; Янгфельдт Б. Шведские пути в Санкт-Петербург. Стокгольм — СПб., 2003; Арсеньева Е. Блистательные изгнанницы. М., 2005; Хорватова Е. Мария Павловна. Драма великой княгини. М., 2005; Табаровская К. Династический брак — попытка сближения России и Швеции в начале XX в. (по мемуарной литературе) // Скандинавские чтения 2004 года. СПб., 2005; Nilsson S. Nar Sverige hade en rysk princessa // Ryssskr"acken i Sverige. "Orebro, 1990.
Дело Гурко — Лидваля
В книге известного шведского исследователя русской литературы и культуры Бенгта Янгфельдта «Шведские пути в Санкт-Петербург» немало страниц посвящено представителям семейства петербургских шведов Лидваль. Своим появлением в Петербурге они были обязаны Юхану (Юну)-Петеру Лидвалю. В конце 1850-х гг. он покинул небольшое селение в северной Швеции и отправился на восток. Известный финский поэт Юхан Рунеберг подарил ему на счастье серебряный рубль. Очевидно, рубль Рунеберга оказался действительно счастливым, ибо уже в 1881 г. Юн-Петер был поставщиком Императорского двора. В начале XX в. основанная им швейная фирма стала крупнейшей, если не во всей Европе, то, во всяком случае, в России. По стопам отца пошли Эдвард и (Пауль) Павел. Старший сын Фредрик стал одним из самых знаменитых петербургских архитекторов.
Однако у Юна Лидваля был еще один сын Эрик Леонард, который не упоминается в книге Бенгта Янгфельдта. Эрик Лидваль был владельцем торговой фирмы «Лидваль и Компания» с уставным капиталом в полторы тысячи рублей. Он торговал американскими унитазами, занимался шоу-бизнесом и игровым бизнесом. Эрик стал основателем первого легального казино в Санкт-Петербурге на Малой Конюшенной улице, где играли в «лошадки» — один из вариантов рулетки, впервые разрешенный в России по ходатайству Лидваля.
В 1906 г. имя этого мелкого бизнесмена прогремело на всю Россию. 18 ноября газета «Русское слово» писала: «Дело Гурко — Лидваля постепенно разрастается, захватывая все новых и новых лиц». В тот же день в «Новом времени» появилось сообщение: «Государь Император в 17 день сего ноября по всеподданнейшему докладу председателя Совета Министров о суждении Совета Министров по делу о сдаче торговой фирме Лидваль поставки хлеба для местностей, пострадавших от неурожая, Высочайше повелеть соизволил: расследование
всех обстоятельств означенного дела возложить на члена Государственного совета действительного тайного советника Голубева при участии сенаторов действительного тайного советника Шрейбера и тайного советника Кони, санкт-петербургского предводителя дворянства, в должности шталмейстера, графа Гудовича и председателя санкт-петербургского биржевого комитета, действительного тайного советника Прозорова».В связи с чем же предпринимателем средней руки занимались Совет министров, Государственный совет и лично император? Дело в том, что летом 1906 года в нескольких губерниях России случился недород, вызванный не только засухой, но и так называемыми «иллюминациями» — полыхавшими в Европейской России помещичьими усадьбами, подожженными мужиками. Урегулировать ситуацию было поручено товарищу министра внутренних дел Владимиру Иосифовичу Гурко. Известный в Петербурге мот и бонвиван Владимир Гурко любил бывать в увеселительном саду «Аквариум», где и познакомился с Эриком Лидвалем. Знакомство не было случайным, ибо на следствии выяснилось, что содержательница женского хора в театре и саду «Аквариум» госпожа Сытова, жившая по соседству с Лидвалем на Каменноостровском проспекте, получила от него 50000 рублей «за знакомство с одним высокопоставленным лицом ввиду поставки хлеба голодающим». Очевидно, знакомство было приятным, поскольку вскоре Гурко заключил с Лидвалем договор на поставку 10 миллионов пудов зерна в голодающие губернии: Пензенскую, Саратовскую, Симбирскую, Самарскую и Тульскую. Лидваль получил значительную денежную сумму, но своих обязательств не выполнил: вместо 10 миллионов поставил лишь 915 тысяч пудов. Правительству пришлось срочно искать новых поставщиков, заключать новые контракты, в результате чего казна понесла значительный убыток.
В этом скандале оказался замешанным представитель еще одного известного в России семейства Ромейко-Гурко товарищ министра внутренних дел Владимир Иосифович Гурко. Представители этого белорусского дворянского рода появились в России на три столетия раньше Лидвалей. Многие из них прославились на полях сражений. Его отец генерал-фельдмаршал Иосиф Владимирович Гурко был героем русско-турецкой войны, брат Василий Иосифович участвовал в русско-японской войне. А вот Владимир Иосифович, которого С.Ю. Витте характеризует как умного, знающего, талантливого, но совершенно беспринципного человека, приобрел известность, главным образом, благодаря коррупционному скандалу.
Газетчики обвиняли пензенского губернатора Александровского и нижегородского губернатора барона Фредерикса в том, что именно они рекомендовали Лидваля министерству внутренних дел как надежного поставщика. В любом случае, как писал Витте, «все это было сделано с нарушением законов и при таких обстоятельствах, которые ясно указывали на корыстные цели». Действительно, что могло заставить Гурко единолично, не объявляя тендера, заключить такой крупный контракт с человеком, которому как неисправному должнику и контрагенту вменялось множество исков и взысканий и который к тому же никогда не занимался хлебной торговлей. Как пишет историк криминального Петербурга А. Константинов, «в этой истории товарищ министра внутренних дел предстает либо полным идиотом, либо, что все-таки, видимо, более вероятно, он что-то имел с подряда, данного Лидвалю». Конечно, Гурко не мог предположить, что Лидваль совсем сорвет хлебные поставки в голодающие губернии, но даже если бы Лидваль выполнил условия контракта, то он немало заработал бы на этом подряде, который был рассчитан на то, чтобы с каждого пуда можно было нажить до 15 копеек. Подрядные цены были 85 копеек за пуд, а рыночные — 70 копеек. С 10 миллионов пудов это составило бы крупную сумму.
Гурко думал, что все сойдет ему с рук, тем более что в его защиту выступил его непосредственный начальник — могущественный министр внутренних дел Столыпин. Но поскольку деятельность Гурко и Лидваля привела к существенному сокращению пайков голодающего населения, и слухи о скандале просочились в прессу, дело получило широкую огласку и было передано в сенатский суд.
На суде Лидваль говорил, что поставкам ржи воспрепятствовал беспорядок на железных дорогах, Гурко оправдывал свои действия «борьбой с трясиной формализма». Выбор Лидваля в качестве делового партнера он объяснял его деловой американской хваткой и положительными рекомендациями нижегородского губернатора барона Фредерикса. Следствие опровергло его показания. По мнению прокурора, действия Гурко имели особо важные последствия, поскольку «они были совершены господином Гурко в годину бедствия нашего народа, переживавшего ужасы неурожая, изнемогавшая от голода родина вправе была ожидать от товарища министра внутренних дел помощи, при высочайшей осторожности и полном напряжении сил». Однако сенатский суд решил, что действия товарища министра имели важные, а не особо важные, как считал прокурор, последствия. Поэтому Гурко был признан виновным только в превышении власти и нерадении и приговорен к отрешению от должности. По мнению С.Ю. Витте, «если бы это был не Гурко, а кто-нибудь другой, то наказание было бы гораздо более строгим». Дело о помощи голодающим сломало успешную карьеру Гурко, но ненадолго. Вскоре он вновь появился на политической арене: в 1910 г. император назначил его камергером, а в 1912 г. Тверским земством он был избран членом верхней палаты российского парламента — Государственного совета.