Русские инородные сказки - 5
Шрифт:
— Нельзя. Папа говорил никому не давать.
Я едва не выругался. Ну зачем этому дурачку сто лей?
— Мы же честно сыграем. Выиграешь — и останется у тебя.
Я видел, что Дубырю очень хочется сыграть, но он снова мотнул головой. Севка у меня за плечом тихо радовался. Он всегда радовался, когда я попадал впросак. Такая у нас была дружба. В отчаянии я полез в карман. Может, найдется что-нибудь, стекляшка какая-нибудь битая. Дубырь страшно любил всякие блестящие штучки, прямо как сорока. Карман был тесный, я с трудом в нем шарил и мысленно проклинал Дубыря и Севку с его дурацкой монетой. Наконец пальцы мои наткнулись на что-то круглое. Я поднатужился и вытянул на свет… обычный стеклянный шарик. Такие,
Глаза у Дубыря расширились и стали почти нормальными. Он уставился на шарик, даже губень подобрал. Видно было, что ему очень хотелось заполучить стекляшку.
— Давай так, — примирительно предложил я. — Ты мне — монету, я тебе — шарик. Еще вот…
Я вытащил самую простенькую чушку, из-под «Дюшеса», и присоединил к шарику.
— Видишь, я тебе шарик и чушку даю. Ну? Решай.
Дубырь чуть не плакал. Глаза у него, по крайней мере, заслезились, как у теткиной болонки. Он протянул руку, но я отдернул ладонь.
— Э, нет. Сначала гони монету.
Дубырь снова оттопырил губу и зарыдал. Я понял, что с него ничего не возьмешь, и запихнул шарик обратно в карман. Дубырь всхлипывал. Севка подкрался к нему сзади:
— Ну чего ты, дурачок? Макс тебе дело предлагает.
— Я не дурачок! — взвизгнул Дубырь и заковылял к своему подъезду.
Я смотрел, как он перебирает коротенькими ножками, и злился. А Севке только того и надо было. Он отскочил, скорчил рожу.
— Ну что, получил сто лей?
Я сжал кулаки. Севке бы не поздоровилось, если бы к нам не подбежала Ленка. Она остановилась передо мной и — даром что в мини-юбке — выглядела так, будто сейчас даст мне по уху.
— Я тебе сколько раз говорила: оставь Женьку в покое!
Севка от смеха аж закудахтал.
— Втюрилась! В дауна втюрилась!
Ленка покраснела. Я развернулся и заехал Севке в глаз.
Джинсы зашивать я все же отправился к Севке. Мы помирились. Сошлись на том, что все девки — ведьмы, а Ленка в особенности. Севка сидел на диване, приложив нож к распухшему глазу, а я на ковре боролся с иголкой. Не знаю, из какой дерюги они эти джинсы шили, проколоть ткань было совершенно невозможно. Шов получался кривой. Севка встал с дивана и отправился на кухню за соком.
Когда он вернулся, я уже закончил и нацепил на себя штаны. Шов пришелся на колено и натирал ногу. Вдобавок трудно было поверить, что мать его не заметит.
Я взял у Севки стакан с томатным соком и сел на подоконник.
Отпил, вытер губы и спросил:— Ты хоть не врал? У него правда сто лей есть?
Севка кивнул. Я задумался.
— Брось, — сейчас Севка весь исходил сочувствием. — Он не отдаст. Для него что папка сказал — закон. Он же дурик.
Я хмыкнул.
— А если отдаст?
— Побьешь его, что ли? Так у него папаша знаешь какой бычара…
— Ты дурак или как? Буду я этого малохольного бить. Он же и защищаться не может.
— Ага. — Севка потер опухший глаз. — Не может. Ты вон какие клешни отрастил.
— Сам отдаст.
— Не отдаст.
— Отдаст.
— На что спорим?
Я огляделся. Севка жил бедно, у него ни марок, ни монет не было, даже обычных юбилейных рублей с Лениным — он всё тратил. Да и родители ему только на завтрак давали, обед он по талонам в школьной столовке ел. Взгляд мой упал на коробку, стоящую на серванте. Севка поднял глаза и скис.
— Что, слабо?
Я пару раз просил мать купить мне настольный футбол, но она только отмахивалась: не маленький, мол, — и покупала вместо этого штаны и рубашки. Севке футбол подарили два года назад на день рождения, когда его отец получил премию на заводе. Больше игрушек у него почти и не было. Но на слабо кого угодно взять можно. Севка ухмыльнулся.
— Не, не слабо. Только, чур, Женьку не бить. И если он тебе завтра монету не отдаст, ты мне даешь гильзу от зенитки.
— Идет!
Футбол был почти у меня в кармане.
Вечером Дубырь гулял со своей мамашей. Маршрут их был известен: через двор, мимо котельной, вдоль пустыря со строящимся уже пять лет кинотеатром и обратно. Мамаша держала Женьку за ручку, как пятилетнего, и тот ковылял рядом с ней — маленький, толстенький, довольный по самое не могу. Мать обычно оставляла его поиграть в песочнице, а сама шла к соседке, Людмиле Матвеевне, поплакаться на тяжелую жизнь. Дубырь не умел играть, даже куличиков и башенок лепить не умел. Сидел себе, ковырял песок носком привезенного из Польши кроссовка. Тут-то я к нему и подошел.
Я уселся на бортик песочницы рядом с Дубырем. Тот покосился недоверчиво — наверное, помнил еще дневную ссору. Но я напустил на себя настолько беззаботный вид, что вскоре он расслабился, по обычаю отвесил губу и заулыбался.
— Поиграй со мной.
Я копнул ногой песок.
— Расскажи что-нибудь.
Он вечно ко всем приставал — расскажи да расскажи. Правда, забывал он все тоже довольно быстро, так что плести ему можно было любые небылицы.
Я обернулся к Дубырю, осмотрел его с ног до головы. Тот поежился и на всякий случай отодвинулся.
— Женька, — серьезно начал я, — тебе мать говорила, почему ты такой?
— Какой? — Он сморщился, похоже, собирался захныкать.
— Не такой, как все.
— Говорила. Говорила, что мне в больнице щипцами голову прищемили.
Я пренебрежительно хмыкнул и махнул рукой.
— И ты поверил?
Дубырь широко распахнул глазки, неуверенно кивнул.
— Вот дурачок. Сам подумай: ну зачем кому-то в больнице тебе голову прищемлять? Там же лечат, так? Или тебя лечили щипцами?
Дубырь задумался. Я поспешил развить свой успех. Наклонился пониже к его уху и прошептал заговорщицки:
— Про НЛО слышал?
Конечно, даже полный дурак слышал про НЛО. Недавно в газете фотографию напечатали: тарелка летающая висит над городом. Тетка Люся, подруга Дубыревой матушки, уверяла, что сама НЛО видела, когда в Белоруссию к родным ездила. Мать, правда, говорила, что Люся все врет, а если не врет, это не НЛО, а какие-нибудь последствия Чернобыля. Или военный объект. Короче, я не особенно верил в эту инопланетную чушь, но многие верили. Мамаша Дубыря в том числе. Я сам слышал, как они с тетей Люсей болтали об этих НЛО.