Русские инородные сказки - 6

Фавн закашлялся и вскочил, вернее, попытался, но был остановлен широкой ладонью, уложен обратно, накрыт одеялом.

— Как дела? — спросил Никола.

— А ты кто такой? — не растерялся фавн.

Конечно, они понимали друг друга: в сказках и мифах все говорят на одном языке, а как же иначе?

— Я ворон здешний, а не мельник, — немного невпопад нашелся Никола, вызвав очередное оцепенение у нервного гостя. Так он обычно дразнил русалку, а тут само на язык вывернулось.

— Ладно, — покровительственно похлопал он по плечу беженца из Эллады. — Я — Серый Волк, оборотень, в натуре, как сейчас говорят. Но ты не бойся.

— Я не боюсь, — вопреки сотрясшему плечи ознобу сказал гость. И старательно улыбнулся. Было в его улыбке что-то козье, как и в желтоватых глазах, то ли косящих, то ли слегка безумных. Но когда улыбка стаяла с его лица, что-то от нее все же осталось, видно все дело было в чуть загнутых уголках губ. Только заглянув пристально ему в глаза, Никола убедился, что он вовсе не улыбается. Такая вот улыбчивая мордашка — улыбается сама.

— Не бойся, — веско повторил Серый Волк. — Я тебя не съем. Честное слово. Маугли ты мой. Косулей выкупленный. Кстати, есть хочешь?

— Пить…

Никола расшевелил огонь, выскочил зачерпнуть снега подальше, где не натоптано. Подвесил котелок, выбрал травки поздоровее.

— Насквозь промерз?

— Согрелся уже.

— Да я вижу, вижу. Холодной не дам, будем чай пить. Заболеть не хватало. Здесь Асклепиев ваших с Хиронами не водится.

— Где — здесь? — встрепенулся гость.

Никола помолчал, раздумывая, как подсластить новость. Но вспомнил, что правда, как травка, чем горше, тем здоровее.

— Да вот здесь. На Руси, понимаешь, матушке.

Безмятежное лицо показало Волку, что гость о Руси-матушке слыхом не слыхал. Видом уже повидал, однако.

— А в ваших кущах еллинских, значит, русского духа не чуяли?

— Чи-во? — наклонился фавн.

— Да так. Давай знакомиться. А зовут меня Николаем, по батюшке кличут Никифоровичем.

— Так ты наш? — обрадовался фавн, услышав знакомые имена.

— Да ну какой там. Это так, культурное наследие.

Фавн вздохнул.

— А я — Иларий. — И невзначай улыбнулся козьей своей, но нестерпимо обаятельной улыбкой.

— Веселый, значит, — улыбнулся в ответ Серый Волк. — Ну, сегодня ты уж всласть повеселился. Давай-ка я твои ноги посмотрю. Снег — он, конечно, чистый…

Иларий послушно выпростал ноги из-под одеяла, озабоченно оглядел их. Покачал головой.

— Это тебе не по склонам пелеонским скакать. Аки козленти. Ничего, до свадьбы заживет. Вот найдем тебе подходящую козочку…

Фавн весь передернулся, возмущенно запыхтел.

— Да ладно, ладно. Пошутил я. Ну уж я не знаю, как ты мавкам глянешься. Таких как ты тут видом не видали, слыхом не слыхали. Как тебя угораздило? — приговаривал Никола, ловко обкладывая израненные лодыжки распаренной травой и обматывая сверху бинтом медицинским стерильным.

— Да вот… — снова передернулся Иларий. — Я от Власа бежал…

— От Власа, говоришь? Эх, все родные звуки. Колыбель цивилизации… И дальше? Чего от него, неповоротливого, тупого, бегать?

— Тупой-то он тупой, да поворотлив не в меру. И туда поворотлив, и сюда. Ну, в общем, противный.

— Ну, в общем, Греция. Платон, «Пир». Ну и дальше?

— Ну и я бегу — а там пещерка. Кусты сзади далеко трещат. Я в пещерку и юркни. Думаю, козел этот…

— Как? Ну да, козел и есть.

— …ни за что не догадается. Он же тупой.

Фавн перевел дух, поморщился.

— А ты молодец, терпеливый, — похвалил Никола, доматывая бинт. — Ну вот уже и все. Так что у вас там дальше с Власом было?

— Ничего не было. Он полез в грот, и тут я взмолился: боги великие, Пан-отец, не дайте пропасть, уберите меня отсюда! Как вдруг загремело, затряслось, загрохотало, заворочалось, загромыхало, содрогнулось…

Глаза фавна стали закатываться.

— Тиш, тиш, — похлопал его по косматому колену Никола. — Какой ты впечатлительный. Ну, понятное дело, землетрясение. Завалило тебя, что ли?

Иларий торопливо закивал.

— Засыпало. Потом не помню. Потом глаза открыл — свет белый, глаза режет, холодно, как в жизни не было, все белое, стою по колено в белом, коркой покрытом…

— Мать моя… козочка! — поддержал Никола.

Иларий оскорбленно фыркнул.

— Да ладно, ладно, — примирительно сказал Никола. — Убрали тебя оттуда, нечего сказать. Бандероль без адреса. Хранить вечно. Знаешь, сколько лет прошло?

— Сколько?

— Да не одна тысяча.

— Не может быть.

— И Пан умер.

— Не может быть.

— Точно, точно. Была верная весточка. Умер, мол, Великий Пан. Тыщи две тому назад. Кто ж тебя теперь домой вернет?

Иларий смотрел потерянными глазами, желтоватое радостное безумие в них выворачивалось отчаянной изнанкой. Губы дрожали. Пальцы вцепились в мех на коленях.

— Ладно. И здесь люди живут. И всякие прочие. Раз уж так вышло, давай справим поминки по Великому Пану.

Никола придвинул в угол крепкий стол, поставил бутыль самогону на травах, стаканы граненые, две банки армейской тушенки, литровую банку маринованных огурчиков, вышел в сени, навалил в миску капустки. Снова подвесил котелок, теперь из воды горбились коричневые клубни.

— Щас мы ее, родимую, в мундирчиках… А пока давай… не чокаясь.

В растерянности от неожиданных и ошеломительных новостей Иларий подзабыл недавний опыт, а прозрачный вид напитка не вызвал в нем опасений. Он, взяв пример с хозяина, лихо опрокинул стакан.

— Да что ж ты! — забеспокоился Никола, поднося ему огурчик на вилочке. — Это ж тебе не виноградное разбавленное. Это ж чистый самогон. Ты закусывай, закусывай.

По-козьи проворно фавн схрупал огурец и приободрился. В глазах растеклась теплая влага, улыбка тронула помягчевшие губы.

— Амброзия чистая, — проворковал он. — С нектаром сладким.

Волк кивнул, наливая по второй.

— Организму надо не давать опомниться. Ударная доза называется. Пей. Как лекарство. И все пройдет.

Выпили по второй.

— Погоди-ка, — сказал Волк, орудуя консервным ножом. — Нельзя без закуски.

Выпили по третьей. От тушенки Иларий отказался, схватив вилку в кулак, решительно вонзил ее в пупырчатый огуречный бок.

— А капустку квашеную что ж не ешь? Самая, извини, козлиная пища.