Русские инородные сказки - 6

А если ты это не запомнишь, я однажды тебя убью. Просто убью.

КАРИНА ШАИНЯН

ТЕРЕМОК

В сумерках разгорались призрачные огни. Танцевали тени, пели странное, шелестели сырой листвой… Саша шагнул в сторону, но ему со смехом преградили путь. Тени толкали Сашу к домику розового кирпича. Дверь дома была распахнута, за ней нетерпеливо ждала темнота, пахнущая лежалыми пряниками, и кто-то внимательно смотрел из-за белой шторы, закрывающей окно. Еще можно было спастись — не входить в дом, вырваться из круга, бежать, бежать по аллеям туда, где слышен гул машин и человеческие голоса. Саша шарахнулся назад. Рука задела что-то влажное, и он захрипел, отчаянно извиваясь и обливаясь холодным потом.

— Белье пора сдавать, — раздался неприветливый голос, — подъезжаем.

Поезд качало на частых стрелках. Над Сашей стояла проводница, и снизу было видно, какое у нее потное и усталое лицо. Пассажиры, орущие от кошмаров, были ей не в новинку. Саша несколько раз глубоко вдохнул спертый воздух, пытаясь прийти в себя. От запаха печенья, лежащего на столе, замутило, и он, поморщившись, отодвинул пачку подальше.

— Белье пора сдавать, — повторила проводница. — Билет вам нужен?

— Да, пожалуйста, — попросил зачем-то Саша. Предъявлять использованный билет было некому. Разве что самому себе. Поездка была личной Сашиной затеей. Выходом из ямы, в которую загнали его… нет. В которую он сам себя загнал.

В тот вечер Катя наконец-то осталась ночевать. Не сбежала, как всегда, торопясь, поглядывая на часы и молча улыбаясь на Сашины уговоры, а тихо заснула. Он долго смотрел на тонкую фигурку в своей постели — это было непривычно и удивительно. Улыбаясь, думал о близком отпуске — надо завтра наконец-то сказать Кате, собраться с духом и позвать ее поехать куда-нибудь вместе… в Крым, например. Саша осторожно улегся рядом, уверенный, что не заснет, не сможет заснуть, чувствуя, как щекочут лицо ее волосы. И проснулся от собственного крика, мокрый и трясущийся.

Они молча курили, стряхивая пепел в бутылку из-под вина, и Саша боялся поднять глаза. Он почти слышал, как Катя перебирает в уме: Саша выбросил в окно пакет пряников, которые она принесла к чаю; Саша затеял в книжном магазине нелепую ссору с женщиной, покупавшей сборник сказок; Саша шарахнулся от ребенка в песочнице, который сам себе рассказывал какую-то историю…

— Ты должен мне все рассказать, — проговорила наконец Катя, и ему захотелось завыть.

— Ты решишь, что я ненормальный, — ответил Саша, но Катя только покачала головой. «А ведь она поймет», — подумал Саша, вглядываясь в спокойное внимательное лицо. Взъерошил волосы, думая, с чего начать, вспоминая зеленый южный город. Из открытой форточки тянуло свежей листвой. «Тополя скоро зацветут», — подумал почему-то он.

Послышался серебристый смех, и мягкой рукой перехватило горло. «Расскажи, что тебе приснилось, Сашенька», — просила мама, и он, пряча глаза, отвечал: «Не помню…» Все повторяется.

— Я не буду ничего рассказывать, — выдавил Саша, глядя в сторону. Тени шепнули, подсказывая, и он добавил зло: — Почему я должен что-то объяснять?

За окном провыл первый автобус. Катя одевалась медленно и растерянно, а потом спросила: я пойду? Саша буркнул: как хочешь, — и уставился в пол. Он поднял голову, только когда хлопнула дверь. Побрел на кухню. Выхода нет — придется и дальше прятаться от людей, обходясь неглубоким приятельством, а Катя… Зря он начинал за ней ухаживать. Знал ведь, знал, чем кончится…

А может, съездить туда? Посмотреть, убедиться, что все страхи — просто плод его воображения? Приехать в город, который когда-то так сильно напугал. Так сильно, что до сих пор мучаешься кошмарами. Так сильно, что появилось множество мелких странностей. Так сильно, что ты даже рассказать о своих страхах никому не можешь… А ведь это выход, подумал Саша. Хороший, разумный выход. Приехать в обычный, скучный город. Из достопримечательностей — тепло и дешевые фрукты на рынке. Особенно хороша вишня… Весь рынок был завален вишней — лаково блестящей, почти черной, пахнущей заманчиво и тревожно. Саша включил чайник, повертел в руках банку кофе, кивая сам себе. Погулять по улицам, которые помнишь с детства, и убедиться, что это самые обыкновенные, скучные, пыльные улицы. И, если удастся, посмотреть с того балкона. И ничего, ничего не увидеть, кроме унылого двора и переполненных мусорных баков. А потом вернуться домой, позвонить Кате, рассказать ей все. Они вместе посмеются, и заснут вместе, и не будет никаких кошмаров.

В окно снова потянуло зеленью, прибитой дождем пылью, и кто-то шепнул: правильно, приезжай к нам, приезжай. По позвоночнику прошла мохнатая лапа. Не ври себе, сказал Саша. Сколько раз ты собирался. Но так и не съездил — потому что боишься. Потому что выбивать клин клином — это хорошо, но теням из твоих кошмаров эта идея нравится даже больше, чем тебе… Потому что сны могут обернуться правдой — и что ты тогда будешь делать?

Закипающий чайник и вязкий рассвет за окном — на работу собираться рано, ложиться досыпать — поздно. Саша потер лицо. О Кате думать не хотелось, и вообще думать не хотелось. Неловко примостившись на табуретке, Саша рассеянно листал прихваченную из почтового ящика газетенку. Среди пестрой рекламы иногда попадались статьи. Он бездумно пробежал глазами по врезке. История Дуракова, в одночасье ставшего Разумовским, неожиданно заинтересовала его. «Поменять фамилию? Запросто!» — кричал заголовок. Громко щелкнул вскипевший чайник, и с щелчком встал на место кусочек мозаики. Саша заулыбался, слепо глядя в серое окно. Выход нашелся.

Разговор с родителями Саша откладывал до последнего. На традиционные мамины звонки бодро отвечал, что все как обычно, с Катей все хорошо, да, ничего нового, скоро в отпуск. Выложил новость только накануне отъезда, забежав попрощаться.

Мама расплакалась, недоуменно и обижено. Отец спросил только: чем же тебя моя фамилия не устроила? Не слушая невнятных оправданий, смотрел в стол, сжимал кулаки. Саша ерзал на стуле, чувствуя себя нашкодившим пацаном, — последний раз он так маялся классе в пятом, когда в дневнике обнаружилась двойка по математике и рядом — неумело подделанная папина подпись. Снова горели уши, и снова Саша лепетал: я все объясню, ну послушайте, я все объясню. Только потом. Приеду и все расскажу. Отец молчал, и Саша, не в силах больше терпеть, поспешно распрощался. Мама, все еще всхлипывая, вышла за ним в коридор. Саша, скрипя зубами, путался в шнурках.

— Ты так и не сказал, куда едешь, — тихо сказала мама.

Саша ответил, и ему показалось, что в маминых глазах мелькнуло понимание. В который раз захотелось все рассказать, объяснить, но он только молча ткнулся ей в щеку и помчался вниз по лестнице, все еще чувствуя, как горят уши.

— Вот ваш билет… Интересная у вас фамилия, — сказала проводница.

— Мне тоже нравится, — напряженно хохотнул Саша.

Проводница ушла. Саша уставился в окно — в вечернем сумраке уже мелькали окраинные пятиэтажки. Снова подумалось, что в найденном выходе есть что-то искусственное. Как будто все понарошку — вспомнил Саша полузабытое слово. А понарошку не считается. Нахлынул страх.

Саша раздраженно фыркнул. Начинается… Давай будем разумными, сказал он себе. Поддашься страху — и вся затея окажется бессмысленной. «Клин клином», — в который раз прошептал Саша и улыбнулся. «И на всякий случай козырной туз в рукаве, да?» — тоненько добавил внутренний голос. Сумерки за окном быстро превращались в кисельную южную ночь, и на улицах уже дрожали огни. Саша был почти уверен, что если бы не шум поезда — он услышал бы смех и пение, в котором почти различимы странные, не подвластные разуму слова. Холод пробежал по позвоночнику, и сердце кольнула тоска.

«Очень вредно спать на закате», — наставительно сказал себе Саша и сгреб в охапку пропотевшее постельное белье.

У каждого в детстве были собственные, не связанные с реальностью страхи. Многих из нас пугали Букой, но кто боялся его всерьез? Настоящий детский ужас зачастую кроется в вещах, совершенно на первый взгляд безобидных и не вызывающих у взрослых никаких подозрений, — страх слишком силен, чтобы разделить его с другими, а его причудливые формы не оставляют места для догадок.