Русские исторические женщины

– Ну, и что же? – нетерпеливо перебила его княгиня.

– По дознанию, ваше сиятельство, обнаруживается, – продолжал исправник тем же деловым тоном: – якобы вышереченные боров и свинья, по приказанию вашего сиятельства, яко усмотренные на потраве, людьми вашего сиятельства были загнаны в конюшню и убиты топорами.

– Да, я, действительно, приказала их убить, – с досадой подтвердила княгиня: – эти животные постоянно портили мне сад, разрывали цветочные грядки и клумбы, мяли цветы, наконец, просто расстраивали мое здоровье, отравляли мне жизнь! Я сего и впредь не потерплю, и пусть знает г. Нарышкин, что если и впредь будут заходить ко мне на двор или в сад свиньи ли, коровы ли, то я таковых прикажу немедленно убивать и отсылать в госпиталь для бедных. Скажите это Нарышкину.

– Но дозвольте доложить вашему сиятельству, что такого закона нет, чтобы убивать чужой скот, – переминался исправник.

– Я не знаю, господин исправник, есть ли такой закон или нет, – возвышала голос Дашкова: – но я не потерплю, чтобы люди ли, скоты ли самовольно врывались в мои владения. Слышите! Я этого не потерплю!

– Как угодно вашему сиятельству, – кланялся исправник: – но, по долгу службы и совести, я приемлю смелость доложить вам о сем.

– Хорошо, это ваше дело, ваш долг; но и я знаю свои права.

– Точно так, ваше сиятельство; но позвольте доложить, что, по учиненной судом оценке, оные голландские боров и свинья должны быть оплачены в сумме восьмидесяти рублей.

– Как! – вскипела княгиня: – восемьдесят рублей за две свиньи!… Да слыханы ли подобные цены!

– Не могу знать, ваше сиятельство, – оправдывался исправник: – но таковая оценка произведена, согласно показанию его высокопревосходительства Александра Александровича Нарышкина поверенного служителя.

– А мои потравленные цветы? – спросила Дашкова.

– Цветы, ваше сиятельство?… – исправник замялся. – Что принадлежит, ваше сиятельство, – продолжал он нерешительно: – что принадлежит до показаний садовников вашего сиятельства, якобы означенными голландским боровом и свиньей потравлены посаженные в шести горшках разные цветы, стоящие якобы шесть рублей, то сия потрава не только в то время чрез посторонних людей не засвидетельствована, но и когда я сам был для следствия тогда же на месте, то ни в саду, ни в оранжереях никакой потравы я не нашел.

– Как никакой?

Дашкова быстро подошла к сонетке и нетерпеливо позвонила. Немедленно на звон явилась Паша, которая, кажется, подслушивала за дверью. Она была очень смущена.

– Позвать сюда садовника Михея! – сказала княгиня, не глядя на девушку.

Через минуту явился старик Михей, который ждал на крыльце. Он униженно поклонился.

– Вот исправник говорит, – обратилась к нему княгиня: – будто бы у нас Нарышкина свиньи не учинили никакой потравы.

– Как не учинили, ваше сиятельство! Шесть горшков попортили, – отвечал старик испуганно.

– Да ты, старина, говоришь не то, – перебил его исправник.

– Как не то, барин? Ты этого не видал, а сами их сиятельство изволили видеть, – оправдывался старик: – шесть горшков, да грядки порыли.

– А когда это было, старина? – допытывался исправник.

– На самую на другую ночь после Петры-Павла. В то утро еще платок нарышкинский подняли.

– То-то же – это 30-го июня было; а кто это видел?

– Их сиятельство сами видели, да и вся челядь наша.

– А постороннее понятые видели?

– Посторонние, точно не видали, да им и дела до того никакого нет, барин.

– То-то же, что есть дело, старина. А вы свиней тогда поймали?

– Нет, не поймали – ушли проклятая.

– Значит, и взыскивать не с косо.

– Как, барин, не с кого?

– Без свидетелей и без поличного взыскивать нельзя: таков закон. А когда вы убили свиней, тогда они учинили потраву? – спросил исправник.

– Не успели, проклятая. Мы их живой рукой ухлопали. Старик даже оживился – откуда и смелость взялась! Между тем, Дашкова уже спокойно ходила по комнате, не обращая внимания ни на исправника, ни на садовника. Ей надоела эта глупая история, в которую ее невольно впутали, благодаря проискам ее врагов.

– Вы больше ничего не имеете мне сказать? – обратилась она затем к исправнику.

– Я все доложил вашему сиятельству, – был ответ.

– Хорошо. Доложите же графу Брюсу, что от меня слышали, а Нарышкину скажите, что я впредь прикажу убивать его скот, если он будет врываться ко мне, а мясо убитых животных велю отсылать в госпиталь.

– Слушаю-с. Только дело сие предварительно надлежит к рассмотрению Софийского нижнего земского суда, по подсудности, – отвечал исправник.

– Хорошо. Можешь и ты идти, – кинула Дашкова садовнику.

– Имею честь откланяться вашему сиятельству, – поклонился исправник. И оба они с садовником удалились.

VIII. «Ну, будет гонка всемилостивейшей государыне»

24-го ноября – день тезоименитства императрицы. В этот день обыкновенно, до официального и торжественного волосочесания, государыня принимала поздравления самых близких ей людей и в том числе великих князей Александра Павловича и Константина Павловича, из которых первому было одиннадцать лет, а последнему шел только десятый. Державная бабушка очень любила своих прелестных внучков и всегда рада была их видеть. На этот раз дети хотели порадовать бабушку чем-нибудь особенным и потому просили своего наставника Николая Ивановича Салтыкова помочь им разучить комическую оперу «Горе-Богатырь Касиметович», сочиненную самой Екатериной – в осмеяние попытки Густава III овладеть Петербургом [14] . Салтыков исполнил желание великих князей.

14

Лонгинов. «Драмат. сочинения импер. Екатерины», 21, 22

В ту минуту, когда знаменитый Захар только что подал императрице кофе и, во уважение единственно ее тезоименитства, против обыкновения, не ворчал на нее за что-нибудь, в кабинет вошли прелестный мальчик в рыцарском костюме и миловидная девочка в одеянии сказочной царевны.

Маленький рыцарь, изображая собой богатыря Громкобоя запел, арию:

«Геройством надуваясь»….

Императрица не выдержала и тотчас же бросилась целовать прелестного рыцаря. Это был великий князь Александр Павлович.

Тогда выступила маленькая царевна и пропела из роли Локметы:

«Куда захочешь поезжай,Лишь пол лба не разбивай,И током слез из глаз своих.Ты не мочи ковров моих».

В Локмете, конечно, императрица узнала Константина Павловича и также осыпала его поцелуями.

В свою очередь, и Громкобой запел свою арию – обращение к спутникам:

«Не надо денег брать в поход,С чужой земли сберем доход:Куда, ведь, рыцарь ни приходит,Везде готовое находит, —Потребна смелость лишь одна!»