Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Для признания Владимира святым не хватало только чуда, но летописец сообщает и о нем. Когда княгиня и епископ Евсигний по прошествии времени открыли гроб, то оказалось, что княжеское тело, пролежавшее с 11 декабря 1288 г. по 6 апреля 1289 г., совершенно не тронуто тленом, но лежало бело и издавало «аромат многоценный». Увидя такое чудо, все присутствовавшие в церкви святой Богородицы прославили Бога и «замазаша гроб его, месяца априля в 6 день, в среде страсное недели». [754] Странно, что все это так и не послужило основанием для канонизации Владимира Васильковича Русской православной церковью.

754

Там же. Стб. 927.

Перед нами, безусловно, один из лучших панегириков, которые когда-либо создавались русскими летописцами. Он обладает незаурядными литературными достоинствами, хотя и производит впечатление определенной вторичности, сотканности из уже имеющихся аналогичных жанровых образцов. В некрологе использованы клише, особенно характерные для Киевской летописи XII в. К их числу относится выражение: «Сии же благоврний князь Володимръ, возрастом б высокъ, плечима великь, лицемь красенъ». [755] Из некрологов летописца Моисея князьям Ростиславичам взяты слова: «И приложися ко отцемь своим и дьдомъ, отдавъ общии долгъ его же нсть убжати всякому роженному». [756] Говоря о Мстиславе как наследнике Владимира, летописец заимствует пространную цитату из «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона: «Иже нескончанаа твоя учиняюща, аки Соломонъ Давыда…».

755

Там же. Стб. 920.

756

ПСРЛ. Т. 2. Стб. 918.

Следует отметить, что некролог не единственное место, где волынский летописец воспользовался творчеством своих киевских коллег. По существу, вся Волынская летопись наполнена парафразами из киевского летописания. Особенно полюбилось владимирскому книжнику выражение «Но мы на предлежащее возвратимся», к которому он прибегает всякий раз, как только ему нужно вернуться к прерванному рассказу. Узнаваемы также слова: «Начата веселитися, видяще бо вороги своя избиты, а своя дружина вся чла». [757] Так когда-то радовался черниговский князь Мстислав Владимирович, после осмотра поля Лиственской битвы. Изобретением киевских церковных летописцев является и выражение: «Дьяволъ же искони не хотя добра человеческому роду». Рассказ о Владимире Васильковиче как философе и книжнике, «якого же не бысть во всей земли, ни по нем не будет», перекликается с характеристиками митрополита Клима Смолятича, который «бысть книжникъ и философь, такъ яже в Рускои земли не бяшеть», [758] а также митрополита Иоанна, о котором летописец сказал, что «сякова не бысть преже в Руси, ни по нмъ не будеть такии». [759] Из ранних летописцев позаимствовано и характерное обращение к Богу, начинающееся словами: «Вижь мое смирение».

757

Там же. Стб. 856.

758

Там же. Стб. 340.

759

Там же. Стб. 200.

Приведенные примеры свидетельствуют о том, что владимирский автор при написании Волынской летописи имел под руками полную Киевскую летопись, а также «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, которые он хорошо знал и широко использовал в своем труде. Конечно, имея перед глазами столь совершенный летописный образец, он не мог удержаться от подражания. И писал он, разумеется, не повести, а обыкновенную хронику событий, происходивших на Волыни, в Галичине и сопредельных странах в годы княжения Василька Романовича и Владимира Васильковича.

Подробное, почти протокольное описание многих событий указывает на то, что сведения о них составлены современниками и очевидцами. В ряде мест летописи об этом говорится вполне определенно. Так, в рассказе о гибели орды Телебуги (статья 1283 г.) во время возвращения из венгерского похода читаем: «И умре ихъ бещисленное множество, самовидчи же тако рекоша». [760] При описании похода того же Телебуги к Владимиру Волынскому в следующем году летописец также пользуется информацией очевидцев. «Телебуга же еха обзирать города Володимря, а друзии млвятъ, оже бы и в город быль, но то не вдомо». [761] Нет сомнения, что очевидцы не только изустно рассказывали о событиях, в которых им довелось принимать участие, но и составляли о них подробные записи, которые затем были использованы сводчиком при составлении Волынской летописи.

760

ПСРЛ. Т. 2. Стб. 891.

761

Там же. Стб. 892.

Когда-то М. С. Грушевский, пытаясь определить, кем был летописец Владимира Васильковича, пришел к выводу, что перед нами не воин, а штатский человек. [762] В. Т. Пашуто склонен был отождествлять его с духовным лицом, близким епископу Евсигнию. [763] Думается, оба предположения не точны. Летописец был не совсем «штатским лицом», он, несомненно, принадлежал к духовному сословию. Об этом со всей определенностью говорит текст летописи, содержащий в изобилии церковную фразеологию. Летописец постоянно обращается к Богу, объясняя успехи в сражениях и других делах заступничеством его и Матери Божьей, а поражения наказанием, посланным «за грехи наша». Когда Телебуга не смог взять города Владимира, летописец заметил, что это «Богъ избави его своею волею». Нашествие окаянного и беззаконного Ногая на Львов летописец объясняет казнью Божьей. «Се же наведе на ны Богъ грхъ ради нашихъ, казня ны, а быхом ся покаял злыхъ своих безаконьныхъ длъ». [764]

762

Грушевський М.Історія української літератури. Т. 3. С. 181, 201.

763

Пашуто В. Т.Очерки по истории Галицко-Волынской Руси… С. 129.

764

ПСРЛ. Т. 2. Стб. 894.

Иногда то или иное событие вызывает у летописца ассоциации из мировой истории, описанные в священных книгах. Рассказав о дивных щедротах князя Владимира, раздавшего перед смертью свои богатства «нищим и убогим», летописец заметил, что все творящие милость слышат «глас Господень ко Вьходъносору царю». Беседы князя с епископами и игуменами «от книгъ о житьи свта сего тлньнаго» напомнили ему деяния великого Константина, который вместе со святыми отцами Никейского собора «законъ человекомъ полагающе». [765] Немощь князя Владимира, вызванная неизлечимой болезнью, сподобила летописца назвать князя вторым Иовом: «И наставши зим, и зубы исподнии выгниша вси, и челюсть бородная перегни, се же бысть вторыи Иевъ». [766]

765

Там же. Стб. 915–916.

766

Там же. Стб. 916.

Сказанное выше свидетельствует о широкой церковной образованности и эрудиции автора летописи Владимира Васильковича. Трудно предположить, чтобы ею обладал простой штатский писец или какой-то благочестивый монах. Незауряден и литературный талант летописца, для которого занятие исторической письменностью было, по-видимому, привычным делом. Еще одной характерной чертой автора летописи является его безоговорочная преданность своему князю. Из лиц ближайшего окружения Владимира на эту роль, как кажется, наиболее подходит владимиро-волынский епископ Евсигний. Он был соратником и особо доверенным лицом волынского князя. Ему поручил Владимир вести переговоры с Мстиславом о передаче Владимирского княжества. Только он был посвящен во все княжеские мысли и сомнения. Евсигний отпевал Владимира в церкви Св. Богородицы, он же открывал его гроб вместе с княгиней в апреле 1289 г. Учитывая, что все эти события необычайно подробно изложены в летописи, а епископ Евсигний предстает в них как ключевая фигура, можно предположить, что именно ему и принадлежат все эти описания.

Летопись Владимира была завершена уже во время единоличного правления на Волыни Мстислава Даниловича. Об этом свидетельствует текст некролога Владимиру, в котором автор не только скорбит по умершему господину, но и обращается к нему с просьбой молиться «о земли брата своего, преданна ему тобою», а также и о самом Мстиславе: «Паче же помолися о брат своем Мьстислав добрыми длы». [767]

Заключительная часть Волынской летописи озаглавлена как «Начало княжения великого князя Мьстислава в Володимер», однако является фактически не особой летописью, а продолжением старой. Ни содержательно, ни стилистически новый текст не отличается от предыдущего. Можно думать, что он написан тем же летописцем, который составил и летопись Владимира.

767

ПСРЛ. Т. 2. Стб. 923–924.

Примечательно, что у Мстислава, как и у Владимира, особо доверенным лицом продолжал оставаться владимиро-волынский епископ. Ему поручал князь провести переговоры с Львом Даниловичем по поводу захвата его сыном Юрием волынского города Берестья. Выбор епископа для этой цели не случаен, поскольку он являлся не только высшим духовным авторитетом земли, но и был наиболее осведомленным свидетелем того, что Владимир передал Мстиславу «землю свою всю». В конце концов конфликт был улажен. Юрий оставил Берестье и вернулся в свой Белз, а Мстислав, разгневанный на берестейцев, обложил их за крамолу княжеской податью.

После рассказа об улаживании конфликта с Юрием Львовичем летописец вновь подчеркивает, что Мстислав является приемником Владимира на волынском столе. В стиле характеристики предшественника, он представлен летописцем как добрый пастырь земли, с любовью относящийся к боярам, а также рассудительный и мудрый правитель, умевший жить в мире «с околными странами: с Ляхы и Нмцы, с Литвою». [768]

Заметно изменилось в этой части летописи отношение к Льву Даниловичу, авантюры которого как будто больше не раздражали летописца. Наоборот, он с воодушевлением замечает, что из польского похода князь вернулся «с честью великою и со множествомъ полона». Однако благожелательное отношение летописца к Льву, как справедливо считал В. Т. Пашуто, не позволяют говорить о наличии здесь каких-то фрагментов его летописи. Уточнение летописца, что «Лев князь, брат Мстиславль», однозначно противоречит такому предположению. [769]

768

ПСРЛ. Т. 2. Стб. 933.

769

Пашуто В. Т.Очерки по истории Галицко-Волынской Руси… С. 132.