Русские на Мариенплац

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ, рассказанная Катей, – о том, как она встретила «настоящего еврея» и поняла, что вторично эмигрировать – практически невозможно…

Мое прибытие в Мюнхен было совсем не таким стройным и благостным, как у Эдика. У меня никаких инструкций и шпаргалок не было, да и если бы они были – я не смогла бы ими воспользоваться. У меня совершенно другой характер. Эдька у нас мужик тренированный. Он умеет и сказать вовремя, он умеет вовремя и промолчать. А я сначала раззявлю рот, а потом семьдесят семь раз подумаю – зачем я это сделала?! Не было случая, чтобы я на ровном месте в какое-нибудь дерьмо не вляпалась!.. У меня, как говорила тетя Хеся, «в поле – ветер, в жопе – дым».

Выползла я со своей гитарой и сумкой из аэропорта, стою как дура. В кармане у меня письмо Якова его брату, которого он не видел двадцать семь лет, но от разных людей слышал, что тот большой человек в Мюнхенской еврейской общине. Адреса брата он тоже не знал. Подозреваю, что двадцать семь лет тому назад между ними пробежала черная кошка – что-то они, наверное, не поделили. Может быть, даже тот «Дом для бездомных», который строил их отец. Не знаю, не знаю… Помню, как Яков все звонил куда-то, узнавал, где находится община в Мюнхене. Конверт надписал на иврите, а я уже позже приписала по-русски: «Райхенбахштрассе, 27».

Короче, «на деревню дедушке Константину Макарычу». И все. И три десятка английских слов, унаследованных от моего южно-африканского одессита Гришеньки. И абсолютный ноль в немецком языке. И вообще, я первый раз за нормальной границей!

Куда ехать, на чем ехать, сколько нужно платить – понятия не имею. Пустили Дуньку в Европу… И вдруг откуда-то сверху слышу:

– Хелло!

Поднимаю голову – негр! Такого роста, будто сбежал из Национальной баскетбольной лиги, из команды «Глоб троттерс». Минимум два с лишним метра!.. И морда у него такая цивилизованная, и улыбается во все свои сто тридцать два зуба, и снова говорит:

– Хелло!

Ну, совершенно рекламный негр!

– Хелло… – говорю.

А он вдруг как затараторит по-немецки. И размахивает своими розовыми ладошками величиной с пластмассовый поднос из столовой самообслуживания.

– Айм сори, – говорю. – Айм ноу спик дойч…

Тут негр вдруг так обрадовался, что даже пританцовывать стал. И без всякой паузы перешел на английский. И молотит, и молотит… Я опять свое:

– Экскьюз ми… Айм ноу спик инглиш.

Негр остановился, как вкопанный. На морде – горе, отчаяние, трагедия, будто он только что всех родственников похоронил. И спрашивает по-английски:

– А на каком языке мы можем разговаривать?

– На иврите, – говорю я.

Негр чуть не заплакал. Мне его даже жалко стало. И чтобы не показаться уж совсем безграмотной кретинкой, говорю без малейшей надежды на успех:

– Айм спик рашен.

И тогда эта дылда, эта верста коломенская, расплывается от счастья, бацает чечетку и говорит на отличном русском языке:

– Тогда у нас вообще не будет проблем! Я сразу почувствовал, что мы нужны друг другу, как воздух!!!

Вот это да! Я чуть в обморок не хлопнулась… И говорю:

– Вы из университета Патриса Лумумбы?

Он как заржет на весь аэропорт. Вытащил из заднего кармана джинсов спортивную шапочку с козырьком, напялил ее на башку, встал по стойке «смирно» и отдал мне честь:

– Сэм Робинсон – капитан армии Соединенных Штатов Америки. Мюнхен. Институт военных переводчиков.

– Катя… – говорю. – Катя Гуревич. Из Ленинграда. То есть, сейчас из Израиля…

А он не понял меня и говорит:

– Я тоже здесь теперь ненадолго. Скоро мы вернемся в Америку, и я буду жить дома в Нью-Йорке. У меня там мама и папа.

«Тебе хорошо… – думаю, – а у меня мама на одном конце света, папа на другом, а я на третьем. И жить мы вместе уже, наверное, никогда не будем…»

– А я думала – вы баскетболист, – говорю.

– Я тоже так думал, пока играл в баскетбол, – снова заржал Сэм. – Катя! Я встречаю своего лучшего друга – лейтенанта Джеффри Келли. Он прилетает к нам на полтора месяца на стажировку и языковую практику. Когда-то мы вместе кончали институт военных переводчиков в Монтерее. Он неплохо говорит по-русски. И если ты не очень торопишься, мы вместе отвезем тебя в Мюнхен. Самолет уже сел. Он минут через десять-пятнадцать появится. О'кей?

– О'кей, Сэм, – говорю. – Большое спасибо! Это как раз то, что мне нужно. Но мне нужно еще и заглянуть в туалет. Ты пока пригляди за моими шмотками.

Всем своим длинным телом, ногами, руками, лицом Сэм изобразил бешеную работу мысли и сказал:

– За «шмотками»… Молчи! Сейчас сам вспомню!.. Шмотки… Шмотки – вещи! Правильно?

– Молодец! – похвалила я его и пошла в туалет. Этот аэропортовский писсуар своей чистотой и вылизанностью напоминал операционную, где можно было делать трепанацию черепа без дополнительной дезинфекции.

Небольшая косметичка со всеми мазилками у меня была в кармане куртки, и я быстренько привела себя в порядок – подмазалась, подкрасилась, попудрилась и причесалась. И вышла из туалета малость посвежевшая и слегка взвинченная. Но такое со мной происходит всегда, когда я чувствую, что начинаю кому-то нравиться.

Покойная тетя Хеся считала, что это во мне не в полный голос, но достаточно слышно, позвякивают блядские гены моей мамы.

Вылезаю из-под крыши аэропорта на свет Божий, а Сэм уже стоит со своим приятелем, хлопает его по спине и хохочет, как сумасшедший. Приятель – ростом пониже, в плечах пошире, в какой-то хипповой пятнистой куртке и таких же штанах – тоже лупит Сэма по спине и чуть не помирает со смеху.

Рядом с моими вещами – вещи приятеля. Огромная зеленая сумка, в которой можно лето прожить небольшой семье с двумя детьми, и чемодан, стоимостью в половину подержанного автомобиля по израильским ценам.

– Катя! – орет Сэм на весь аэропорт. – Иди сюда скорей! Джефф прилетел!..

И всем своим видом приглашает меня радоваться вместе с ним, будто я с этим Джеффом в одном детском саду выросла. Я подхожу.

– Здравствуйте, Катя, – медленно говорит этот Джефф. – Извините, я теперь буду немножко плохо говорить по-русски, но потом хорошо. У меня полгода не было практики. Я работал с документами, а разговаривать было не с кем…

– Не прибедняйтесь. Прекрасно вы говорите по-русски, – сказала я. – Если бы я так говорила по-английски…

– Это не так трудно. Я вас научу, – улыбается Джефф.

– Начинай! А я пока подгоню машину, – говорит ему Сэм и убегает на автостоянку.

Мы с Джеффом рассмеялись. Я сразу же, а Джефф – через небольшую паузу, когда сообразил, что Сэм шутит.

Я стала его разглядывать. А он смущенно улыбается и отводит глаза в сторону.

Ничего в нем такого «американского» не было. Просто здоровый парень с абсолютно рязанской рожей. Такой классический персонаж из русской народной сказки – не то Иванушка-дурачок, не то Емеля пополам с Алешей Поповичем.