Русские навсегда
Шрифт:
– Барахло. Женские шмотки. Духи там. Пеньюары. Пара дисков, книги. Статуэтка какая-то. Одно слово – барахло.
– Н-да…
– Надо было мне идти, – пробормотал Рома. – Я бы им бутылку не отдал. Тем более шмотки бабские…
– Тебе, – Михалыч усмехнулся. – Они бы тебя сожрали там, с костями. Не слышал, год назад люди в Бутово пропадали?
– Да ладно…
– Натурально пропадали. Так потом выяснилось, что их бомжи жрали. Ага.
– Ладно заливать!
– Жрали, ответственный товарищ мне сказал, ну. Из органов. – Михалыч сделал большие страшные глаза и постучал себя
– Ну, а скандал был бы какой?! – Роман неуверенно отмахнулся. – Газеты, все такое…
– Какие газеты? Ты чего? Совсем маленький? Ты представь, что могло начаться? Гражданские беспорядки. Крысоловы всякие повылазили бы. Паника. Так что органы все верно сделали. По-тихому разогнали всех, кого пристукнули на месте, кого в тюрьму определили. А большинство разбежалось. Да. Так-то. А ты говоришь, тебе надо было идти. Коньяку пожалел. С бомжами шутки плохи, парень.
Судя по серьезному лицу, Роман наполовину купился на эту развесистую клюкву.
– Грузите вы мне какой-то левый софт, – неуверенно заявил он и снова прильнул к окну. – Коньяк, опять же…
– Так что, – не обращая внимания на ворчание, обратился Сергей к Михалычу, – у нашего друга житейские катаклизмы?
– Ну, в любое другое время никто выбрасывать женские вещи из окон не станет. А та блондинка в шубке, что в такси прыгнула так шустро, по ходу дела, бывшая хозяйка этих вещей. Так что, скорее всего, наш друг сейчас один-одинешенек. Визит нанесем?
Сергей откашлялся.
– Знаешь. Что-то я не готов к визитам. Только-только морда заживать стала. На чужую квартиру соваться… После этого… Дюбеля. Нет никакого желания, покамест. Может, лучше завтра и как планировали?
– Риска больше, свидетелей возможных тоже. Но интуиция в нашем деле – штука полезная. Ее слушать надо. Завтра так завтра.
Через некоторое время они вышли из подъезда и направились в расположенную неподалеку гостиницу «Даун-хаус». Которую Роман классифицировал, как нечто среднее между благоустроенной ночлежкой и общагой. Документов там не спрашивали, к постояльцам не присматривались, что было очень удобно.
12.
Лифты Борис не любил. Со времени изобретения первого лифта, казалось, прошло достаточно времени, чтобы человечество успело адаптироваться к этому явлению, но… Видимо, идея движущейся в вертикальной плоскости платформы претила мозгу примата. Хотя, может быть, и это более вероятно, Борис страдал легкой формой клаустрофобии. О чем и сам не догадывался.
Однако спускаться вниз по лестнице сегодня почему-то не хотелось еще больше.
Что-то изменилось в его сознании за прошедшую ночь.
То ли виски оказалось слишком крепким, то ли привычное самоедство довело психику до той грани, за которой всякие мелкие отклонения от нормы становятся критическими. В любом случае, сейчас полумрак погашенных ламп казался Борису подозрительным. Он подошел к перилам, ограждающим провал лестницы. Посмотрел вниз. Где-то далеко, семью этажами ниже, виднелась едва освещенная площадка. Черно-белая клетка истертой плитки. Первый этаж был ярко освещен. Однако другие этажи тонули
в зимнем сумраке. Борису вдруг показалось, что кто-то несколькими этажами ниже высунулся в пролет, вот так же, как он, только лицо было обращено вверх. Черные пустые глазницы, оскал приоткрытого рта.Борис испуганно отшатнулся. Сделал несколько шагов назад. Сердце бешено колотилось.
Вдруг, очень сильно, захотелось вернуться в квартиру. Выключить звонок, телефон, запереться, закутаться в одеяло и ждать. Чего?… Борис не знал.
Он сделал еще несколько шагов в сторону двери. Потом еще. И наконец кинулся назад. Выронил ключи, всхлипнул, дрожащими руками сумел поднять и даже вставить металлическую пластинку в щель замка. И только влетая на полном ходу в квартиру, позволил себе обернуться.
Там, на полутемной площадке, стоял человек. Черная тень.
Борис вскрикнул, захлопнул дверь и щелкнул замком.
Он стоял, тяжело дыша и прижавшись лбом к косяку. Что-то влажное, щекоча, потекло по подбородку. Борис провел рукой по лицу и увидел, что она мокрая.
«Слюна. Я слюну пустил», – подумал он.
От этой мысли сделалось смешно. Борис визгливо хихикнул, но, закрыв рот ладонями, сумел задавить в себе поднимающуюся истерику.
– Чего испугался-то? – собственный голос прозвучал чуждо. – Ну, человек… Сосед, наверное, сверху. Или там… Монтер. И внизу тоже. Почудилось. Почудилось, и все.
Борис отошел от двери. Посмотрел в зеркало.
– Нечего сказать, хорош. – Из зеркала на него смотрел бледный, с темными кругами под глазами человек. Совершенно незнакомый. Бориса даже передернуло от того, что он не может найти в отражении ни одной знакомой черты. Ни единой.
Словно стремясь подтвердить, уверить самого себя в том, что он контролирует ситуацию, Карасик провел рукой по волосам. Отражение повиновалось. Оно так же послушно повторило все действия Бориса. Подпрыгнуло. Развело руки в стороны. Присело. Поклонилось. И даже улыбнулось.
От этой вымученной улыбки стало только хуже. Более всего улыбка напоминала оскал смертельно испуганного животного.
– Что-то ты, братец, сегодня не в образе. – Борис погрозил зеркалу рукой. – Мятый какой-то. Нельзя так…
И он снова улыбнулся, покровительственно так, мол, смотри у меня… Но получилось плохо. Борис вдруг понял, что отражение ни при чем. Это он. Только он сам не в образе, мятый, испуганный… Внезапно накатило понимание, что когда он гримасничал, прыгал и приседал перед зеркалом, то искал не подтверждения подчиненности отражения. Нет. Совсем наоборот. Откажись тот, зеркальный человек, исполнять его волю, Борису было бы легче. Он – не я, вот чего искал Борис.
И не нашел.
– Что же это?… – Борис закрыл глаза ладонями, а когда снова открыл их, то в ужасе отпрыгнул от зеркала. Там, в глубине прихожей, что-то было не так. Подсознание, обостренное параноидальным психозом, отметило неправильность раньше, чем сознание обработало полученную информацию.
Стоя за стеной кухни, Борис, с бешено колотящимся сердцем, осознал причину своего страха.
Ручка входной двери была повернута вниз. Кто-то… Кто-то С ТОЙ СТОРОНЫ пытался открыть дверь.