Русские не сдаются!

Пока фашисты думали, что делать, я начал торопливо сгребать все разбросанные по «салону» броневика бумаги – в основном листочки из блокнота, сами блокноты, в количестве аж трех штук, какие-то книги в твердых обложках, похожие на справочники. Собрав все в стопку, положил сверху карту. Готов покинуть машину. Надо бы аппаратуру разбить и машину поджечь, только… понять бы, что решит немецкий командир. Ну, чего молчите, фрицы? Ускорим им процесс мышления… Я несколько раз нажал тангенту манипулятора:

– Модель, Модель, ответь Везелю!

– Модель на связи!

– Где вы там?

– Старый приказал в боевые порядки разворачиваться. Полчаса продержитесь?

– Напролом не лезьте! Из-под обстрела мы вышли. Немедленная помощь нам не требуется!

– Понял тебя, Курт… Где вы напоролись на русских?

– Засада в трех километрах восточнее отметки «девять».

– Понял тебя, Везель! Будем минут через сорок, попроси обер-лейтенанта послать один экипаж на «восьмерку» – встретить нас.

– Сделаю!

– Курт, что с тобой? – внезапно спросил Модель. – Как-то ты… не так говоришь…

Ага, все-таки прочухал, урод. Значит, пора валить!

– Модель, не слышу тебя! Не слы… … бя…

Всё! Бросаю манипулятор, подхватываю стопку бумаг и выбираюсь из функвагена. От головы колонны подбегает капитан, бросая на ходу:

– Ну, что там? Когда ждать немцев?

– Полчаса у нас есть.

– Тогда ноги в руки, и айда! Командование я известил, оборону подготовят. Ваня! Жги эту восьмиколесную телегу к ебеням!

Глава 7

Грузовики снова выстроились в колонну и покатили на восток. И до темноты гнали, пользуясь относительным спокойствием. Уже в сумерках наткнулись на подготавливаемую оборонительную позицию. Нас даже обстреляли сгоряча, приняв за фрицев, – немудрено, в колонне шли трофейные бэтээры. К счастью, быстро разобрались – потерь не было. Насколько я смог разглядеть, оборона подготавливалась довольно грамотно – противотанковые пушки на флангах, там же отсечные позиции станковых пулеметов. Надеюсь, что фашистам такой «теплый» прием не понравится.

У самого Житомира мы стали свидетелями бомбардировки: десяток двухмоторных самолетов, пролетев на приличной высоте, сбросил свой груз куда-то на центр города. Там сразу что-то хорошо загорелось, к небу поднялся жирный столб дыма. Из-за этого или следуя первоначальному плану, колонна, проехав предместье, свернула в сторону, огибая город по дуге. Остановились уже в сумерках, въехав через железные кованые ворота во двор старинного трехэтажного дома, окруженного кучей одноэтажных пристроек, явно возведенных в более поздние времена, чем главный корпус. После команды спешиться погранцы построились и, печатая шаг, скрылись в лабиринте домиков. Пленных увели под конвоем, раненых унесли выскочившие откуда-то, как чертики из табакерки, молодые парни в грязноватых белых халатах. Машины с «макулатурой» и телами павших уехали на задний двор. За ними укатили броневики – наш и трофейные. А меня с Мариной и Мишкой поманил за собой Альбиков.

У центрального крыльца особняка стояли часовые с автоматическими винтовками. Хуршед остановился возле них, достав целую стопку каких-то бумаг. Пока бойцы проверяли его пропуска, я неторопливо огляделся. Несмотря на довольно поздний час, через двор постоянно пробегали красноармейцы и командиры. Присмотревшись, я заметил возле окружавшей дом ограды несколько пулеметных гнезд, обложенных мешками с песком и укрытых рваными масксетями. В гнездах стояли как станкачи, так и простые ручники. ПВО особо охраняемого объекта была представлена двумя счетверенными «максимами». Рядом, накрытые грубо сколоченными дощатыми щитами, стояло несколько легковушек и небольшой броневичок – уже знакомый мне «БА-20». Щиты, видимо, должны изображать сарайчики. Явно тут какой-то крупный штаб. Но… кто же так бездарно его разместил? В отдельном, наверняка отлично просматривающемся с воздуха строении. Маскируй машины и огневые точки, не маскируй – один хрен. Непуганый народ…

Наконец Альбиков разобрался с пропусками, и мы вошли в подъезд. За высокими дверями с большими зеркальными стеклами нам открылся помпезный холл, почти сплошь украшенный потертой позолоченной лепниной. Здесь нас встретил новый парный пост, на этот раз возглавляемый командиром, украшенным повязкой дежурного. Теперь пропуска проверяли более тщательно, потребовав документы, удостоверяющие личность. Впрочем, дежурного вполне удовлетворили предъявленные комсомольские билеты. Покосившись на мою порванную форму, висевший на поясе «Парабеллум», трофейную винтовку Барского, командир взял трубку стоящего в закутке полевого телефона. Через пять минут откуда-то вынырнул пожилой дядька с одинокой шпалой на черных петлицах, представившийся комендантом. Внимательно оглядев каждого из нас добрыми усталыми глазами, капитан отправил сержанта на второй этаж, махнув в сторону ведущей наверх лестницы, а нас пригласил следовать за собой. Причем отправились мы почему-то в подвал – комендант толкнул неприметную дверь в темном углу холла. Спустившись на два пролета, мы наткнулись на очередной пост – на неширокой лестничной площадке кемарил стоя, облокотившись на винтовку с примкнутым штыком, немолодой красноармеец, закрывая своей спиной узкую дверь.

– Опять на посту дрыхнешь, Охрименко! – беззлобно толкнул бойца капитан. И добавил, скорее по привычке: – Два наряда!

– Есть, два наряда! – хриплым со сна голосом отозвался Охрименко. И спросил, кивнув на нас: – Новые постояльцы?

– Не помнишь, в женской светелке свободные койки есть? – проигнорировав риторический вопрос подчиненного, сказал капитан.

– Даже две, – равнодушно ответил Охрименко, открывая дверь, за которой виднелся слабо освещенный длинный коридор. – Машку с Женькой утром в штаб фронта отправили.

– Не Машку с Женькой, а сержантов Букину и Яковлеву! – строго поправил красноармейца комендант. – Еще раз услышу, как ты телефонисток проблядушками называешь, – сгною в нарядах!

– Ой да ладно, Фома Лукич, а то вы не знаете, куда они по ночам бегают, – вздохнул Охрименко, пропуская нас на охраняемую территорию.

Марина с Мишкой пребывали от услышанного разговора в легкой задумчивости. Пошатнулись все их представления о царящей в рядах доблестной Красной армии дисциплине и субординации. При том, что сами дети комсостава и должны знать всю армейскую подноготную.

Капитан, проведя нас по коридорчику, указал на третью дверь справа:

– Здесь санузел. Можно оправиться и умыться.

– А… – попытался что-то сказать Мишка.

– Потом! – отрезал капитан. – Потом сходите сюда. Если приспичит… Пошли дальше.

Через тридцать шагов Фома Лукич остановился и ткнул пальцем в Марину:

– Тебе сюда. Бери любую свободную койку. Я заходить не буду, а то с перепугу засветят в лоб чем тяжелым…

– Кто-то к ним ночью ломился? – догадался я.

– Были прецеденты, да… – кивнул комендант. – Так что, милая, ты сама размещайся, а мы с молодыми людьми дальше пойдем.

Дверь в женскую комнату украшал обрывок листа бумаги с неразборчивым карандашным рисунком и подписью «Стучать!». Марина с опаской подошла и постучала. Из «светелки» донеслось невнятное бормотание. Не дожидаясь, пока девушка наладит контакт с будущими соседками, Фома Лукич повлек меня с Мишкой дальше по коридору. Дверь «мужской спальни» он, не стесняясь, открыл ногой. В тусклом свете десятисвечовой лампочки под неожиданно высоким потолком я увидел вытянутую метров на десять, но при этом узкую комнату. Вдоль стен стояли застеленные серыми солдатскими одеялами железные койки, большая часть которых пустовала. Только у дальней торцевой стены спали, не раздеваясь, два человека. Причем один из них – в гражданской одежде.