Русские плюс...
Шрифт:
Конечно, если придираться к частностям, то русские во Франции и русские в Канаде — «дьявольская разница». Одно дело аристократы, разбежавшиеся по парижским таксопаркам, или тонкий слой литераторов-беженцев, создавших воздушный замок издательства YMСA, и другое дело — молокане, компактно переехавшие в Канаду (на толстовский гонорар за «Воскресение» и другими путями), — тут и концентрация иная, и уровень поближе к земле, по каковой причине русские (или украинцы) в Канаде вряд ли подходят безоговорочно под понятие «эмигрантов», — скорее уж это анклав.
Но придираться не хочется, потому что Вл. Дозорцев имеет все основания усмотреть в этих частных случаях нечто общее, и это общее очень важно в теперешних пересекающихся культурных
Термин «патридуализм», помимо русской неблагозвучности, еще и по сути нехорош: «почему — две, а не три родины?» — сам же спрашивает Дозорцев. Пример евреев в этом смысле весьма показателен: если люди проходят не через одну, а через две диаспоры, то, помимо тяги к «этнической родине», не может не сохраниться в их душах привязанность еще к двум (а если и к трем?) культурам, давшим им нишу. Допустим, к русской, немецкой и украинской: вариант Агнона, совместившего библейские начала со стилистикой Гоголя и мотивы германского галута с мелодиями галицийского Бучача. Или — вариант Башевиса-Зингера, который вернулся на «этническую родину», неся в душе польский опыт, а попутно усвоив в США «формы общей мировой культуры» (некоторые его тексты существуют только по-английски).
Речь идет о принципиально новой культурно-этнической ситуации, в которой современный человек не просто может соединить в душе разные культурные начала (по русско-японскому принципу матрешки), но, пожалуй, не может не соединять их. Во всяком случае, чем культурнее личность, тем более открыта она мировым поветриям, тем больше разных начал будет в ней пересекаться. Чем больше влияний и воздействий, тем больше вероятность, что личность обнаружит в своем фундаменте несходящиеся слои и, главное, захочет придать им значение.
Канада, о которой вспомнил Вл. Дозорцев, — красноречивый пример такой поликультурности: государство — одно, но франкофоны и англофоны упорно отстаивают свою этническую несхожесть, и так же сохраняют несколько слоев в духовном фундаменте русские, украинцы, индейцы и любые другие попавшие в этот общий двуязычный обруч национальные группы.
Более того, ни одно однородное целое, пусть даже имеющее эту однородность в качестве государственной программы, не может удержать ее в настоящих условиях: целое обречено дробиться. По этническому признаку — так по этническому, по религиозному — так по религиозному, но дробиться будет непременно. Взять Соединенные Штаты: вроде бы успешно функционирующий «общий котел» (то, что у нас от перегрева разорвалось), и два века отбор ведется именно по признаку отказа от «прежних корней» и принятия новой, американской идентификации.
И что же? Дробится и там единое. Уже выделена каста «чистых» — WASP, где отобрано все: и этническая белизна кожи, и англосаксонская «прапамять», и даже протестантская конфессиональность (white-anglo-sax-protestant). Соответственно, американские ирландцы не могут забыть, что они ирландцы, американские итальянцы — что они итальянцы… не говоря уже о неграх, японцах, корейцах и китайцах, у которых все «на лице написано». Да еще накладываются сюда психологические расколы: Север — Юг, Восток — Запад (Новая Англия — Средний Запад, Дальний Запад…). В общем, не будет и у них «общего котла», а будет — пока не повернется Колесо Истории — бесконечное перетекание форм, сплетение «прапамятей», удвоение, утроение, учетверение идентификаций.
Удивляются: как же так, Советский Союз распадается, Россию сотрясают конвульсии дезинтеграции, в то время как Запад консолидируется и Европа объединяется в единое целое.
Но процесс — общий, хотя и происходит на разных уровнях. Один уровень — укрепление национальных государств, сложение этих государств в общеевропейскую и мировую системы и другой уровень — накопление психологических «особостей», дробление культурных спектров в пределах общего «белого света» той или иной материальной цивилизации.
Те же евреи, вернувшись
на свою «этническую родину», начинают острейшим образом ощущать землю, которую они принесли на подошвах: в Израиле они — русские, американцы, немцы, испанцы, эфиопы… Дробится и противостоящий им арабский мир. Я подчеркиваю: речь идет не о «национальном» или «этническом» дроблении, а о накоплении своеобычности как всеобщем законе современного бытия. «Национальное», как и «государственное» — частный случай. Да, на нынешнем этапе совпадение этноса и государства — как бы счастливый случай, но вглядитесь в эти счастливые случаи, в эти эталонные национально-однородные государства — и вы увидите в них неутихающее дробление оттенков.Никогда не забуду реплику немки в разговоре со мной на эти темы:
— Никакие мы не немцы! Это Бисмарк придумал, что мы немцы, а мы другое: пруссаки, саксонцы, баварцы, гессенцы, эльзасцы…
Бисмарк, конечно, ничего не придумал, он осуществил то, что «дремало» в истории: пруссаки и баварцы должны были объединиться. Ради выживания в «Европе отечеств». И Гарибальди ничего не придумал, сплачивая итальянцев. И Муссолини, который с тою же целью опирался на «римские руины». Однако это опора коварная. Когда я, оказавшись недавно в Милане и обсуждая с тамошними философами проблемы современного национального сознания, решил польстить моим собеседникам и сказал, что в их исторической памяти «дремлет» Рим, они из вежливости промолчали, но потом один наш умный итальянист объяснил мне (на ушко), что похвалить ломбардийцев за то, что они хорошие римляне, все равно что похвалить киевлян за то, что они настоящие москали. Я, конечно, зарекся впредь говорить такие глупости. Впрочем, всякая глупость тоже реальность, но в «утраченном» ряду. Надо чувствовать ряды.
История государств — это смена форм целесообразности. Это один ряд. История культуры — кипение нецелесообразных составляющих внутри этих форм. Это другой ряд. Англичане едины в контексте Великобритании как государства, но копни их души — и обнаружишь кельтов, саксов, норманнов… Копни испанцев — и обнаружишь кастильцев, басков, каталонцев… Копни русских…
Как, а язык?! Разве язык не является мощнейшим средством, сплачивающим людей в государства?
Является. Вернее, может являться, если совпадает с государственной целесообразностью. Может и не являться, если целесообразность диктует другое. Сколько государств у народов, говорящих по-немецки? (Что не мешает германской конституции считать потенциальными гражданами всех «этнических немцев», но это уже как раз культурное движение, ищущее, хоть и не находящее государственных форм.)
Латинская Америка — пример того, как языковая общность «разъезжается» с государственной целесообразностью. Меж двумя языками: испанским и португальским — поделили континент, можно сказать, «по линейке»; на будущее культуры это оказало, конечно, свое воздействие, — уже хотя бы потому, что мощнейшая страна этой части света, Бразилия, говорит по-португальски, а остальные крупные страны — по-испански, — но какие это оказались страны, зависело скорее от силовых хитросплетений истории, чем от «первоэлемента» культуры.
Впрочем, при малейшей перемене ветра «первоэлементы» дыбом встают из подсознания и выпрямляются во весь рост. Между латиноамериканскими странами отношения достаточно сложные, и с аргентинцами, например, нет никакой априорной солидарности; есть даже некоторая изначальная оппозиция, отчасти и потому, что итальянские «корни» у аргентинцев сильней, чем у других «ибероамериканских» народов; но стоило Англии столкнуться с Аргентиной на Фолклендах, то бишь на Мальвинах, — и все эти народы мгновенно ощутили себя «латиноамериканцами», «ибероамериканцами», «южноамериканцами», — в то время, как в других сюжетах они оставались эквадорцами, гватемальцами и чилийцами, а при известных условиях ощущали и прапамять, которая у одних — испанская, у других индейская, у третьих африканская…