Русские провидцы и предсказатели

Широко известна история, когда Мессинга пригласил всесильный граф Чарторыйский и обратился к нему с просьбой отыскать в огромном родовом замке утерянную семейную реликвию – старинную бриллиантовую брошь, стоившую не менее 800 тысяч злотых – сумасшедшие деньги!

Граф подозревал, что брошь украли, а поскольку сразу, как только обнаружилась пропажа, из замка запрещено было кому бы то ни было выезжать и даже выходить, граф полагал, что брошь находится в замке. Если ее и украли, то вынести никак не могли. Мессингу была поставлена задача въехать в замок под видом художника, встречаться с обитателями и «прослушивать» их, чтобы отыскать вора. Сыграть художника Вольфу не составляло труда, поскольку в то время он имел вполне артистический вид – свободный черный плащ-накидка, широкополая шляпа, длинные волосы.

Задача поначалу казалась из простых, но служащих в замке было очень много. Мессинг встречался со всеми, но нужного человека не находил. Сам граф ничем помочь ему не мог, поскольку был твердо уверен в честности и порядочности своих близких, а так же прислуги, проживавшей в замке и служившей ему верой и правдой много лет. Мессинг уже склонен был поставить графа в известность, что драгоценную брошь все же вынесли из замка, когда его внимание привлек. маленький мальчик, сын одного из слуг, страдавший слабоумием. Одного его из всех обитателей замка не удавалось «прослушать». Мессинг стал внимательно присматриваться к мальчику и заметил, как тот буквально часами мог заворожено застывать в немом восхищении перед блестящими предметами. Мессинг знал о так называемой сорочьей болезни. Он решил проверить свою догадку и, вытащив из кармана жилетки золотые часы, покачал ими медленно в воздухе, уловил завороженный взгляд мальчика и, положив часы на стол, сделал вид, что уходит, спрятавшись за дверью и наблюдая оттуда за мальчиком. Как только Вольф Мессинг вышел за дверь, мальчик бросился к столу, с жадностью схватил часы и побежал с ними вон из зала. Мессинг поспешил за ним, испугавшись, что не успеет увидеть, в какое «гнездо» унесет малыш свою «добычу». К его удивлению, мальчик добежал до лестницы, остановился возле чучела большого медведя и засунул часы. в оскаленную пасть зверя.

После этого Мессингу оставалось только призвать хозяина замка и попросить его распорядиться разрезать шею чучелу. Граф удивился, но распорядился выполнить просьбу Мессинга. Шею чучелу вспороли и оттуда посыпались елочные игрушки, кусочки фольги, цветные стекла, мельхиоровые ложки и прочая блестящая мишура, среди которой оказалась и злополучная брошь.

А Мессинг продолжал открывать в себе все новые таланты, которые, казалось, неисчерпаемы. Кроме экстрасенсорных и телепатических способностей у него открылся дар предвидения и чтения судеб.

Началось все, как и бывает чаще всего в жизни, случайно. «Однажды, еще в тридцатые годы, в Польше, пришла ко мне на прием молодая женщина. Она достала фотографию мужчины, несколько моложе ее по возрасту, имеющего явное родственное сходство с ней.

– Мой брат, – объяснила она. – Два года назад он уехал в Америку. За счастьем. И с тех пор – ни единого слова. Жив ли он? Можете ли вы узнать?

…Я смотрю на карточку брата бедной женщины. И вдруг вижу его словно сошедшего с карточки, чуть вроде бы помолодевшего. В хорошем костюме. И говорю:

– Не волнуйтесь, пани. Ваш брат жив. У него были трудные дни, сейчас стало легче. Вы получите от него письмо на тринадцатый день, считая сегодняшний. Это будет первая весточка от него за два года. Потом он будет вам писать чаще.

.Женщина ушла от меня и, как водится, рассказала обо всем соседям. Пошла молва. Дошла до газетчиков. Начался спор в печати: ошибся Мессинг или нет? В общем, на тринадцатый, предсказанный мной день в этом местечке собрались корреспонденты чуть ли не всех польских газет. Письмо из далекой Филадельфии пришло с вечерним поездом».

Сам Мессинг пытался рассказать, как это с ним происходит:

«Лучше всего я чувствую судьбу человека, которого встречаю первый раз в жизни. Или даже которого не вижу совсем, только держу какой-либо принадлежащий ему предмет, а рядом думает о нем его родственник или близкий человек.

Рассказанный мною эпизод о польском эмигранте относится именно к числу таких случаев: я держал в руке его карточку, а рядом сидела и думала его сестра. Перебирая в памяти сотни подобных случаев, я не могу не остановиться на единственном ошибочном. Впрочем, не совсем ошибочном.

Дело было опять-таки еще в Польше. Ко мне пришла совсем немолодая женщина. Седые волосы. Усталое доброе лицо. Села передо мной и заплакала.

– Сын. два месяца ни слуху, ни духу. Что с ним?

– Дайте мне его фото, какой-нибудь предмет его. Может быть, у вас есть его письмо?

Женщина достала синий казенный конверт, протянула мне. Я извлек из него исписанный листок бумаги с пятнами расплывшихся чернил. Видно, много слез пролила за последние два месяца любящая мать над этим листком линованной бумаги. Мне вовсе не обязательно в таких случаях читать, но все же я прочитал обращение: «Дорогая мама!..» – и конец: «Твой сын Владик». Сосредоточился. И вижу, убежденно вижу, что человек, написавший эти страницы, мертв. Оборачиваюсь к женщине:

– Пани, будьте тверды. Будьте мужественны. У вас много еще дела в жизни. Вспомните о своей дочери. Она ждет ребенка – вашего внука. Ведь она без вас не сумеет вырастить его.

Всеми силами постарался отвлечь ее от заданного вопроса о сыне. Но разве обманешь материнское сердце? В общем, наконец я сказал:

– Умер Владик.

Женщина поверила сразу. Только через полчаса ушла она от меня, сжимая в руке мокрый от слез платок.

Я было забыл уже об этом случае: в день со мной разговаривали, просили моей помощи, советовались три-четыре человека. И в этом калейдоскопе лиц затерялось усталое доброе лицо, тоскующие глаза матери, потерявшей сына. И конечно же сейчас я не смог бы вспомнить о ней, если бы не продолжение этой истории.

Месяца через полтора получаю телеграмму: «Срочно приезжайте». Меня вызывают в тот город, где я был совсем недавно. Приезжаю с первым поездом. Выхожу из вагона – на вокзале толпа. Только ни приветствий, ни цветов, ни улыбок – серьезные, неприветливые лица. Выходит молодой мужчина:

– Вы и есть Мессинг?

– Да, Мессинг это я.

– Шарлатан Мессинг, думаю, не ожидает от нас доброго приема?

– Почему я шарлатан? Я никогда никого не обманул, не обидел.

– Но вы похоронили меня живого!

– Я не могильщик.

– И чуть-чуть не загнали в гроб вот эту женщину. Мою бедную мать…

Смутно припоминаю ее лицо, виденное мной. Спрашиваю:

– Все-таки кого же я заживо похоронил?

– Меня! – отвечает молодой мужчина.

Пошли разбираться, как это всегда в таких случаях было в еврейских местечках, в дом к раввину. Там я вспомнил всю историю.

– Дайте мне, – прошу женщину, – то письмо, что вы мне тогда показывали.

Раскрывает сумочку, достает. В том же синем конверте, только пятен от слез прибавилось. По моей вине лились эти слезы! Смотрю я на страницы с расплывшимися чернилами и еще раз прихожу к убеждению: умер человек, написавший это письмо, умер человек, написавший «твой сын Владик.» Но тогда кто же этот молодой мужчина?