Русские современники Возрождения
Шрифт:
Не разделяли еретики и господствовавшего в ю время на Руси представления, что мир, созданный богом в семь дней, просуществует семь тысяч лет (ибо сказано в Псалтири, что «тысяча лет для бога как день единый»). Представление о конце мира, который должен наступить в 7000-м году от сотворения мира (т. е. в 1492 г., если считать по нашему летосчислению), было настолько общепринятым, что даже пасхалия (таблица для определения переходящей даты празднования пасхи на каждый год) была доведена на Руси до 7000–1492 года: предполагалось, что после 1492 года праздновать пасху уже не придется! «Зде (здесь) страх, зде беда велика, зде скорбь не мала!.. Сие лето на конци явися, в онь же (наступил тот последний год, в который) чаем всемирное пришествие Христово!» — писали составители этой пасхалии (этот текст содержался, в частности, и в сборничке, принадлежавшем Кириллу Белозерскому). Но еретики, критически относившиеся к греческой традиции, не верили в конец мира. Напротив, они были убеждены, что грядущий 1492
По своей ли инициативе или по совету кого-либо из приближенных Иван III, завоевав Новгород, пригласил тамошних противников церковных «имений» и «стяжаний» к себе в Москву. Один из еретиков, священник Алексей, занял даже среди московского духовенства весьма важное место. В 70-х годах Иван III решил ознаменовать победу над Новгородом перестройкой «града» (Кремля) и находившихся в нем церквей: «церкви из града выметал вон» — как, явно преувеличивая, утверждал Геннадий Новгородский. Перестроен был и главный храм страны — Успенский собор. Перестройка началась уже вскоре после Шелонской победы, но еще не завершенный собор в 1474 г. из-за неудачной кладки стен развалился, и для новой постройки был приглашен итальянский архитектор Аристотель Фиораванти. Аристотелю удалось создать удивительный архитектурный памятник, соединив русские владимирские традиции (он специально ездил во Владимир посмотреть тамошние храмы) с привычными ему ренессансными. В августе 1479 г. храм был торжественно открыт; протопопом его стал новгородский священник Алексей. Другой еретик, Денис, стал служить в кремлевской великокняжеской усыпальнице — Архангельском соборе. Третий, Гавриил, — еще в одной московской церкви. Тогда же, очевидно, завязались связи между этими еретиками и Федором Курицыным.
Идеи, воспринятые Курицыным на родине, полу чили новое развитие во время его поездки на запад.
Зарубежная Европа — страна «латин», как именовали в России католиков, оказалась и непохожей и очень похожей на родину Курицына. Иными были наряды, дома, картины, висевшие в королевском дворце в Будине (Будапеште). Венгерский король (1458–1490) Матвей Корвин (Матиаш Хуньяди), во владениях которого находился ряд славянских земель, а в 80-х годах даже Вела, слыл покровителем наук и искусств. Основанная им библиотека — Библиотека Корвина — стала одним из богатейших книгохранилищ Европы; там Курицын мог найти не только редкие рукописи, но и никогда еще не виденные им печатные книги, появившиеся в Западной Европе с середины XV века; при Матвее Корвине в пригороде Буды — Пеште была основана уже и собственная типография, а в Братиславе— университет. Сочинения же, которые читали в Центральной Европе, напоминали сочинения, переписывавшиеся Ефросином или его собратьями. Западине параллели к русским памятникам конца XV века многочисленны: рассказы (поэтические и прозаические) об Александре Македонском, басни о Соломоне и Морольфе, басни о животных, аналогичные «Стефаниту и Ихпилату», «Троянская история», изданная в Чехии в 1468 году типографским путем.
Время Федора Курицына совпало с одной из удивительнейших эпох в истории человечества. Феодальные войны во многих европейских странах, массовые эпидемии, усилившиеся из-за скопления населения в сильно разросшихся городах, — все это вызывало ощущение «горького вкуса жизни» в эпоху, которую известный голландский историк И. Хойзинга назвал «осенью» или «увяданием средневековья». Как и на Руси, на Западе ждали конца мира по истечении седьмой тысячи лет от его создания, — правда, на Западе преобладало летосчисление от Рождества Христова, но время рождения Спасителя определялось примерно так же, ка в Византии и на Руси, — около 5000 года от сотворения мира и, следовательно, окончания 7000 лет существования мира ждали где-то между 1492 и 1500 годами.
Но рядом с великим страхом, как это часто бывает, жили и великие надежды. Никогда еще люди средневековья не думали столько о неизбежных переменах, ожидающих мир. Подобно Александру Македонскому из средневекового романа люди XV века стремились хотя бы накануне неизбежной смерти познать мир до конца: таков был, по преданию, один из аргументов, каким убеждал Колумб испанских монархов дать ему средства для экспедиции (она была совершена, как известно, как раз в 1492 г. — в году, когда ждали конца мира). Не менее важным доводом и пользу далеких экспедиций служило легендарное письмо царя Индии «пресвитера Иоанна» — то самое, которое на Руси называли «Сказанием об Индийском царстве». О «пресвитере Иоанне» помнили и Колумб, и Васко де Гама, направлявшиеся в Индию двумя путями — западным — через Атлантический океан и восточным — вокруг Мыса Доброй Надежды; путешественники имели с собою даже письма к царю-священнику или к его преемникам.
Вряд ли собеседники Курицына в Будине были смущены, если он рассказал им о своих новгородских знакомцах — русских еретиках конца XV века. Многие подданные венгерского короля, жившие на присоединенных им словацких и чешских землях, были гуситами — последователями великого чешского реформатора Яна Гуса, сумевшими после казни своего учителя в 1415 г. сохранить его учение. Гуситы преобразовали церковь, конфисковали многие церковные земли, упростили
и сделали доступной народу церковную службу. Наиболее радикальные из них вообще отвергали церковную иерархию, требовали всеобщего равенства.Наряду с чешским реформаторством проникали в Венгрию свободные идеи и из других стран, например из Италии. Европейские вольнодумцы так же не хотели верить во всеобщую гибель человечества в 1492 г., как и их новгородские собратья. Мир, который должен погибнуть, это был, по их представлениям, старый мир, где идет война всех против всех, царствуют ложь, жадность и суеверии. Московское «зелье в куряти» (яд в цыпленке), которым был отравлен Шемяка, вряд ли могло удивить собеседников Курицына — уж кто-кто, а итальянцы знали, как светские и духовные князья нарушают договоры, обманывают и исподтишка отправляют на тот свет своих соперников. Предвестники конца старого мира действительно налицо. Уже многие не верят «римской волчице» — папскому престолу, поддерживающему раздробленность государств: уже говорят, что и права пап на Рим и прилегающие области основаны на давнем обмане. Нарождается новый мир — без прежних границ и кровопролитных войн, мир науки и просвещении. Но, если новый мир не может быть построен без насилия, если города-республики не могут быть объединены под властью «икиарха» — доброго правителя, соблюдающего все их вольности, то нужно найти решительных вождей и вручить им всю полноту власти. Это — синьория, принципат — уступка народного суверенитета одному лицу, но временная — во имя всего народа и общего блага; когда всеобщая справедливость будет установлена, она больше не понадобится.
Мысли о новом мире не оставляли Федора Васильевича Курицына после возвращения из путешествия. Неожиданная задержка в Белгороде его, возможно, даже обрадовала: он получил досуг не только для конкретно-политических дел. Во всяком случае, именно после возвращения из Венгрии и Молдавии, в 1485 году, вокруг него создался тот кружок, который враги считали главным оплотом еретиков: «а та стала беда», по словам архиепископа новгородского Геннадия, после того, «как Курицын из Угорские земли приехал», и перебравшиеся из Новгорода в Москву протопоп Алексей, поп Денис и другие новгородские еретики стали постоянно ходить к нему. «Курицын у них и печальник (т. е. главный защитник), — жаловался Геннадий, — а о государской чести печали (заботы) не имеет».
Захваченный и допрошенный Геннадием участник этого новгородско-московского кружка рассказал под пыткой о собраниях кружка и об участии в нем еще одного лица — «угрянина Мартынки». Все эти подробности были для Геннадия очень дороги: они должны были служить доказательством его хорошей осведомленности и точности сведений, посланных в Москву. «А потому, — с торжеством заключал новгородский владыка, — Курицын начальник всем тем злодеям»{105}.
Чем же занимались Федор Курицын и его товарищи? К сожалению, известно об этом очень мало. Сохранилось несколько рукописей, созданных еретиками — составленный в середине XV в. свод всеобщей истории «Еллинский летописец», переписанный московским еретиком Иваном Черным (сбежавшим в Литовскую Русь еще до 1490 г.) и церковно-юридический сборник «Кормчая — Мерило Праведное», писанный рукой брата Федора Курицына дьяка Ивана Волка. Из числа памятников, вышедших?из еретических кругов, наиболее интересно и, по-видимому, наиболее оригинально «Лаодикийское послание». Зашифрованная цифровой тайнописью приписка к этому памятнику называет имя лица, «приведшего» (обретшего или привезшего) его: «Федор Курицын диак». Именно зашифрованность приписки и помогла «Лаодикийскому посланию» сохраниться в рукописной традиции последующего времени, когда имя Федора Курицына стало запретным.
Что же это за памятник? Загадочно уже самое его название. Лаодикия — город в Передней Азии, жителям которого было адресовано апокрифическое (не вошедшее в библейскую книгу апостольских посланий) послание апостола Павла, но с этим посланием сочинение Курицына ничего общего не имеет. Почему оно называется «Лаодикийским посланием», неизвестно. «Лаодикийское послание» Федора Курицына состоит из трех частей (считая третьей зашифрованную подпись автора). Первая часть представляет собой своеобразный философский трактат, построенный так, что каждое его изречение начинается с того слова, которым оканчивалось предыдущее, образуя как бы своеобразное стихотворение из десяти строк:
Душа самовластна, заграда (ограда) ей — пера.
Вера — наказание (наставление), ставятся пророком.
Пророк — старейшина, исправляется (направляется)
чюдотворением.
Чюдотворения дар мудростью усялеет
(поддерживается мудростью)…
Вторая часть — особая таблица из 40 клеток-квадратов, каждый из которых заключает в себе две буквы и комментарий к ним. Автор различает согласные («плоть», «столп») и гласные («душа» и «приклад») буквы, указывает, как сочетаются между собой отдельные звуки, как образуются слова женского и мужского «имени» (рода). Но таблица «Лаодикийского послания» служила не только своеобразной грамматической и фонетической энциклопедией. В каждой из клеток было помещено по две буквы — красная (написанная киноварью) и черная; заменяя одну букву на другую, таблицу можно было использовать как ключ к шифру{106}.