Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Шрифт:
Из акта осмотра «Колумбии» видно, что фонари на ней исправны, но при вторичном осмотре более тщательно вычищены; все огни «Колумбии» хорошо видны на значительном расстоянии и горели правильно.
Затем суд перешел к выяснению самого события и его причин. Допрашиваются свидетели из команды «Владимира».
Помощник капитана П. А. Матвеев объяснил, что обязанности его заключаются в принятии груза, отбирании билетов у пассажиров и стоянии на вахте; в ночь катастрофы стал на вахту в 12 часов, сменив второго помощника Фельдмана, который сдал курс и сообщил, что в 10 часов прошли траверз Тарханкута; огни по осмотре оказались в исправности; огни электрических фонарей вообще видны на расстоянии до 3 миль, а при хорошем горизонте и до 7 миль. Кроме осмотра огней, ничего не делал и правила 192 параграфа инструкции вступающим на вахту забыл. После прочтения указанного параграфа, где говорится, что помощник обязан убедиться, заступая на дежурство, что шлюпка готова к спуску и вполне вооружена, и даже вывести заранее назначенных гребцов, свидетель добавил, что к спуску была готова двойка, но гребцов заранее не было назначено; для спуска готовой лодки нужно минуты 3—4, почему же так долго спускали шлюпку с «Владимира», неизвестно. Обязанности боцмана исполнял матрос второго класса Собченко, а боцман всегда стоял днем со старшим помощником; хотя матросы второго класса больше для черной работы, но Собченко только по жалованью был второго класса, обязанности исполнял матроса первого класса. Закрывать иллюминаторы лежит на обязанности лакеев, и свидетель не считал нужным убедиться, несмотря на легкую зыбь на поверхности, закрыты ли они; параграф 204, гласящий, что дежурный помощник обязан сам удостовериться относительно иллюминаторов и следить, чтобы они своевременно закрывались и были открыты только во время мертвой зыби, он забыл. Увидев белый огонь по носу справа, Матвеев приказал вызвать капитана; в это же время раздался звонок, из чего он догадался, что Собченко тоже открыл белый огонь. Вышедший капитан наблюдал минут 20 в бинокль и, видя, что огонь все уклоняется вправо, скомандовал:
Капитан дал команду готовить шлюпки, задержать пароход. Исполняя последнее, Матвеев перелез на «Колумбию», схватившись за бушприт; там была страшная суета; навстречу попался какой-то старик в одном белье и без шапки, как оказалось впоследствии — капитан Пеше; затем прибежал матрос и, насколько можно было понять, сообщил, что воды нет и, следовательно, «Колумбия» в безопасности. Матвеев стал объяснять сначала жестами, потом через знавшего по-итальянски матроса, перескочившего вместе с ним, что встречный пароход, пассажирский, наполняется водой, нуждается в помощи; но капитан отказался что-либо предпринять и оттолкнул его, когда он подошел к телеграфу и хотел дать знать в машину, чтобы дали ход вперед. С большими усилиями спустили шлюпку, в которую он со своими матросами и двумя итальянскими сели и направились к «Владимиру», но вскоре итальянские матросы, очевидно, не желая идти дальше, стали мешать грести, хватали за весла и требовали вернуться. На это ушло довольно много времени; высадив итальянцев, они снова пошли к «Владимиру», держась на ракеты фальшфейера, так как самого парохода с «Колумбии» не было видно. Когда подъехали к «Владимиру», то пристать к нему оказалось невозможным вследствие волн, отбрасывавших шлюпку, но в нее все-таки село человек 10 пассажиров и ресторатор Мойсеенко, с которыми и возвратились на «Колумбию». Там старший помощник Сурков позвал Матвеева на пароход и поручил ему принимать пассажиров, шлюпка же с двумя матросами была отправлена обратно. На «Колумбии» Матвеев подчинялся команде Суркова, приказания которого ослушаться не мог; здесь он со своими людьми отыскал фонари и стал спускать шлюпки и трап, хотя итальянские матросы сначала сопротивлялись и даже вступили в драку. После того как «Владимир» затонул, они ловили трупы баграми и вытащили несколько лиц в обморочном состоянии; в таком же состоянии находился и капитан Криун после доставления его на «Колумбию». Из дальнейшего допроса обнаружилось, что Матвеев, получивший образование в херсонских мореходных классах, по части технических знаний не особенно тверд и на большую часть вопросов, касавшихся его специальности, должен был отвечать незнанием.
Свидетель Хамарит еще в 12 часов гулял на палубе и видел Криуна. Когда спустился в каюту и разделся, то вскоре услышал гудок чужого парохода и два свистка с «Владимира»; сейчас же раздался треск и удар. Когда он выбежал на палубу, схвативши свое платье и спасательный пояс, то увидел «Колумбию», находившуюся борт о борт с «Владимиром», на которую перепрыгивало несколько человек и в том числе Матвеев, находившийся уже на мостике «Колумбии», когда раздалось приказание капитана задержать пароход. Немедленно «Колумбия» стала отходить и удалилась далеко. Минут через 20 от «Владимира» отошла двойка с помощником Сурковым, несколькими матросами и бухгалтером Русского общества пароходства и торговли Ветчинкиным. Свидетель отдал свой пояс г-же Терентьевой, а сам спустился вниз за другим поясом. Когда возвратился на палубу, то увидел, что «Колумбия» приближается, от «Владимира» отходили шлюпки, среди которых были и итальянские. Во время отчаливания одной шлюпки матрос кричал, чтобы пассажиры не прыгали, и грозил ослушников рубить топором. Самого свидетеля смыло волной и потянуло вниз, но затем он выпрыгнул и встретил плавающего с кругом и доской капитана Криуна; сам он плавал с помощью доски около часа и был взят на итальянскую шлюпку, где уже находился и Криун. Доставленные на «Колумбию», они были приняты хорошо и, наравне с прочими спасенными, встретили там заботливость и предупредительность.
По поводу показаний этих свидетелей и главным образом Матвеева подсудимый Криун дал свои объяснения: «Вахта расписывается на трех помощников; с первым помощником стоит боцман, со вторым старший матрос и с третьим... но тут надо знать, что такое на пароходе Русского общества пароходства и торговли боцман. Это тот же матрос, взятый с улицы, и боцман он только потому, что не пьет, аккуратен и ни в чем дурном не замечен. В 10 часов, определивши траверз Тарханкута, я дал курс на 40 градусов. Всегда я шел этим курсом, и в погоду, и в непогоду, и сомневаться в нем не было никакого основания. Около 12 часов ночи, обойдя палубу, я отправился в каюту, а около 12.30 вахтенный доложил мне, что видел справа по носу белый огонь. Я тотчас поднялся по левому трапу и спросил: “Где?” Матвеев, бывший на правой стороне, ответил: “Здесь”. Я подошел и действительно увидел слабый белый огонь. Оставался на площадке 20 минут. Я ходил, смотрел в бинокль и слышал в это время восклицания Матвеева: “Это парусное судно”... и т. п. Я наблюдал, как движется огонь, чтобы уяснить себе, идет ли пароход на пересечку или от меня. В 12 часов 50 минут я не сомневался, что вижу топовой огонь, и был уверен, что пароход идет мне навстречу параллельным курсом или немного на пересечку и пересечет курс далеко сзади...» Далее подсудимый изобразил на чертеже всю картину приближения огней и перешел к рассказу о самом столкновении. Когда он увидел красный огонь и уже ясно стало неизбежное столкновение, он скомандовал «лево на борт» и, видя, что пароход несется на них бушпритом, крикнул Матвееву: «берегитесь», а сам отскочил в сторону и тут же застопорил машину. «Колумбия» ударила бушпритом в капитанскую площадку. От этого удара «Владимир» сильно покривился на левую сторону; когда пароход стал выпрямляться, раздался другой удар с сильным треском от разлома чего-то. «Колумбия» пошла к корме и отделилась от «Владимира» около грат-ванты, не доходя до кормы 28—35 футов. Проходя по борту «Владимира», «Колумбия» разбила в щепы 2 шлюпки и повредила навес над первым классом. После удара подсудимый опасался взрыва котлов и приказал механику Ларину принять меры против этого. В это время от Суркова он узнал, что в машине и в грот-трюме уже вода. Удостоверившись, закрыты ли клапаны от непроницаемых переборок, и заметив, что «Колумбия» начала отдаляться задним ходом, он крикнул Матвееву задержать пароход, но не с целью ареста, а чтобы узнать, какой пароход, и просить помощи. Узнав затем, что вода со страшной силой заливает машину, он приказал приготовить и спустить шлюпки, и когда минут через пять спустили двойку и в нее село несколько человек, он приказал передать капитану парохода покорнейшую просьбу подойти ближе и прислать шлюпки для спасения людей. Впоследствии оказалось, что в двойку сел старший помощник Сурков, чего он не должен был делать: он обязан был послать кого-нибудь, а сам оставаться на пароходе. Две другие шлюпки были спущены минут через 17—20. «Я знал,— продолжал свои объяснения Криун,— что положение безвыходное, с минуты на минуту ожидал гибели и постоянно справлялся о прибытии воды. Я кричал, чтобы у лодок не толпились, чтобы не прыгало много людей и не набрасывали много балласта. Но надо быть свидетелем этого, чтобы понять, мыслимо ли распорядиться с объятой страхом толпой... Приказал доставить мне ракеты, жечь паруса, звонить в колокол. Вспомнив о шканечном журнале, я спросил у второго помощника Фельдмана о нем и, получив ответ, что журнал у Суркова, приказал позвать его. Когда Фельдман сказал, что Суркова нет, я испугался, думая, что он упал в воду или вообще с ним приключилось несчастье, но Фельдман сообщил, что Сурков уехал. Куда, зачем? — удивился я и приказал рубить его каюту и взять журнал. Через несколько минут журнал принесли, и я, зная, что придется спасаться, обвязал его полотенцем, чтобы спасти с собой документ парохода. Положение между тем становилось таковым, что нужно было считать минуты. Я приказал Фельдману бросать ракеты. В лице Фельдмана была единственная моя помощь... Когда я спросил у него, кто из людей остался, Фельдман ответил: “Я, вы и 2—3 матроса”. В это время я по положению в трюмах уже знал, что пароход будет погружаться кормой, и потому всеми силами старался уговорить пассажиров перейти с кормы, но кто-то крикнул, что к корме идет шлюпка и толпа хлынула туда... Публика, толпившаяся на корме, вероятно, вся погибла. Я заметил слишком быстрое погружение кормы, обернулся... и в это время меня смыло и бросило под бак; когда после больших усилий я вырвался из-под бака, я увидал доску, а немного спустя — спасательный круг, за которые и ухватился. Потом меня потянуло вниз, — очевидно, я попал в воронку; выбравшись оттуда, я еще несколько минут сохранял сознание, и последние слова я слышал: “Вот капитан”». Относительно спасательных поясов Криун заявил, что их было только 80 в первом классе и 60 во втором, для третьего же класса и для команды поясов на «Владимире» не имелось. На вопрос итальянского эксперта, какими правилами пользовался капитан Криун, подавая свистки, он ответил, что два свистка при повороте налево он дал, чтобы показать, что идет именно влево, а тревожные свистки давались для того, чтобы обратить внимание встречного судна.
Свидетельница Зигомали, больная и в трауре, потерявшая во время катастрофы сына, рассказывает следующее: «Я ехала с г-жей Вассас в первом классе; со мной был мой сын, который помещался в другой каюте. Ночью мы уже легли, как послышалась страшная суета. Я выбежала, раздетая, наверх и там узнала, что произошло столкновение. Рядом с нашим пароходом был другой. Г-жа Вассас пригласила меня перейти на тот пароход, но со мной не было сына, и я пошла за ним; мы вышли на палубу; сын отдал мне свой пояс, а сам отправился в каюту и взял себе другой. Положение было ужасное. В это время спускали шлюпки. Стоны, рыдания, мольбы о помощи потрясали воздух... Ни от кого из команды никакого утешения мы не слышали. Ясно было, что мы погибаем... В шлюпки бросались матросы, служащие, лакеи,
горничные. Пассажиров не принимали. Я обращалась к служащему Ветчинкину с просьбой спасти нас. Он сам спасся, а мой сын...» Рыдания не дали свидетельнице договорить. Оправившись, она показала далее, что при спуске шлюпки матросы с топорами в руках отгоняли пассажиров; один матрос взял деньги у сына, обещал за это посадить их в шлюпку, но больше шлюпка не подходила; женщины и дети собрались возле кают-компании первого класса; ни капитана, ни помощников, ни матросов не было — пассажиры остались одни... Очутившись внезапно в воде, свидетельница схватилась за доску и продержалась некоторое время на воде, пока ее спасли; сын же ее погиб. Иллюминаторы в столовой с правой стороны были открыты; пароход держался более часа. «Колумбия» отошла далеко. Толчков свидетельница слышала только один.Пассажир третьего класса Шнейдер услышал около 12 часов ночи два гудка «Владимира»; через несколько минут раздался третий свисток, но он еще не окончился, как раздался сильный удар, и свидетель увидел, что другой пароход «влез» на «Владимир»; нос его сравнялся так, что борта были почти на одном уровне, и Шнейдер с несколькими другими без труда перешел на «Колумбию», на которой было еще темно, но сейчас же поднялась суета, зажгли фонари, забегали матросы. Некоторые из пассажиров, вообразив, что погибнуть должна «Колумбия», перепрыгнули обратно на «Владимир», но «Колумбия» немедленно пошла задним ходом и стала удаляться; на ней свидетель видел сначала три фонаря, но не бортовых, а были ли бортовые или нет, этого он не заметил. Капитана Пеше он увидел через пять минут, без шапки. С «Владимира» раздавались крики и вопли, пускали фейерверк. «Колумбия» все удалялась задним ходом и остановилась на расстоянии около 1000 футов, после чего приступили к спуску шлюпок и спускали очень долго, минут 40, а затем на шлюпках обходили и осматривали пароход, и после этого уже отошла первая шлюпка к «Владимиру», с которого прибыла немного спустя шлюпка с двумя матросами и помощником капитана Сурковым. Сурков перешел на «Колумбию», а матросам приказал вернуться обратно, но они отказались и вошли на «Колумбию». Сурков, как передавал свидетелю один пассажир, говоривший по-итальянски, убеждал капитана Пеше передать ему командование, но Пеше отказал ему в этом. На «Колумбии» принимали всех хорошо, обращались вежливо, кормили и поили.
Другой пассажир третьего класса, Черномордик, нового прибавил лишь то, что он видел на «Колумбии» три огня: белый, красный и зеленый, но не мог ясно припомнить, с какой стороны какой огонь был виден.
Обвиняемый Пеше объяснил, что отличительные фонари освещались на «Колумбии» маслом и светят на 3 с половиной мили, топовой же, находящийся на высоте 40—41 футов от палубы,— на 8 миль. В 12 часов 5 минут помощник Пеше Рицо заметил белый огонь и взял на 1 градус вправо («Колумбия» держала курс зюд-вест градусов 38—39); через 4—5 минут Рицо убеждается, что пароход идет навстречу, и, взяв на четверть вправо, продолжает идти так. Встречный пароход все время шел красным огнем, который показался минут через 14—16 после белого; последний постепенно уклонялся влево. Красный огонь постепенно ослабевал и показался зеленый; это было минут за 4—5 до столкновения. Рицо думал, что встречный пароход сделал неправильный маневр и сейчас опять покажет свой красный огонь. Все это Пеше рассказывал со слов своего помощника Рицо, так как сам он в 10 часов вечера ушел в каюту под рубкой отдыхать, снял сюртук и жилет и в туфлях лег на диван. Только услышав неожиданно свисток, он вскочил на рубку. Это было секунд за 30—40 до столкновения. «Рицо не успел еще окончить свистка, я его схватил за руку. Спросил, весь ли руль дан вправо; взглянул на телеграф и убедился, что там полный ход вперед. Я тотчас же дал полный ход назад. Встречный пароход был приблизительно на расстоянии четверти мили; машина за минуту до столкновения работала назад, но пароход по инерции подвигался вперед. В это время на «Владимире» я видел ряд огней освещенных иллюминаторов». После разъяснения противоречий показаний обвиняемого на суде с данными ранее, причем оказывалось, по словам Пеше, что раньше его не так понимали и записывали то, что он рассказывал со слов Рицо, как его собственные наблюдения, подсудимый Пеше изобразил на чертеже положение пароходов при столкновении и затем продолжал свои объяснения: «Первым распоряжением моим после столкновения было позвать наверх всю решительно команду, затем я приказал боцману осмотреть повреждения, спускать шлюпки, убедиться, нет ли течи. Спуском шлюпок я сам заведовал. Минут через 12 боцман доложил, что положение «Колумбии» безопасно, но этого для меня было недостаточно, я считал нужным лично убедиться. Когда шлюпки были спущены, на одной отправились итальянцы, а на другой итальянцы и русские. Итальянцы не поняли сначала, что «Колумбия» в безопасности, и не хотели отходить, но русские настояли на своем и пошли к «Владимиру»; по пути встретили шлюпку с «Владимира» с пассажирами, которые передали о критическом положении последнего. Когда я увидел приближение другого парохода, я приказал вывесить три красных фонаря, что означало, что я не могу маневрировать. Со стороны русских я заметил полное, по-видимому, сочувствие к моей команде. Знаю, что пассажиры предлагали матросам даже деньги, но они отказывались».
Далее Пеше заявляет, что, убедившись в безопасности «Колумбии», он дал тихий ход вперед и подвигался к «Владимиру», хотя медленно, так как боялся опрокинуть подъезжавшие шлюпки и давить плававших людей. Матвеев и Сурков держали себя на его пароходе очень дурно, пили вино вместо того, чтобы помогать и принимать спасающихся пассажиров; Сурков действительно подходил к телеграфу и хотел дать ход вперед, но капитан этого не позволил, так как в это самое время перед пароходом были шлюпки.
Ялтинский исправник Греков, ехавший с сыном в первом классе, подтвердив уже известные обстоятельства и нарисовав потрясающую картину царившего на пароходе смятения, когда корма стала заметно погружаться и гибель парохода была очевидна, высказал мнение, что команда «Владимира» была недостаточно деятельна, сам капитан и его помощники ничего не делали, их совсем не слышно и незаметно было. Сын свидетеля был спасен итальянским матросом, бросившимся со шлюпки и схватившим его в то время, когда он, из последних сил выбиваясь, барахтался еще в воде. Сам свидетель, смытый в одном белье волной, долго плавал с помощью спасательного пояса и наконец был вытащен Фельдманом на шлюпку, после чего они вместе подобрали еще человек 12 и затем были взяты все подошедшим пароходом «Синеус».
Матрос второго класса Собченко, исполнявший во время дежурства Матвеева обязанности вахтенного боцмана, на «Владимире» служил 14 месяцев, а раньше служил на баржах. В 12 часов ночи вступил на вахту, приняв ее от Жиганюка, который сдал фонари и сказал, сколько воды в грот-трюме и форт-трюме; через некоторое время сторожевой дал три звонка, что означает появление белого огня; действительно, почти по носу справа завиднелся белый огонь, при самой воде. Вахтенный помощник Матвеев приказал позвать капитана, который тотчас же явился; он скомандовал «полрумба налево», через некоторое время взяли еще «полрумба влево», и оба раза дав по одному свистку. Один свисток означает поворот вправо, а два свистка — поворот влево; почему же в данном случае при повороте влево сделан один свисток, свидетель не знает. В ответ на второй свисток послышался свисток встречного парохода, и сейчас же раздалась команда капитана Криуна: «лево на борт». Весь руль был сворочен, как убедился сам свидетель, налево. С правой стороны он увидел бушприт другого парохода, несущегося прямо под площадку «Владимира»; раздался удар в площадку впереди трубы. Свидетель был ранен и некоторое время находился в беспамятстве. Очнувшись, слышал команду капитана и получил приказание посмотреть воду в машине. Вода ручьем лилась из угольного ящика и с шумом падала на железные плиты. После команды капитана «задержать пароход, он нас повредил и уйдет» Матвеев со свидетелем, Жиганюком и Тринкиным перешли на «Колумбию». С помощью итальянцев спустили шлюпку и сели с четырьмя итальянцами; на воде итальянцы, указывая на свой пароход, стали мешать грести, и их пришлось высадить обратно; потом направились к «Владимиру», причем на руле сидел Матвеев. Подойдя к «Владимиру», пристали к левому борту, и в шлюпку перескочили человек 10 пассажиров, с которыми и отчалили к «Колумбии», боясь, чтобы не набралось слишком много людей в шлюпку и не опрокинули ее. Пассажиры и Матвеев высадились на «Колумбию», а матросам было велено подождать. Затем с «Колумбии» раздался голос старшего помощника Суркова, приказывавшего им отчаливать к «Владимиру».
«Мы были очень утомлены,— говорит свидетель,— не могли сами грести и просили дать нам помощь, но нам ее не дали, и мы вдвоем, я и Жиганюк, отправились все-таки. Работать было очень трудно, потому что была зыбь, ветром нас сбивало, да и Жиганюк сильнее меня, так что гребли неровно... Когда мы отчаливали от «Колумбии» в последний раз, то «Владимир» был еще на воде, видели освещение, но подойти нам уже не удалось, так как на наших глазах он затонул. Не дошли сажен 10—15 до него, как раздался сильный шум воды и нашу шлюпку два раза подняло». Они начали спасать плававших людей, вытащили сначала 2—3 пассажиров, потом заметили помощника капитана Фельдмана и вытащили его. Фельдман тотчас взялся за работу, принял на себя командование, и они долго плавали, спасая утопавших, пока не увидели парохода «Синеус», который и взял их.
Против показаний Собченко с жаром возражал подсудимый Пеше, утверждая, что он говорит неправду. «Как можно,— говорит Пеше,— чтобы самая большая из моих шлюпок, на 60 человек, могла сделать два рейса под управлением двух гребцов. Это невозможно. Я категорически заявляю, что шлюпку эту было чрезвычайно трудно спускать. Я лично присутствовал при спуске и видел, когда она отошла.
Матвеев и Сурков вошли на «Колумбию» вместе. Произошло это так. Когда была спущена большая шлюпка с правого борта, то и русские, и итальянцы не знали еще о положении «Колумбии», и матросы с «Владимира» сели в шлюпку для того, чтобы спасаться. Борьба между матросами завязалась из-за того, что мои матросы, предполагая, что «Колумбия» в критическом положении, не хотели отходить от своего парохода, но матросы «Владимира» настаивали, чтобы уйти. Как только отошли немного, встретили двойку с «Владимира» и узнали, что он погружается в воду; тогда все вместе возвратились на «Колумбию» и Матвеев и Сурков вместе с остальными перешли на мой пароход. Я положительно утверждаю, что Матвеев ни разу не подходил к «Владимиру», а все время оставался на «Колумбии». Мне жаль было бедного капитана «Владимира», которого помощники оставили в такой критический момент. Все это несчастье, все эти жертвы катастрофы должны быть занесены на счет Суркова, Матвеева и команды, оставивших пароход свой в беспомощном состоянии, оставивших пассажиров на произвол судьбы».