Русский ад. На пути к преисподней
Шрифт:
Январь 89-го – какая скорость, да? – записка Власова, Шенина и Бакланова, страшный документ, я его видел своими глазами: «Обеспеченность сырьем, материалами в автомобильной и легкой промышленности Советского Союза составляет не более 25 %. Строителям на жилье и объекты соцкультбыта приходит лишь 30 % ресурсов. Многие предприятия, по словам министров, т.т. Паничева, Пучина, Давлетовой вот-вот встанут…»
А где ресурсы – да? Куда делись ресурсы? Кто знает?
Как где? Все знают! Через кооперативы их волокут за рубеж…
И обрушился весь внутренний рынок страны.
Отменить бы им эту глупость… правильный шаг в ложном направлении… – да?
Не отменили. Вот так? Да так! Для меня это загадка… –
Что же делают наш дорогой Совмин, наш дорогой Рыжков, когда внутренний рынок страны – поплыл? Правильно, все у нас как всегда: из закромов Родины Совмин выделяет золото на закупку товаров и продовольствия за границей.
Золото рекой плывет за рубеж, продовольствие, наше собственное продовольствие, включая мясо, рыбу и хлеб, повсеместно оформляется теперь как «забугорное»: суда загружаются в портах Таллина или Риги, огибают Европу и приходят в Одессу, где русская пшеница вдруг оказывается (по документам) уже импортной – по цене 120–140 долларов за тонну…
Петраков остановился и внимательно посмотрел на молчавшего Чуприянова, – Иван Михайлович не пил, думал, уставившись в стол, о чем-то о своем.
– Вот он, 88-й год, – закончил Петраков. – Заводы – действительно встали, причем – по всей стране, хозяйственные связи оборвались, а в ответ тут же появились известные народные фронты, люди вышли на улицу: в Куйбышеве на митинг протеста собралось почти 70 тысяч человек.
Чуприянов молчал.
На стене тикали старые ходики, вокруг висели фотографии в красивых рамках, в окне истерически билась жирная муха.
На дворе – снег, а в окне – муха, вот как это может быть?
– Будто… о какой-то другой стране говорите… – протянул Чуприянов. – А мы тут жили-жили… почти ничего не замечали, а в то, что замечали, – не верили…
– До полного развала страны оставалось два года, – заключил Петраков.
– А Егор Тимурович, значит… теперь и до нас добрался? – вздохнул Чуприянов. – Длинные у вашей Москвы руки… И за Ачинск схватились…
Ему очень хотелось поменять тему.
– Приватизационный чек – десять тысяч рублей! – откликнулся Петраков.
Он быстро приналег на картошку и был, казалось, очень доволен.
– Хороший человек, – хмыкнул Чуприянов. – А цифры у него откуда?
– Как откуда? С потолка, Иван Михайлович, откуда же еще? Но это не вполне рубли.
– Как? – изумился Чуприянов. – Ишь-ты… А что ж… тогда, коль не рубли, можно спросить?
– Никто не знает, слушайте…
Петраков красиво допил свою рюмку.
…Такой стол, конечно, может быть только в России: все либо с огорода, с грядки, либо – из леса. Россия никогда не умрет от голода (на это, видимо, и расчет местной власти, кстати говоря, потому что власть на местах очень быстро сейчас превращается в паханат), ибо главные богатства страны это, конечно, не нефть и газ, а лес, озеро или река.
Самое чудесное на русском столе – это моченые яблоки, но никто не знает, как их подавать: то ли как десерт, то ли как закуску.
– Рубль есть рубль, – вздохнул Чуприянов, – в России царей не было, Романовых, а рубль – уже был… – слышите, да? Москвичи! Если это не рубль, значит, не пишите… на вашей новой бумажке… что это рубль, че ж людей-то дурить! Приватизационный талон… или… как?..
– …ваучер. У Гайдара человечек есть, – сообщил Петраков, – Володя Лопухин, он и предложил назвать эту счастливую бумажку ваучером; словечко, конечно, непонятное, но грозное…
Чуприянов снова разлил «по клюковке».
– Ваучер, надо же… Замечательная русская забота – угроза: «Не влезай, убьет!» на английский язык, как известно, не переводится, англичане не понимают, что это значит. Зато мы, русские, понимаем с полуслова… Рыбу кидай, – приказал он Катюше. – И водку в уху,
лучше – полстакана, так?..По голосу чувствовалось: большой начальник.
– А водку-то… зачем? – не понял Петраков.
Прежде он никогда не слыхал, чтобы в уху добавляли водку.
– А еще, ешкин кот, надо обязательно в ведро с ухой опустить березовую головешку. Чтоб наварчик, значит, дымком отдавал, иначе это не уха, это будет рыбный суп!..
Про головешку Петраков тоже слышал впервые.
– Надо ж… рецепт какой…
– Старорусский, – широко улыбнулся Чуприянов. Вэтой улыбке была такая открытость, что сразу становилось тепло: видно же, искренний человек, русский, без дна. – Там, в ведре, литров шесть водицы, не меньше.
Чтобы она стала ухой, полагается шесть килограммов линя – хариус у нас нынче идет на второе… раздельное питание, короче говоря, рыбный день… Варим так: рыбка опускается в марле… и кипит в ведре, пока глаз у рыбки не побелеет. Почему? Да потому что рыбы в бульончике или костей, не дай бог, не может быть; рыба всегда подается отдельно, ставится на стол рядом с бульоном, и лучше всего – в деревянной мисочке…
Если – тройная уха, значит, не обессудьте: три раза по шесть килограмм, марля за марлей… каждый кидок – минут на семь-десять, не больше. Но обязательно должны быть ерши. Если уха тройная – обязательно ерши, а ерши нынче делись куда-то, нет их в озере, вот хоть убейся…
Таких, как Чуприянов, директоров, Бурбулис обзывал «красными директорами».
Это он как клеймо ставил, а директора посмеивались: красный цвет – цвет крови, «красный» – значит… директор до века, до последнего вздоха.
Паразит он и есть паразит – вот только откуда этот Бурбулис взялся?
Почему так много сейчас паразитов?
– Если на Западе вам заказывают отель, выдается специальный талончик – ваучер… – закончил Петраков. – Отсюда и заголовок…
Он ел не отрываясь, в обе щеки, не замечая крошек, валившихся изо рта.
– Черт его знает, – усмехнулся Чуприянов, – я в отелях не бывал… всегда жил только в гостиницах, но считать, раз такой мажор пошел, я умею, грамотный…
Сколько людей сейчас в России? Сколько осталось, точнее говоря? Мильонов сто пятьдесят – так? Умножаем на десять тысяч рублей. Умножили? Умножили. И что? Правительство… Ельцин этот… считают, что вся собственность Российской Федерации… заводы, фабрики, комбинаты, железные дороги, порты, аэродромы, магазины, фабрики быта… все, что есть у России… все это стоит… – сколько? – Чуприянов напряг лоб. – Полтора триллиона… – всего? Нынешних-то рублей? Е-ш-шьти… – а они у нас считать-то умеют, эти министры? Они хоть школу-то закончили?.. Как, Николай Яковлевич? Да, у нас один «Енисей», – Чуприянов мотнул головой, – вон он, на том берегу… тянет на пару миллиардов, а если с полигоном, где Петька Романов, Герой Соцтруда, свои ракеты взрывает, и поболе ведь будет…
Петраков взял рюмку.
– И что… они, демократы ваши, думают власть удержать после такого жульничества?.. Да я сам народ в Ачинске на улицы выведу!
Когда русский человек нервничает, в нем всегда появляется некая угроза – обязательно!
– Ну хорошо, это все – пацаны, – заключил Чуприянов. – А Ельцин-то, Ельцин куда смотрит?
Он злился.
– Особый случай, как говорится… наш новый Президент. – улыбнулся Петраков. – Но меня вот… – Чуприянов подлил водку… – да, благодарю вас, Иван Михайлович… меня вот что интересует: если вдруг случится чудо и в обмен на ваучеры ваши мужики получат, все-таки, акции Ачинского глинозема… вот как сибиряки себя поведут? Комбинат – огромный, стабильно имеет прибыль, значит, тот же Егорка… вправе рассчитывать на свою долю – верно? Как он поступит: будет ждать свою долю… год, другой… или продаст, к черту, свои акции… вот просто за бутылку?