Русский диверсант

Вопрос надо было понимать несколько иначе: почему приказывают воевать против гражданских? Если они солдаты Освободительной армии, то почему их используют как карателей против собственного народа? Вот о чем спрашивал артиллерист.

— Приказы не обсуждаются. Сегодня необходимо выполнить ту задачу, которая поставлена командованием германской армии. Завтра задача будет иной. — Радовский сделал паузу. Он чувствовал, что то, что он сказал, — неубедительно. Но что сказать им еще? Он посмотрел на шеренгу. В глазах курсантов — ожидание. — Основную миссию по освобождению России от большевизма сегодня выполняют германские войска. И вам это прекрасно известно. Если бы не победы вермахта, то ни о каком появлении Русской освободительной армии не могло быть и речи. Следовательно, вы бы не стояли сейчас в этой шеренге. Не было бы нашего подразделения как части РОА.

Ответил ли он на вопрос ефрейтора артиллериста? Вряд ли. Это поняли все. В том числе и он сам. Но надежду он им все-таки оставил. Она, та крохотная надежда, жила, теплилась в каждой русской душе. В том числе и в его, Радовского, душе. С таким настроением они развернули взводы в цепь. Обоз шел следом, выбирая подходящие проселки и большаки.

Радовский шел в цепи. Солдатская работа его не тяготила. Напротив, она, как и охота, его возбуждала. Он шел по мерзлым комьям вспаханного поля, время от времени останавливался, поднимал к глазам бинокль, всматривался в кромку дальнего леса и снова догонял цепь. Из головы не выходило сообщение из штаба дивизии по поводу расстрела конвоя и бегства группы военнопленных. Снайпер, одетый в курсантскую шинель… Богданов Колодезь был впереди. Судя по карте, именно там, в двух километрах от деревни Богданов Колодезь, на шоссе, все и произошло. Второе нападение — в восьми километрах северо-восточнее. Если это советская разведгруппа, то почему она двигалась не к фронту, а в обратном направлении? Минувшим вечером он долго сидел над картой. Думал, сопоставлял. Вспоминал. Снова просчитывал варианты. От Богданова Колодезя до передовой гораздо дальше, чем от того проселка, где произошел захват немецких солдат. Значит, разведгруппа, если это была она, двигалась все же к фронту. Но тогда почему она идет к участку, который наиболее мощно укреплен и имеет сплошную линию? Здесь, вдали от Зайцевой Горы, перейти через немецкую оборону гораздо легче. А они движутся туда. Неужели их там ждут? Неужели разведка большевиков настолько сильна, что пренебрегает очевидной опасностью? Как они собираются перейти линию фронта? По головам немецких пехотинцев? Через пулеметы, которые на этом участке обороны стоят через каждые тридцать-сорок метров? Или тут что-то другое? Что?

К вечеру, когда взводы втянулись в Богданов Колодезь, где уже дымила трубой походная кухня, днем обогнавшая их на проселке, по рации из штаба пехотной дивизии, из отдела 1Ц, пришло новое сообщение: в районе лесного массива восточнее населенного пункта Дровни близ проселочной дороги уничтожена, предположительно огнем одиночного снайпера, группа (четыре человека, включая командира группы унтер-фельдфебеля Гарпе) из состава спецподразделения, накануне проводившего в этом районе антидиверсионные мероприятия.

Радовский развернул карту. Маршрут «одиночного снайпера», имея весьма незначительные отклонения, прямехонько лежал в район Зайцевой Горы.

— Говорят, там настоящая бойня, — сказал командир курсантского взвода поручик Самохин.

Самохин перешел к немцам под Юхновом, во время мартовских боев. Был сильно обморожен. Лежал в лазарете. С тех пор носил, даже летом, шерстяные носки и часто вспоминал какого-то профессора, который, как он говорил, вернул ему не только ноги, но и способность держать оружие. Самохин командовал ротой, сформированной из бывших московских ополченцев, в РККА имел звание капитан. В плен сдался по идейным мотивам. Из кадровых военных. Имел способности к штабной работе.

— Судя по тому, что канонада там не умолкает ни днем, ни ночью — да. — И спросил Самохина, кивнув на текст шифровки: — Как вы думаете, почему он… или они, я склонен думать, что они, идут именно сюда, к Зайцевой Горе?

— Мотивов может быть несколько. Например, их здесь ждут. Или: здесь налажен коридор.

— Вот это весьма сомнительно. Немцы держат здесь оборону довольно мощно, подразделения сомкнуты плотно. Мышь не проскочит.

— Там, где мышь не проскочит, русский солдат на пузе проползет.

— Сомневаюсь я в этой способности русского солдата. Потому как немец стоит уж больно плотно.

— Знаете, Георгий Алексеевич, мне кажется, это не разведгруппа.

— Так, так, говорите, говорите…

— Легко вступают в боестолкновение. После захвата «языков» снова отметились теми же снайперскими выстрелами, что и на шоссе. Как там, в шифровке, точный выстрел в горло?

— Два. Точно так же был застрелен и один из конвоиров. А двое застрелены в горло. Так сказано в шифровке. Уточнение. Штрих, так сказать.

— Я думаю, что «языки» либо уже зарыты где-нибудь в лесу, либо они действительно их ведут с собой. Но для другой цели. Зачем, скажите мне, на другом участке фронта нужны «языки», если они как минимум не командиры полков или дивизий?

— Нужны-то нужны. Все равно. Хоть и с другого участка фронта. Их допросят в штабе армии или фронта и всю необходимую информацию тут же направят в нижестоящие штабы. Заодно подстегнут дивизионную и полковую разведку. Но то, что они тащат их за несколько десятков километров от участка обороны их подразделения, это, конечно же, вызывает некоторое недоумение. А если немцев ведут как доказательство своей преданности и надежности? Как живой пропуск назад, через фронт? Через Особый отдел?

Поручик пожал плечами и сказал:

— Слишком сложная комбинация. Но возможная. Если командует группой парень не промах и, судя по всему, далеко не простак. Или все гораздо проще. Ему — или им — просто везет!

— То, что не промах, вы сами читали. — И Радовский, усмехнувшись в усы, бросил карандаш на стопку шифровок, придавленных керосиновой лампой. — Но, я думаю, скоро мы убедимся, что он и не простак.

Тихую деревенскую ночь расколол одиночный выстрел.

— Загасите лампу, — приказал Радовский и снял с гвоздя немецкий автомат. — Что за черт?

Они вышли во двор. Пахнуло морозной свежестью и теплым хлевным духом, которым пахнет давно и основательно налаженное крестьянское хозяйство. Хозяева дома, в котором остановились Радовский и командиры взводов, были люди зажиточные. Несколько коров, стадо овец, свиньи, гуси… И как сюда не добрались немцы, удивился Радовский, когда вечером разговаривал с хозяином, местным старостой, который с удовольствием учтиво уступил им светлую горницу, а сам с женой и детьми перебрался в летнюю хатушу, срубленную в саду. Хатуша, впрочем, тоже отапливалась, и вскоре из трубы в саду закурился дымок. Хозяин принес квашеной капусты, кусок вареной говядины, чашку холодца, соленых грибов и тонко, ровно нарезанного, видать, женской рукой, сала. Выставил из навесного шкапчика бутылку первача. Откланялся и ушел, деликатно сославшись на дела по хозяйству.

Где-то в глубине деревни, за оврагом, за ручьем, послышались голоса.

— Тащите его к штабу! — послышался голос Турчина.

Владимир Максимович Турчин в боевой группе Радовского исполнял обязанности начальника штаба. Но на время операции был назначен командиром взвода казаков. Прежнего взводного, подпоручика Франкевича, Радовский временно отстранил, воспользовавшись тем, что Франкевич дважды был замечен в пьяном виде в расположении учебных казарм и на плацу. Дисциплина в подразделении обеспечения всегда хромала. Мелкие вольности легко сходили с рук и рядовым солдатам, и младшим командирам. Во время ликвидации кочующего «котла» 33-й армии Радовский растерял почти весь личный состав своей боевой группы. Лучших людей. Специалистов. Разведчиков, диверсантов, подрывников. Потом, когда началась антипартизанская операция в лесах между Дорогобужем и станцией Угра, в строй пришлось поставить всех, в том числе и казачью сотню, расквартированную десятками по многим деревням. Казаки в первые же дни операции показали себя с лучшей стороны. Но потом, когда генерал Белов увел через Варшавское шоссе, к Кирову, свой кавалерийский корпус, когда сопротивление ослабло, а в деревнях, в которые они входили, остались одни местные жители да раненые беловцы и ефремовцы, казаки озверели. Раненых рубили саблями и кололи штыками прямо в домах. Местных, приютивших красноармейцев, тоже не щадили. И Радовский их не останавливал. Турчин тогда в первый раз рухнул в глубокий запой.

— Кого-то волокут, господин майор, — сказал Самохин и повесил автомат на плечо.

Внизу зашлепали по воде. Слышалась брань, глухие удары. И рокочущий голос унтер-офицера Донца. Донец был из терских казаков. В плен попал раненым и контуженым. Радовский вызволил его из лазарета Рославльского концлагеря, где тот уже доходил. «Дашь коня и саблю, буду служить хоть черту!» — сказал Донец Радовскому, когда охранник привел его в кабинет коменданта лагеря. Терские казаки были надежными, стойкими воинами. Их Радовский знал по донскому делу. И теперь Донец, командир первого отделения и одновременно заместитель командира казачьего взвода, ехал в цепи верхом на прекрасной серой кобыле, добытой им в бою под Всходами, с тяжелой старинной драгунской саблей на боку. При необходимости исполнял обязанности командира разведвзвода. Именно на разведвзвод и хотел поставить Радовский терского казака. Но взвод еще не довели до полного штата, когда поступил приказ об антипартизанских мероприятиях.