Русский диверсант

— Теть Степ! — окликнул он закутанную в шаль женщину.

Та даже присела от неожиданности. Но, увидев его, пробежала до берез и повернула к лощине.

— Иванок, мальчик мой! — запричитала она. — А Танюшку ж мою вместе с Шурой угнали. А ты убежал? Хоть ты остался… — И вдруг она спохватилась: — Ты не ходи туда. Полицаи там.

— Как? Они же уехали.

— Не все. Двое остались. След нашли. — Она закрыла ладонью рот, давясь внезапно вырвавшимся криком: — Ой, знать же, твой след они нашли, Иванок! За бороницынскую ригу пошли.

— А в деревне никого? Ни немцев, ни их?

— Немцы сразу уехали. Посты свои сняли и уехали. А эти еще по бункам шныряли. У нас все сало забрали, вместе с кубелом. Что б им это сиротское сало поперек горла встало!

— А ты куда бежишь, теть Степ?

— Как куда? На станцию пойду. Провожу. Ганечку свою, может, увижу где.

И женщина снова обмоталась шалью и побежала к большаку.

Немного погодя Иванок вышел к школьному саду, посмотрел на затоптанный снег возле футбольных ворот, где несколько часов назад переписывали фамилии угоняемых в Германию, прокрался вдоль зарослей акаций к оврагу. Выглянул. Никого. Люди попрятались, оплакивая свое горе и, видимо, боясь, что это еще не все.

Полицаи, видимо, действительно нашли его след. Но по той же тропе бежали и тетка Зина с Прокошкой. Его-то вряд ли найдут. Вон он какого кругаля дал. А вот их… Иванок забеспокоился. И жажда мести, немедленной и неминуемой, словно судорога, охватила его.

Он выбежал в овраг. Добежал до дровника. Затаился. Никто его не заметил. Быстро начал разбирать кладню. Вскоре показался обмотанный мешковиной приклад винтовки. Он потянул за него. Развязал тесемки. Вытащил винтовку и тут же зарядил ее обоймой, дослал патрон в патронник. Рассовал по карманам обоймы. Несколько раз оглянулся на дверь. Если сейчас выйдет мать, что он ей скажет? Дверь не отворилась. Вот и хорошо, подумал он и побежал в дальний конец оврага, где уже начинался лес — молоденькие сосенки по склону да редкие кусты бересклета.

Впереди показались порыжевшие от времени навесы, присыпанные снегом жерди.

— Мам, смотри, куда мы пришли!

— Правильно мы пришли, Прокоша. Правильно. Тут заночуем.

— А разве на хутор не пойдем?

— Пойдем. Только не сегодня. Нельзя нам сегодня туда. Дорогу укажем. Пропадем мы тогда все. Разорят эти ироды наш хутор. Улюшка, Алеша, Настенька, ребята… Чем мы их тогда прокормим? Надо здесь подождать.

— Костер будем разводить?

— Будем. Только не здесь. Там, в землянке. Там печи должны быть.

Прежде чем выйти к партизанскому лагерю, Зинаида и Прокопий несколько часов кружили по лесу. И уже в сумерках выбрались к землянке.

Вход в землянку был завален сильным взрывом. Концы измочаленных бревен, перемешанных с землей, торчали вверх. Зинаида попробовала пролезть в щель между бревнами, но ничего из этого не вышло. Расчистить вход тоже оказалось невозможно — бревна вмерзли в землю и не поддавались.

— Вот тебе и разжились солью.

— Надо было раскопать, когда домой шли, — рассудил Прокопий.

Вход в землянку взорвали прошлой зимой полицаи и каратели из спецподразделения. С тех пор местные жители это место обходили стороной. Партизаны опасались близости немецких гарнизонов. Не желали искушать судьбу и полицейские. Партизаны отсюда давно ушли, но тайные тропы через Красный лес в Черный по-прежнему существовали. И в Андреенках об этом знали.

После гибели атамана Щербакова командиром полицейской казачьей сотни был назначен прибалтийский немец фон Юнкерн. Он пополнил сотню новыми добровольцами. В качестве поощрения за рвение по службе, помимо наград и нашивок, ввел правило одаривать своих подчиненных ценными вещами. За плененного во время операции партизана — часами и портсигаром; за убитого — отрезом дорогой материи. И потому двое полицейских, которым был дан приказ разыскать во что бы то ни стало беглецов, как видно, покинувших Прудки в те самые минуты, когда в них вошел отряд полевой жандармерии, знали, что их усилия могут быть неплохо вознаграждены.

Фимкин и Соткин перебежали к немцам под Износками в первом же бою. Они прибыли с пополнением из Калуги. Их маршевую роту сразу же бросили в бой. Подняли в атаку на пулеметы. Перед атакой батальонные минометы реденько покидали мины в полосе немецкой траншеи. Лейтенанты подняли взводы. Побежали, крича что-то бессвязное, будто этот крик мог избавить их от того ужаса, в котором они оказались. Добежали до первой траншеи. В ней никого не оказалось. А из второй ударили пулеметы. И тут же началась мощная контратака. Взводные пытались организовать оборону, но роту тут же выбили из траншеи и почти всю расстреляли на нейтральной полосе. Фимкин и Соткин под пули не полезли, затаились в тесной боковой ячейке, а через несколько минут бросили винтовки и подняли руки перед первым же немецким солдатом, появившимся в траншее.

И вот теперь они исполняли приказ старшего полицейского — шли по следу тех, кто бежал из деревни, как видно, за несколько минут до облавы. Вскоре они поняли, что следов не два, а три. Старший полицейский приказал: если не удастся взять беглецов живыми, застрелить и тела бросить возле пруда, чтобы другим впредь неповадно было бегать от власти.

Возле вырубок следы разошлись. Потом снова сошлись в одну тропу. Некоторое время беглецы держались вместе. Но вскоре один отделился и резко ушел в сторону.

— Пойдем за этими, — сказал Соткин, которого час назад назначили старшим группы.

Пробежали по следу с километр. Остановились отдышаться.

— Да что мы, правда, за детьми по лесу бегать будем, — сказал Фимкин, кусая комок снега. — Давай вернемся. Скажем: след пропал, дорога затоптана… Кто проверять будет? А снег пройдет и вообще все скроет.

— Дурак ты, Матвей. — И Соткин похлопал напарника по потному лбу. — Посмотри на след! Это же баба бежала. С дитем.

— Ты думаешь?

— А ты что, совсем в следах не разбираешься? Вот, смотри, этот — женский. А этот — детский. Видишь, неглубоко протопает. Говорят, у старосты дочь есть. Прошлой зимой в лес ушла. Красавица.

— Думаешь, приходила?

— Ты представляешь, если мы ее поймаем! Фон Юнкерн с нами не расплатится. Вставай, Матвей, пока след не простыл. Волка ноги кормят.

Глава двадцать третья

Они побежали гуськом к лощине. Воронцов — впереди, Степан — замыкающим. Танкисты — в середине. Танкистов надо было беречь. Тихо спустились в лощину. Взяли правее, пробежали по темнеющей ольховой листвой стежке, протоптанной, видимо, немецкими танкистами, и вскоре впереди, на переезде, увидели застрявшую в болотине вторую «тридцатьчетверку».

— Вот откуда они таскают снаряды, командир, — указал автоматом Штыренко.

Воронцов приказал Николаеву затаиться на выходе из лощины со следующей задачей: назад не выпускать никого, но стрелять — только в самом крайнем случае.

— Штыренко, а ты быстро пройди по стежке, проверь, куда она ведет и нет ли там поста.

Штыренко скоро вернулся, доложил:

— Все чисто, командир.

— Действовать только ножами.

— У меня ножа нет, — сказал Штыренко.

— Он тебе и не нужен. Лезь в танк, ты там ориентируешься хорошо. Найди что-нибудь потяжелее… Давай, вперед. Только, пока он туда не залезет, сиди тихо.