Русский экзорцист
Шрифт:
— Хватит ерничать, — сказал полковник, — какой-то ты несерьезный стал.
Парень оскалился.
— И явился к нему муж зело грозен. Хоть и юн годами, но разумом скор вельми. Так время-то какое! Все разрешено, все дозволено.
— Ты нормально можешь разговаривать?
— С трудом, — честно признался парень, — сколько времени с Корсом самогон глушили, да девок портили. А последнее время вообще все один да один. Тоска. Соскучился по простому человеческому общению! По беседе задушевной, неспешной, под водочку, пивко или чаек, на худой конец. А вы нет чтобы участие проявить — сплошные упреки. Кстати, не сочтите за труд запомнить,
Полковник раздраженно покрутил головой.
— Ладно, мое дело — передать тебе предложение. В общем, — он откашлялся, опустил глаза и заговорил размеренно, как молитву читал. — Про книгу черную, что под Кремлем спрятана была, ведаешь? Книга та бесовская, неисчислимые беды и зло люду православному принести может.
— Ведать то ведаю, — задумчиво сказал парень, — но след ее потерялся. Вы имеете в виду «Чер…»
— Не произноси вслух, — оборвал его полковник.
— Честно говоря, я думал, сказки это.
— Не сказки и не побасенки, но быль есть в предании о книге злой сей…, — полковник запнулся, явно подбирая слова. — А-а, не могу на этом мертвом языке говорить. Короче, там, — он поднял глаза к небу, — считают, что книгу кто-то хочет пустить в действие. И для подобных подозрений есть основания. Решено раз и навсегда уничтожить ее. Больше никаких полумер, просто уничтожить — и все. А то все разговоры о равновесии мира, о замершей чаше весов… Все это демагогия. Здесь я с ними согласен. И действовать надо не так, как там, — он опять взглянул вверх, — привыкли: со светлым ликом и открытым забралом, а методами противника.
— Угу, — пробурчал Волохов, — видимо, что-то серьезное случилось.
— Похоже на то. Неладное по Москве творится. Мне не говорят, но чувствую, что озабочены на самом верху.
— Там всегда озабочены. То татарами, то немцами, то католиками, то мусульманами. Зацепки какие-нибудь есть?
— Даже и не знаю. У Отца-настоятеля церкви Иоанна-воина квартира сгорела, он сам чуть не погиб…
— Нашли из-за чего беспокоиться. Выпивши был батюшка, окурок затушить забыл…
— В церкви Всех Святых, что на Соколе, священника убили. Он был чуть ли не единственным в Москве специалистом по изгнанию бесов.
Волохов перестал ухмыляться.
— Угу, это другое дело. И что, нашли ублюдков?
— Вот за этим я тебя и вызвал. Дело не столько в убийстве священника, случается и такое. Что-то нехорошее грядет, я и сам чувствую. Может, это зацепка, а может, басурманы приезжие озоруют.
Волохов помолчал, обдумывая услышанное, пожал плечами.
— Нет, не похоже. В Москве они православие уважают. Скорее это наркоши какие-нибудь отмороженные.
— Ишь ты, слов каких нахватался, — покачал головой полковник.
— Так обживаемся понемногу, Александр свет Ярославич! Как разрешили нам в городах жить, с тех пор и приобщаемся к современности. А вы что же, из доверия вышли, «Вась Сиясь»? Не пускают порядок наводить? Ай-яй-яй!
— Уж я бы…, — полковник, досадливо прищурившись, поглядел на крикливых пацанов, гонявших по пандусу на досках, на рекламный щит с почти голой девицей — «натяжные потолки».
— Уж вы бы…, да, — согласился парень. — Вы бы разобрались, но не дай бог запачкаетесь. — Он допил пиво, смял в кулаке банку и отбросил ее в сторону. — Ну, понял я, что вам требуется. Работа грязная, вспомнили о нас, обо мне.
Полковник усмехнулся.
— Так
вас просто нет, потому что не может быть никогда. А ты к тому же блаженным считаешься. Какой спрос с блаженного: ты греха не ведаешь, и грязь к тебе не липнет. При вас и запретов особых не было…— Потому и слов, и мыслей грязных не было, — перебил его Волохов, кивнув в сторону орущих тинэйджеров.
— Мысли у них вполне чистые, уж поверь мне: девки, вино, вечный праздник. Все как всегда. А слова? Что слова! Не мы их придумали. Знаешь ведь — после татар остались, прижились. И потом, — полковник невесело усмехнулся, — русские матом не ругаются, русские матом разговаривают. А грязи при вас не было потому, что жили, как звери во грехе свальном. Иной раз даже завидно было…
— Так какой разговор, Сашок… простите, Александр Ярославович. Давайте вместе работать. Вам понравится со мной — я гарантирую. И вино будет, и девки! Сплошной праздник!
— Эх, Павел, рад бы я в рай…, ох, что я говорю, — все с той же усмешкой сказал полковник. — Придется тебе одному постараться. Ну, а за нами не пропадет. Сам понимать должен. Вас в последнее время не трогали. Жили в своих лесах да болотах, обряды хранили. Теперь вот в города вас пустили. Говорят, даже капища разрешат в черте города строить.
— Ну да, ну да, — согласился Волохов. — А еще говорят, что сильно вы, Александр Ярославович, женский пол уважали. Говорят, прелюбодействовали, меры не зная, невзирая на ценности нетленные православные и положением княжеским пользуясь?
— Отчеты попрошу еженедельно мне лично, — не слушая легкомысленный треп, сухо сказал полковник, — как меня вызвать знаешь. Ну, что, с богом?
— Да поможет Перун в деле праведном.
— Тьфу, — сплюнул полковник и перекрестился, — блаженный и есть.
Не обратив внимания на указатели в метро, Волохов вышел на улицу. Церковь стояла как раз напротив, через Ленинградский проспект, и он невольно залюбовался светлым зданием с золотым куполом.
— Что нам Пизантская башня, у нас свои падающие колокольни, — пробормотал он. — Вот чем вы народ взяли. Красотой.
Солнце пекло немилосердно. Волохов снял куртку и, перекинув ее через руку, спустился в подземный переход. Здесь было прохладно, на лестнице тетки торговали редиской, лимонами и курагой. Из выхода метро веял ветерок, насыщенный запахом обжитых подземелий. От киоска, торгующего музыкальными дисками и кассетами, ему задушевным голосом поведали, «как упоительны в России вечера». Особенно под хруст французской булки. Исключительно упоительны, согласился Волохов.
В саму церковь он, конечно, не пошел. Еще чего не хватало. Некоторое время понаблюдав за нищенками, сидевшими на земле вдоль забора вперемежку с бомжами, Волохов приметил самую бойкую и, подойдя, сунул ей в руку десятку. Бабка шустро спрятала деньги в рукав и, ткнувшись лбом в асфальт, стала желать благодетелю всяческих благ, долгих лет и тому подобный стандартный набор земных радостей.
— Спасибо, мать, — слегка заплетающимся языком проговорил Волохов, — спасибо, и тебе того же.
Достав из кармана еще десять рублей и помахивая бумажкой, он стал просить бабку помолиться за него, несчастного. Поскольку сам настолько погряз в грехе и разврате, что даже лоб перекрестить боится, не то что храм божий осквернить своим присутствием. Краем глаза он заметил, как остальные нищенки стали подбираться поближе.