Русский исторический анекдот: от Петра I до Александра III
Шрифт:
Анекдот как самостоятельный литературный жанр стал утверждаться в России во второй половине XVIII века по модели французской рафинированной культуры. Переломным моментом стали эрмитажные собрания у императрицы Екатерины II, на которых появился и стал блистать обер-шталмейстер двора Лев Александрович Нарышкин. Этот знатный вельможа и одновременно простонародный балагур создал настоящую культуру анекдота. Он стал рассказчиком высочайшего класса (его устные новеллы представлены в настоящей коллекции). Собственно, с нарышкинских рассказов и острот и берет начало оригинальная русская анекдотическая традиция.
Однако настоящий расцвет жанра, его подлинный апогей пришелся, как уже говорилось, на пушкинскую эпоху. Для этого были свои причины.
Именно к середине 1820-х – началу 1830-х годов жанр русского анекдота, можно сказать, окончательно сложился, определились, выкристаллизовались его внутренние законы и тенденции, установился
После разгрома восстания декабристов русское дворянство потеряло свое прежнее влияние, что вызвало приток новых общественных сил (П. А. Вяземский назвал их «наемной сволочью»). Дворянской культуре, занимавшей до того главенствующее место в русской жизни, пришлось потесниться. Это неизбежно отразилось и на неписаных законах общественного поведения. Воспитывавшаяся на протяжении нескольких поколений культура общения перестала быть определяющей нормой. И, как прямое следствие этого, стал уходить в бытовую повседневность и анекдот, довольно быстро потеряв ореол литературного жанра, к которому неизменно обращались русские писатели. Тогда-то под анекдотом и начали понимать нечто легковесное, несерьезное, малозначащее. Именно в ходе острого осознания того, что жанр уходит, выдыхается, что блистательные его традиции меркнут, и были предприняты две фундаментальные попытки по спасению жанра: упомянутые выше «Table-talk» А. С. Пушкина и «Старая записная книжка» П. А. Вяземского. Показательно, что появились они в ходе острой и непримиримой борьбы с так называемым «торговым направлением» в литературе, в процессе отстаивания лучших ценностей, созданных дворянской культурой. В круг этих ценностей и А. С. Пушкин, и П. А. Вяземский включали не только создания архитектуры, музыки, литературы, но и совершенно особую сферу – устную словесную культуру, одним из ведущих жанров которой как раз и был анекдот.
Какой же смысл вкладывали в него люди пушкинской эпохи? На этот совершенно естественный вопрос дать краткий, исчерпывающий ответ, к сожалению, почти невозможно.
Под анекдотами тоща понимали и исторические труды, и литературные портреты, апологи, «невыдуманные повести», «истинные происшествия». И все-таки можно определить ряд свойств, необходимых для существования жанра: это требование неизвестности, неизданности, новизны (новости), Отвлекаясь от частностей, можно сказать, что в основе анекдота неизменно должен лежать необычный случай, невероятное реальное происшествие.
В «Частной риторике» Н. Ф. Кошанского весьма точно было подмечено: «Цель его <анекдота>: объяснить характер, показать черту какой-нибудь добродетели (иногда порока), сообщить любопытный случай, происшествие, новость…» [1]
Понимание новости, неожиданности, невероятности как ведущих черт анекдота органично входит и в определение, данное в «Энциклопедическом лексиконе» А. Плюшара (статья А. Никитенко): «…краткий рассказ какого-нибудь происшествия, замечательного по своей необычности, новости или неожиданности…» [2]
1
Кошанский К Ф. Частная риторика. СПб., 1832. С. 65–66.
2
Никитенко А. Анекдот // Энциклопедический лексикон. СПб., 1835. Т. 2. С. 303.
Выделив неожиданность, даже невероятность случая, лежащего в основе анекдота, А. Никитенко подчеркивает: «Главнейшие черты хорошо рассказанного анекдота суть краткость, легкость и искусство сберегать силу или основную идею его к концу и заключить оный чем-нибудь разительным и неожиданным» [3] .
Попытаемся немного раскрыть и развернуть это крайне сжатое определение. Итак, в центре анекдота находится странное, неожиданное, откровенно нелепое событие, выпадающее из повседневного течения жизни. Причем его нелепость только нарастает и разрешается лишь в бурном, остром финале. Более того, анекдот строится не просто на невероятном событии, а на событии, принципиально не совпадающем с читательскими или слушательскими ожиданиями.
3
Там
же.Иначе говоря, внутреннее противоречие, несовпадение прогноза с результатом, преподнесение «небывальщины» как самой очевидной реальности и определяют в главном суть той эстетической игры, на которой как раз и строится анекдот, Причем подача художественного вымысла или во всяком случае события достаточно невероятного не просто «работает» под: действительность, ибо необычность и нелепость не скрыты, не затушеваны, а подчеркнуты, выделены. Это и есть то главное, что определяет феномен анекдота. Хотя сфера бытования жанра устная, анекдот тем не менее представляет собой «особый вид словесного искусства» (Л. П. Гроссман). Он несомненно литературен. Жанр демонстративно «играет» под действительность, ибо на самом деле тексты, создающиеся по канонам анекдота, ни в коей мере не могут быть с этой действительностью отождествлены. Как точно подметил в свое время В. Э. Вацуро [4] , в анекдоте главный интерес переносится с фактической на психологическую достоверность события.
4
Новонайденный автограф Пушкина. Заметки на рукописи книги П. А. Вяземского «Биографические и литературные записки о Денисе Ивановиче Фонвизине. Подгот. текста, статья и коммент. В. Э. Вацуро и М. И. Гиллельсона. М.-Л., 1968. С. 72.
Но анекдот – это не только и не просто игра. Он важен и интересен как своеобразная летопись вкусов, предубеждений и предпочтений, живая, необычайно колоритная, психологически достоверная, в лучших своих образцах доставляющая чисто эстетическое наслаждение.
Выше уже говорилось о роли финала в анекдоте, то есть о том, что принято называть его пуантом или острием. Однако финал анекдота часто не просто i геожида пен, но во многом и непредсказуем и зачастую даже как бы отделен от основного текста, не вытекает из него, противоречит ему, изнутри взрывая повествование, заставляя его играть и искриться.
Так, в устной новелле знаменитого рассказчика пушкинского времени Дмитрия Цициановапо прозвищу «русский Мюнхгаузен» [5] (наиболее полная сводка его анекдотов представлена в настоящей антологии) об огромных пчелах – размером с воробья, живущих в обыкновенных ульях, – финальная реплика («У нас в Грузии отговорок нет: ХОТЬ ТРЕСНИ, ДА ПОЛЕЗАЙ!») фактически не разрешает основное развитие действия, а спорит с ним, переворачивает его, кардинально смещает акценты. И только тогда рассказ и обретает истинную остроту, вырастает из рядового случая похвальбы и чисто бытового эпизода в подлинно художественный текст.
5
См.: Курганов Е. «Русский Мюнхгаузен». Реконструкция одной книги, которая была в свое время создана, но таки не была записана. М., 2017. С. 221.
Именно заключительная реплика цициановского «остроумного вымысла» (формулировка А. С. Пушкина) до конца убеждает, что рассказчик, говоря о диковинных пчелах, отнюдь не стремится ввести слушателей в заблуждение. Он играет, импровизирует, творит, хочет изумить, озадачить, имея целью произвести чисто эстетический эффект. Именно совершенно неожиданный финал по-новому освещает весь текст.
П. А. Вяземский однажды сказал, что француз, разрушая политические институты, не забудет остроумных слов, сказанных сто лет назад, даже если они принадлежат заклейменным аристократам. Это был укор многим его современникам, которые, ниспровергая дворянскую империю, заодно отрицали всю дворянскую культуру, и в частности культуру общения. Укор П. А. Вяземского и для нас должен явиться явным предостережением.
Анекдоты пушкинского времени и последующих эпох щедро, хотя и неравномерно рассыпаны по многочисленным и далеко не всегда опубликованным мемуарам, записным книжкам, дневникам, письмам, альбомам. С тех времен традиция собирания анекдотов на значительное время была прервана, и теперь этот некогда столь бурно искрившийся мир надо воссоздавать буквально по крупицам, по осколкам. В процессе собирания настоящей коллекции было освоено около 170 источников. Нынешняя антология представляет собой расширенное и дополненное переиздание сборника «Русский литературный анекдот конца XVIII – начала XIX века», который был опубликован в 1990 году в издательстве «Художественная литература» с нашим кратким предисловием; составление и примечания Е. Курганова и Н. Охотина (в 2003 году в издательстве «Материк» вышло 2-е издание). Но это только начало восстановительных работ. Наследие старинных русских рассказчиков и острословов не должно быть забыто.