Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра

Е.А. Штакеншнейдер движется в раскрытии образа от портретно-аналитических приемов к психологическому характеру и его идейному ядру. В богатейшей галерее образов ее дневника видное место занимает образ П.Л. Лаврова – философа, педагога, революционера. Позднее она посвятит ему интересные воспоминания. Из текста записей дневника, посвященных этому известному деятелю 1860 – 1870-х годов, видно, что Штакеншнейдер переживала серьезное увлечение автором «Исторических писем». Его образ встречается в записях разных лет и постоянно обогащается.

Как нередко бывало в истории дневникового жанра, первое упоминание в дневнике о Лаврове относится ко времени, когда Штакеншнейдер не была с ним знакома, а слышала о нем из чужих уст: «Лавров – артиллерийский офицер, о котором много говорят <...> Это какой-то необыкновенный, плутарховский человек, суровый к себе, но вообще идеалист и мечтатель, и в то же время замечательный математик» [163] .

Актуальное знакомство, в отличие от заочного, передает дневнику лишь портретные черты героя будущего жизненного романа Штакеншнейдер. Она использует здесь тот же прием, что и при создании других, не менее примечательных личностей, часто фигурирующих в ее семейно-бытовой летописи, – М.Л. Михайлова, Н.В. Шелгунова, В. Бенедиктова, братьев А. и Вл. Майковых, Я.П. Полонского: «Лавров рыжий, с довольно большими, серо-голубыми близорукими глазами и усами, которые не расчесаны на две стороны, а сплошь покрывают губу и немного даже торчат <...> Цвет лица у него белый, как у рыжих вообще, а руки белые и пухлые, как у архиерея; он немного картавит» [164] .

163

Штакеншнейдер Е.А. Записки и дневник. – М.; Л., 1934. С. 146.

164

Там же. С. 148.

Дальнейшее постижение характера Лаврова Штакеншнейдер развивает в направлении идейных составляющих его личности. Здесь отразилась специфическая тенденция 1860-х годов, проникшая и в дневниковый жанр: идейное начало подчиняет себе другие, не менее важные и яркие элементы человеческого образа. «Я еще не пойму Лаврова, – отмечает Штакеншнейдер через несколько недель после близкого знакомства с ним. – Мне кажется, что прежде всего он романтик-идеалист. Он жаждет подвига, но не знает, где его искать, и до поры до времени блюдет какую-то чистоту душевную и всяческую, и строгое исполнение долга относительно семьи и среды, в которую поставлен» [165] .

165

Штакеншнейдер Е.А. Записки и дневник. – М.; Л., 1934. С. 174.

На следующей стадии осмысления образа дается оценка и прогноз его развития, делается окончательный вывод о коренных свойствах его натуры. Правда, Штакеншнейдер все еще колеблется в безоговорочном причислении Лаврова к конкретному историческому типу, хотя давно признает в нем типические черты: «Я долго думала, что Лавров – образчик будущего человека; теперь думаю, что он исключение <...> Лаврова ум – как солнце светлое; для него анализ лишь поверка решенной задачи»; «<...> он <...> именно мечтатель-идеалист, страдающий за человечество <...>» [166] .

166

Там же. С. 185, 240.

Прием конструктивного построения образа свойствен и творческой манере СП. Жихарева. На начальной стадии конструирования он, в отличие от Штакеншнейдер, использует более многообразные средства и источники в целях полноты и объективности характеристики. При создании образа знаменитого актера А.С. Яковлева автор «Дневника чиновника» сочетает личные впечатления от его игры с правдоподобными слухами и несценическими, характерно-бытовыми деталями его личности. Все это создает впечатление стремительно выстроенной, семантически завершенной композиции: «Я <...> покороче познакомился <...> с Яковлевым, который как-то пришелся мне по душе. Он, говорят, иногда куликает, но что до того за дело? Можно умеренно и куликнуть с человеком, который умеет так сильно чувствовать красоты нашей поэзии и мастерски передавать их»; «Кажется, Яковлев не занимается своим туалетом. Волосы всклочены, галстук завязан кое-как, черный сюртук сшит как будто не по его мерке <...> из кармана торчит вместо носового платка какая-то ветошка... словом, в костюме его заметна чрезвычайная небрежность и даже отсутствие приличия» [167] . И далее, в свойственной ему манере раскрывать характер человека во время диалога, Жихарев описывает большую сцену своей встречи с артистом в его квартире за стаканом пунша и профессиональным разговором о литературе и театре (запись под 19 декабря 1807 г.).

167

Жихарев С.П. Записки современника: В 2 т. – Л., 1989. Т. 2. С. 88, 90.

В дальнейшем Жихарев еще много раз обращается к образу Яковлева. Но ничего принципиально нового не добавляет. Первоначально намеченные черты усиливаются, живописующие образ краски расцвечиваются и становятся разнообразнее.

Конструктивно, но в своеобразном преломлении строит образ П.И. Долгоруков. Самыми крупными фигурами его дневника являются Пушкин и генерал Инзов. В композиции их образов автор применяет один и тот же прием. В процессе общения с двумя примечательными личностями он выделяет отдельные черты характера, высказывания и поступки, фиксирует их в многочисленных записях на протяжении нескольких месяцев, а в заключение делает своего рода резюме, рисуя законченный социально-психологический портрет: «Спрошу теперь, так ли поступает начальник, которого называют добрым? <...> Травить чиновников одного против другого и смеяться в кулачок над всеми, не оказывать никому ни малейшей доверенности, уступать сильному и отрекаться принять в свое покровительство слабого, не иметь духа и твердости наказать по заслугам, выискивать в каждом лице, в каждом деле худую сторону и только по вынуждению случаев и обстоятельств обращать внимание на хорошее, площадными шуточками и пустыми обещаниями томить людей, ждущих какого то бы ни было справедливого возмездия, беспрестанно противоречить себе в словах и поступках, с охотою прислушивать всякие сплетни и окружать себя людьми подлыми, низкими – вот портрет Инзова живыми красками» [168] .

168

Долгоруков П.И. Дневник. – Звенья. Т. 9. – М., 1951. С. 74.

Как уже отмечалось, в дневниковом образе отражается система взглядов автора – политических, философских, религиозно-этических, эстетических. В свете этих взглядов дневниковед и строит образ человека. Нередко от этого образ искажается, получает одностороннюю трактовку. Такая тенденция свойственна дневниковой манере B.C. Аксаковой. Она оценивает человека с точки зрения славянофильских идей, чаще всего в гипертрофированном варианте ее брата Константина Сергеевича. Мало того, личные отношения брата с тем или иным человеком накладывают отпечаток и на оценку Аксаковой персонажей ее дневника.

Именно так раскрывается ею образ И.С. Тургенева, который в то время – середина 1850-х гг. – резко разошелся во взглядах с ортодоксальным вождем славянофилов.

Как и П.И. Долгоруков об Инзове, Аксакова делает пространное резюме после длительного наблюдения над автором «Записок охотника» и коротких записей-характеристик в дневнике: «Тургенев – огромного роста, с высокими плечами, огромной головой, чертами чрезвычайно крупными, волосы почти седые, хотя ему еще только 35 лет <...> выражение лица его, особенно глаз, бывает иногда так противно <...> Я с вниманием всматривалась в него и прислушивалась к его словам <...> Это человек, кроме того что не имеющий понятия ни о какой вере <...> Это человек, способный испытывать только физические ощущения; все его впечатления проходят через нервы, духовной стороны предмета он не в состоянии ни понять, ни почувствовать <...> У Тургенева мысль есть плод его чисто земных ощущений <...> У него есть какие-то стремления к чему-то более деликатному, к какой-то душевности, но не к духовному <...> он весь – человек впечатлений, ощущений <...> какая-то дряблость душевная <...>» [169] .

169

Аксакова B.C. Дневник. – СП., 1913. С. 41 – 42.

В свойственной ему противоречивой манере, но также конструктивно создает образ в ранних дневниках Л. Толстой. Его меняющееся отношение к человеку зависит от позднее сформулированной концепции, в соответствии с которой образ человека в восприятии текуч, непостоянен. Этот метод лежит в основе отношения писателя к людям и в 1850-е гг.

Рисуя близкого ему и самого дорогого человека, тетку Т.А. Ергольскую, Толстой создает целостный диалектический образ, в котором сочетаются реальные свойства ее характера и отношение к ней ее племянника: «Что за прелесть тетенька Татьяна Александровна, что за любовь!» (11.07.56); «Тетушка Татьяна Александровна удивительная женщина. Вот любовь, которая выдержит все» (1.07.56); «<...>Татьяна Александровна возмущает меня» (3.06.56); «Татьяна Александровна даже мне неприятна. Ей в 100 лет не вобьешь в голову несправедливость крепости» (20.05.56); «Скверно, что я начинаю испытывать тихую ненависть к тетеньке, несмотря на ее любовь» (12.06.56); «<...> Я с тетенькой был сух. Она все та же. Тщеславие, маленькая, красивая, чувствительность и доброта» [170] .

170

Толстой Л.Н. Дневник. – Л.Н. Толстой. ПСС: В 90 т. – М.; Л., 1928-1958. Т. 47.

Итак, конструктивный образ – это, с точки зрения эстетики дневникового жанра, наиболее полноценный тип воспроизведения человека. Он отличается целостностью, несмотря на некоторые, порой значительные негативные суждения автора. Он в большей степени, чем другие разновидности, претендует на объективность. Численно такие образы преобладают в дневниках XIX в. и отражают реалистическую тенденцию жанра.

б) репродуктивный образ

Видное место в системе дневниковых образов занимают такие, которые самими авторами не строятся, а лишь воспроизводятся со слов других лиц. Наличие таких образов в дневнике обусловлено спецификой дневникового метода. Дневниковед производит отбор материала из разных источников, в том числе из непрямых. К последним относятся факты, очевидцем которых автор не был. Поэтому закономерно, что наряду с событиями он воспроизводит и их главных действующих лиц.

Семантика репродуктивного образа зависит от общей творческой установки автора. Одних дневниковедов подобные типы привлекают своей экстравагантностью, необычной судьбой, других – исторической значимостью. В контексте записи их функция соответствует идейной направленности повествования. Иногда подневная запись посвящается им целиком. В таком случае данный образ надо рассматривать в свете господствующей тенденции дневника соответствующего периода его ведения.

Помимо личных интересов и вкусов автора появление репродуктивных образов в дневниках объясняется социально-историческими причинами. Их число возрастает в 1860-е гг. и в конце века. В другое время оно держится приблизительно на одном уровне. Повышенный интерес в эти эпохи к подобной разновидности образов обусловлен «информационным взрывом» и усилением роли «чужого» слова как одного из источников информации. Дневник более оперативно, чем другие жанры, прореагировал на эту общественную тенденцию.