Русский Париж

Актеру Михаилу Щепкину он писал: «Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня…

Теперь я вижу, что значит быть политическим писателем. Малейший признак истины — и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия».

Во время заграничной поездки Николай Васильевич продолжал работу над поэмой «Мертвые души».

Вначале посетив Швейцарию, зиму он провел в Париже. Известный французский писатель и критик Шарль-Огюстен Сен-Бев рассказывал своим приятелям, что Париж не произвел на Гоголя должного впечатления. Видимо, он «не нашел созвучия с нашей столицей».

Можно предположить, что все красоты и очарование Парижа померкли в сознании Николая Васильевича, когда он получил известие о гибели Пушкина. Потрясение было для Гоголя невыносимым. Несколько дней он старался ни с кем не встречаться и не разговаривать, а затем сообщил знакомым, что не может больше оставаться в Париже.

В марте писатель поспешно покинул французскую столицу.

Может и в самом деле, Гоголь «не нашел созвучия» с этим городом.

Но литературный Париж доброжелательно воспринял творчество Николая Васильевича. Когда в 1846 году вышел его сборник повестей на французском языке, Виссарион Белинский отмечал небывалый успех этой книги во Франции. «…Самый интересный для иностранцев русский поэт есть Гоголь», — писал он.

Сен-Бев откликнулся на сборник повестей Николая Васильевича обстоятельной и восторженной рецензией. Так же высоко оценил творение Гоголя и другой знаменитый французский писатель — Проспер Мериме.

^{Страница из пьесы Н. В. Гоголя «Ревизор»}

Надо отметить, что Мериме любил русскую литературу и пропагандировал ее. Он изучил русский язык и перевел на французский «Пиковую даму» и другие произведения Александра Пушкина, рассказы Ивана Тургенева, «Ревизор» и отрывки из «Мертвых душ» Гоголя. Мериме также написал статьи о жизни и творчестве этих писателей.

Как отмечалось во французской прессе о Гоголе: «Он был недолго в Париже, зато его творения на века остались во Франции».

«Зло в чужую жизнь»

Пожалуй, можно понять непокорных русских литераторов Александра Герцена и Николая Огарева. Они мечтали о революционных преобразованиях во всем мире. Критиковали, находили недостатки всюду, где бывали и где их принимали, отстаивали свои революционные взгляды и в России, и за рубежом.

Герцена даже выслали из Парижа, и недовольный русский эмигрант, покинув столицу, со своим семейством перебрался в Ниццу, а затем — в Швейцарию.

В 1859 году Николай Огарев писал Александру Герцену: «Каждый человек знает только свои страдания и уверен, что окружающие заставляют его страдать невинно; каждый является в собственных глазах мучеником, а остальные мучителями. От этого так мудрено столковаться. Никто не хочет знать, сколько зла он вносит в чужую жизнь…».

Спустя год другой русский критик и литератор Николай Александрович Добролюбов, посетив французскую столицу, писал: «…в Париже пришлось мне найти милый провинциальный утолок, со всеми удобствами парижской жизни, но без ее шума и тщеславия.

Мы живем с Обручевым (Владимир Александрович, публицист. — Авт.)в одном из скромнейших меблированных домов Латинского квартала на полном пансионе, и потому беспрестанно сходимся с семейством хозяина, состоящим из жены его сына-студента и дочери 16 лет. У них множество родни и знакомых — все люди весьма скромного состояния — коми, модистки, армейские офицеры, гувернантки, студенты и т. п.

И какое бесцеремонное, доброе веселье разливается на всех, когда иной вечер все это общество соберется и примется петь, плясать, фокусничать, ни на кого не смотря, ничем не стесняясь, кто во что горазд!..»

Таким видел быт парижан небогатый русский литератор середины XIX века.

Науки здешние умны

Читаю много и хожу На лекции. Но двух вещей, Как ни ищу, как ни гляжу, Усвоить не могу, ей-ей! Во-первых: не определить, Как нам к России применить Что здесь усвоено вполне? Науки здешние умны; До пресыщения полны, Объелись множеством имен, Систем всех красок, всех времен. Но даже здесь, у них в дому, Назло стараньям и уму, Жизнь проявляет зауряд Свой органический разлад С наукой! Глупо занимать Нам, русским, злую благодать Такого званья! Тут стези Особые!.. Они чужды России! Плотные ряды Мещанства их, буржуази…

Так, с оттенком иронии, вспоминал о времени обучения в Сорбонне и в других европейских университетах русский поэт и прозаик, государственный деятель Константин Константинович Случевский.

После окончания кадетского корпуса и службы в лейб-гвардии Семеновском полку он поступил в Академию Генерального штаба. Но через год блистательный офицер внезапно подал в отставку и осенью 1860 года, в возрасте двадцати трех лет, отправился за границу.

Прощай надолго, Петербург!..

Мечта о Париже сбылась!..

^{Константин Константинович Случевский}

В 1861 году будущий член Совета министра внутренних дел России, член Ученого комитета Министерства народного просвещения, гофмейстер двора Его Величества, стал студентом Парижского университета.

Лекции, диспуты, встречи с научными светилами Франции, раздумья, поглощение известных и запрещенных в России книг увлекли Случевского, но не оторвали от поэзии:

… Ну а второй-то вывод мой — Что хром и беден ум людской — В том убеждаюсь все сильней На лучших людях наших дней. Смотрите, например, Прудон, Уж он ли в спорах не силен, Он выше прочих головой, А признает жену — рабой!.. Ну а почтенный Жюль-Симон? — Он тоже, двигаясь вперед, Свободы хочет без препон, А между тем не признает Развода в браке! Жирарден Толкует, вот уж много лет, На тот же лад, без перемен, Что, мол, в печати силы нет! А чем доказывает он? Нет! Что-то есть в людском уме, Что должен он ходить во тьме, Слоняться век свой ни при чем Между Кабошем и Христом! И сам я кое-что видал, Умом и сердцем испытал, И бьюсь как рыба я об лед, И жду: что будет, что придет?..

Константин Случевский в отличие от некоторых своих соотечественников — студентов Сорбонны, не ругал Париж, а лишь наблюдал и слегка подшучивал над жизнью и нравами французской столицы.

«Окинуть напоследок взглядом»

Однажды Константин встретил в Париже давнего приятеля своего отца.

Старик полковник еще юным корнетом бывал здесь в 1814 году. С тех пор ему не доводилось посещать французскую столицу.

— Вот и решил окинуть напоследок взглядом славный город, — объяснил полковник студенту.

Случевский вызвался на какое-то время сопровождать ветерана и знакомить его с новым Парижем — середины XIX столетия.

Конечно же старик рассказывал Константину о том, как входили во французскую столицу русские войска в 1814 году.

Впоследствии Случевский писал о давнем для него событии:

… В рядах картин изображен, Мундир гвардейцев тех времен В глаза бросается покроем. С оборок грузных киверов Султаны стержнями торчали, И плавно маковки качали Вдоль трех шереножных рядов; Срезая строй до половины, Белели толстые лосины Над верхним краем сапогов; У офицеров в эполеты Кистями бились этишкеты, Качались шарфы при боках, И узко стянутые тальи Давали тон кор-де-батальи, И на разводах, и в боях. Все щеголяли и франтили! Когда войска в Париж входили, Приказ особый отдан был: Чтоб беспардонная команда Нестроевых, денщичья банда И прочий люд обозных сил — В Париж входили только ночью; Чтоб не видал Француз воочью Всех этих чуек, зипунов, Бород нечесаных, усов, Чтоб не испортить впечатленья Щеголеватого вступленья…