Русский Париж
Шрифт:
На родине творения и Мережковского, и Гиппиус были запрещены. В Советском Союзе их начали издавать лишь в самом конце 80-х годов прошлого века.
Когда в июне 1940 года гитлеровские войска вошли в Париж, большинство знакомых Гиппиус и Мережковского покинули Францию.
В те дни Зинаида Николаевна записала в дневнике: «…Я едва живу от тяжести происходящего.
Париж, занятый немцами… О, какой кошмар! Покрытые черной копотью, выскочили из ада в неистовом количестве с грохотом, в таких же черных, закоптелых машинах…».
Это было пока лишь внешнее, первое восприятие
При фашистском режиме в Париже их совсем перестали публиковать. Не помогло и восхваление Мережковским по радио Гитлера.
Сергей Дмитриевич умер в декабре 1941 года.
Зинаида Николаевна после этого записала в дневнике: «Жить мне нечем и не для чего…».
Она все чаще стала перечитывать свои стихи, написанные много лет назад:
У каждого, кто встретится случайно Хотя бы раз — и сгинет навсегда, Своя история, своя живая тайна, Свои счастливые и скорбные года…Зинаида Николаевна пережила мужа без малого на четыре года. Оба захоронены на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.
Так угасли одни из самых ярких звезд русской эмиграции в Париже.
Последняя аллея
Некоторые исследователи творчества Ивана Алексеевича Бунина считают, что еще за два-три года до событий 1917 года он предчувствовал наступление «Окаянных дней». В подтверждение этому приводятся дневниковые записи Бунина во время путешествия по Подмосковью да и по самой Первопрестольной: Зачатьевский и Чудов монастыри, Троице-Сергиева лавра, Марфо-Мариинская обитель, церкви и храмы Москвы…
Действительно, при чтении этих записей появляется ощущение — будто поэт прощался с прошлым, с родиной, пытается в последний раз увидеть русские святыни, сохранить их в памяти…
В его дневнике, названном «Окаянные дни», есть строки: «Ах, Москва!.. Великие князья, терема, Спас-на-Бору, Архангельский собор — до чего все родное, кровное и только теперь как следует почувствованное, понятое!..».
22 декабря 1918 года, в Одессе, Бунин написал стихотворение:
И боль, и стыд, и радость. Он идет, Великий день, — опять, опять варягу Вручает обезумевший народ Свою судьбу и темную отвагу…Одесса… Прощание с родиной. У поэта еще теплилась надежда: а вдруг все
образумится, и минуют, словно сами собой, «окаянные дни». Чуда не произошло. Пожар лишь разгорался.Спустя много лет Иван Алексеевич вспоминал о революции в России: «Я был не из тех, кто был ею застигнут врасплох, для кого ее размеры и зверства были неожиданностью, но все же действительность превзошла все мои ожидания: во что вскоре превратилась русская революция, не поймет никто ее не видевший. Зрелище это было сплошным ужасом для всякого, кто не утратил образа и подобия Божия, и из России, после захвата власти Лениным, бежали сотни тысяч людей, имевших малейшую возможность бежать.
Я покинул Москву 21 мая 1918 года, жил на юге России, переходившем из рук в руки «белых» и «красных», и 26 января 1920 года, испив чашу несказанных душевных страданий, эмигрировал сперва на Балканы, потом во Францию».
Отправляться в далекие земли не было в новинку для Бунина. Поэт в молодости побывал во многих странах. Однако в свои сорок девять лет ему довелось совершить путешествие иного рода: странствие без возврата… Эмиграция.
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора… Как горько было сердцу молодому, Когда я уходил с отцовского двора, Сказать прости родному дому! У зверя есть нора, у птицы есть гнездо… Как бьется сердце, горестно и громко, Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом С своей уж ветхою котомкой.Ощущение, что у него теперь нет родного дома, а лишь «наемный», до конца жизни мучило Ивана Алексеевича.
В апреле 1920 года благодаря содействию и денежной помощи давних приятелей — Марии и Михаила Цетлиных — Бунин с супругой смогли приехать в Париж.
Два месяца Иван Алексеевич и Вера Николаевна жили у Цетлиных, а затем сняли квартиру на улице Жака Оффенбаха. Через год переехали в другую.
В отличие от своих соотечественников, обосновавшихся в Париже, Бунин не был уверен, что большевистский режим в России вот-вот рухнет. Лишь робко теплилась мечта… Последняя надежда на изменение политического строя на Родине улетучилась для него после подавления Кронштадтского восстания моряков в 1921 году.
Но Бунин не впадал в отчаяние — продолжал писать и участвовать в общественной жизни русских эмигрантов.
Вскоре в Париже вышел его сборник рассказов «Господин из Сан-Франциско». Книга была тепло встречена читателями и французской прессой. О Бунине писали, что он «…настоящий русский талант, кровоточащий, неровный и вместе с тем мужественный и большой. Его книга содержит несколько рассказов, которые по силе достойны Достоевского». Другая парижская газета отмечала: «Весь талант Бунина бесспорно очень велик, он рисует перед нами картину всего человечества в целом и русского народа в частности…».
О родине и о ее проблемах Иван Алексеевич помнил постоянно. Конечно, не случайно именно к нему приходили из России трагические послания с просьбой опубликовать их в Европе: «призыв русских матерей» к Западу спасти их детей от голодной смерти; и «обращение группы русских литераторов к писателям мира».
Это обращение завершалось словами: «Мы лично гибнем. Многие из нас уже не в состоянии передать пережитый нами страшный опыт потомкам. Познайте его, изучите, вы, свободные! Сделайте это — нам легче будет умирать».