Русский путь. Вектор, программа, враги

Конкретно социологи обнаружили в 1987 г., что советские люди в целом удовлетворены своим достатком и оплатой труда. Формально распределение мнений было таким: «Среднестатистический работник, попавший в выборку, на момент опроса получал 165 руб. на руки… Отличными назвали свои заработки всего 4 % опрошенных работников, которые получают в среднем в месяц 217,5 руб… 30 % работников оценили размеры вознаграждения за свой труд как “хорошие”. Среднеарифметическая сумма заработков в этой группе составил 191 руб… Удовлетворительную оценку размерам получаемых за свой труд сумм выставила самая многочисленная группа – 46 % опрошенных, чей средний заработок составил 159,5 руб… Плохими назвали размеры своих заработков 15 % опрошенных, которые получают в среднем 129,8 руб. в месяц» [73, с. 56].

Конечно, большинство людей считает, что следовало бы им зарплату прибавить. Но что замечательно – чем выше уровень зарплаты в категории работников, тем меньшую надбавку для себя они считали справедливой! Социологи приводят такую зависимость: «Работники, получающие менее 120 руб. в месяц, полагают, что им следовало бы платить за их труд на 50–60 % больше. Те, кто получает на руки от 120 до 200 руб., оценивают свой труд чуть более чем на треть дороже. При заработках порядка 200–300 руб. устроило бы повышение зарплаты на четверть или чуть больше. Те, кто получает свыше 300 руб. в месяц, ценят свой труд всего на 15 % дороже. Легко видеть, что внедрение в жизнь результатов такой “самоаттестации” привело бы к сокращению разрыва в уровне оплаты труда» [73, с. 57].

Это отсутствие невротической озабоченности уровнем дохода – ценное социальное достижение, оно говорило о спокойствии людей, о связности и устойчивости общества. Это именно то, что следовало бы считать человеческим потенциалом, который сам падал в руки реформаторам. И как же они его оценили? Вот толкование полученных результатов социологами:

«Идеология “социальной консолидации” на основе мнимой общности интересов дала свои плоды… Атмосфера благодушия, удовлетворенности достигнутым по сути дела означала торжество так называемой “психологии середняка”… В повседневной жизни, в неформальном общении употребляется расхожее выражение: “Все в норме”. “Нормальное состояние”, “нормальные отношения”, – так принято говорить о коллективе, семье, группах общения. В подобного рода нормативных представлениях содержатся оценочные показатели относительного равновесия, сбалансированности отношений, бесконфликтности. И наоборот, возникновение конфликтов, противоречий оценивается как нарушение равновесия, благополучия, т. е. как ненормальное состояние» [73, с. 55, 57].

Авторы книги без всяких разумных доводов объявляют спокойные, равновесные отношения членов благополучного общества «мнимой общностью интересов». Так жить нельзя! Надо нарушить «атмосферу благодушия» мирных жителей! И группа обществоведов (в их числе академик С.С. Шаталин) рассчитала в 1987 г. «значение оптимума материальной обеспеченности; его денежное выражение соответствует душевому доходу 220–235 руб. в месяц». Рассчитала – это, надо понимать, «высосала из пальца», исходя из представлений узкого круга академиков и профессоров.

И заработала идеологическая машина реформаторов. Социологи пишут: «Таким образом, для большинства людей норматив разумности лежит значительно ниже теоретически выведенного оптимума» [73, с. 59].

«Исследователи» уверовали в чисто идеологический постулат, а потом под него подгоняют наблюдаемую реальность. Ни исторических условий, в которых вырабатывался «норматив разумности» массового сознания, ни реальных ограничений, в рамках которых здраво рассуждали в то время советские люди, социологи из АН СССР знать не знали и ведать не хотели. Они уверены в своей концепции, которой придали статус самостоятельной сущности: «Возможность значительной дифференциации в оплате в зависимости от трудового вклада приносится в жертву беспринципной, зато бесконфликтной уравниловке. Об этом свидетельствует также медленное, а местами драматическое внедрение индивидуальной и кооперативной трудовой деятельности, арендного подряда. Старые социальные нормы противятся утверждению новых норм. Идеологические меры к преодолению этих неблагоприятных тенденций видятся… в повышении престижа благ и услуг, способствующих всестороннему развитию личности» [73, с. 60].

Какая самонадеянность! Свои сомнительные доктрины они называют «теорией», а прошедшие длительный отбор в ходе реальной народной жизни культурные нормы – неглубокими и стихийными. С этими «теориями» СССР и потерпел катастрофу.

В ходе опросов было подтверждено наличие в массовом сознании сильной трудовой мотивации. Социологи пишут: «По данным повторного Всесоюзного исследования образа жизни (1987 г.), для всех без исключения категорий населения ценность труда несомненна. Так, выбирая три важнейших для себя стороны жизни, 44 % опрошенных упомянули интересную работу (чаще отмечались лишь супружеское счастье и воспитание детей). 3/4 опрошенных в качестве важнейшего средства достижения успеха, благополучия в жизни отметили трудолюбие, добросовестное отношение к делу» [73, с. 54].

Как же оценивают близкие к власти социологи эту укорененную в массовом сознании культурную норму? Как порок общественного сознания! Они трактуют ее как «догматическое понимание места труда в системе социалистического образа жизни», опираясь следующую на цитату А.Н. Яковлева из журнала «Коммунист»: «В общественное сознание и практику оказался внедренным постулат: дескать, отсутствие частной собственности и даже просто государственный план предопределяют, что всякий труд (полезный – вредный; безупречный – халтурный) является непосредственно общественным, необходимым» [74].

Представьте: социологи из АН СССР, образованные люди, приняли эту примитивную тираду за непререкаемую истину. Но ведь он сказал просто глупость, здесь для нас даже не важно, что она к тому же и злобная. Подумали бы сами: при чем здесь частная собственность, государственный план? Разве крестьянин в XVIII в. не считал труд «непосредственно общественным, необходимым»? Разве песню «Дубинушка» братья Покрасс написали? Труд в России, как и во всех незападных обществах (да и в большой части Запада), имеет литургический смысл. Arare est orare! Пахать значит молиться! Вот на что замахнулись социологи, пошедшие за А.Н. Яковлевым, а за ними потянулась и прочая восторженная интеллигенция.

И вот как развивают эти социологи свою оценку укорененного в сознании отношения к труду: «Этот порочный вывод – следствие непонимания того факта, что отмена капиталистической частной собственности не приводит автоматически к торжеству общенародной социалистической собственности и связанных с ней социалистических общественных отношений. Он призван затушевать отчуждение труда, разрыв между интересами бюрократии и трудящихся масс, скрыть существование двух противостоящих друг другу социальных норм. И эта догма будет долго выступать одним из главных препятствий на пути перестройки, поскольку она глубоко внедрилась во все компоненты общественного сознания» [73, с. 54].

Как это все поверхностно и занудливо – собственность, отчуждение, бюрократия… Насколько глубже и шире смотрели тогда на этот вопрос сами «опрошенные»! Но результат известен: разделение народа стало привычным фактом – разведенные реформой части общества уже осознали наличие между ними пропасти. Фундаментальный «системный» раскол прошел по экономическим, социальным и мировоззренческим основаниям – раскол на бедных и богатых.

Идеологическая кампания по дискредитации промышленных рабочих привела к их деморализации и полной недееспособности в момент приватизации. Сразу резко изменился социальный статус рабочих и образ жизни. Большая часть их прошла через тяжелый период безработицы [26] .

26

«Прошли через статус незанятого с 1992 г. по 1998 г. примерно по 10 млн каждый год и всего более 60 млн человек; из них рабочие составляли около 67 %, т. е. более 40 млн человек» [77].

Академик М.К. Горшков пишет: «Ситуация с человеческим капиталом работников, занятых в российской экономике, характеризуемая тем, что большая их часть находится в положении либо частичной деквалификации, либо общей деградации, может рассматриваться как крайне опасная с точки зрения перспектив модернизации России. Тревожными тенденциями выступают также постепенная люмпенизация рабочих низкой квалификации, массовый уход молодежи в торговлю при игнорировании индустриального сектора, равно как и практическое отсутствие у большинства молодых людей шансов (куда бы они ни шли работать) на изменение их жизни и профессиональных траекторий» [75].