Русский транзит

Правда, обстановка не самая подходящая – пространство ограничено: столы, стулья, тела. Нет основного преимущества – тактическую игру не провести. К тому же нападавшие не слабее меня физически, любой пропущенный удар – последний удар. Одна надежда – на ноги. Повадки у громил боксерские – может, они и мастера, но не в каратэ…

Маэ-гери я засадил в солнечное сплетение матерщиннику – пробил, хотя пресс у него, да, тренированный. Эта же моя нога пошла назад, и набегавший второй сам, можно сказать, наткнулся лбом на пятку. Сильно. Он, кажется, и не понял, что произошло. А когда придет в себя, тоже не сразу сообразит: временная амнезия обеспечена, подобная той, которую заработал Ленька Цыплаков, словив удар душанбинца.

Последний из оставшихся на ногах резко тормознул. Махаться ему явно расхотелось. Но и на ногах стоять тоже пришлось недолго. Драка кончилась, и тут-то расхрабрившийся клиент из толпы вскочил, мощнейшим боковым в висок завалил одинокого бойца. Вот всегда так… Где вы раньше были, храбрецы из публики! Впрочем, и без них справился. Оркестрик заиграл туш. Официанты со швейцаром принялись вытаскивать бездыханных боксеров через задний ход, столь мне знакомый по недавнему прошлому.

Я налил себе фужер коньяку, опрокинул внутрь. Пора в машину, Маринка ждет. Она – молодец, мгновенно среагировала: сказал ей «в машину!», и она исчезла. Никаких бабских штучек с хватанием за руки, никакого нытья «мальчики, не надо! давайте договоримся, мальчики!». Школа!

Кстати, «мальчики» на уговоры не поддались бы – у них был строго определенный интерес. Я. Вот что меня с самого начала насторожило: одинаковые они все были, похожие друг на друга, типаж один и тот же. И типаж этот мне… знаком. Такой же крепенький паренек утром совался к Лийке в квартиру, такой же – густоволосая, но короткая стрижка, побитые уши, пуговичный мягкий нос. Определенно, одна компания и действует по наводке. Но кто навел? Две версии – либо коллеги Головнина пасли меня по старому месту работы, либо… брайтон-питерская мафия Грюнберга. Обе версии маловероятны, и обе версии более чем вероятны. Вряд ли действительно ольгинская тусовка с бухты-барахты нагрянула в «Северную Пальмиру» – разве что с Тихоном решили побеседовать, поспорить, кто сильней: кит или лев. Но Тихон ушел задолго до. И в ресторане не появлялся, только в баре. А кто мне сказал, что боксеры – из Ольгино? Халдей. Запомним халдея. Сегодня – нет, а завтра, когда поутихнет, нанесу визит, потрясу.

Пока же необходимо как можно быстрее сматывать удочки. Туш в оркестре – спасибо. Но мои кулачные подвиги кем- нибудь могли быть оценены иначе: любой клиент или халдей набрал ноль-два, и – ждите, выезжаем!

Маринка сидела в машине. Я плюхнулся за руль, выехал со двора. Чтобы свернуть на Кировский, пришлось стопануться, пропуская автомобили на скорости.

– Саша! – крикнула Маринка и дернула за рукав.

Я уже усвоил, что Маринка просто так кричать не станет. Да и сам, кося глазом влево, улучая свободную дистанцию, чтобы с поворотом вклиниться и влиться в автомобильный поток, – засек что-то неладное. Грузовичок!

Грузовичок без огней, припаркован чуть поодаль от входа в «Северную Пальмиру». Темно, не разглядеть, но… мы с вами где-то встречались. Крытый, тяжелый, импортный, типа микроавтобуса. Тот ли это был, что чуть не размазал меня по решетке Михайловского сада? Похож. Подробностей выяснить не удалось. Стоило мне высунуться со двора, как грузовичок взревел и дал полный газ.

Еще секунда и он впилился бы моему «вольво» в бок. Сам бы не пострадал, а вот я…

Я ухитрился в единственную секунду таки-вывернуть на Кировский, «подрезав» нос какому-то «Москвичу», и тоже врубил полный газ. Ожидал за спиной, позади, лязг и треск, звон стекол – «Москвич» буквально остолбенел, и грузовичок просто обязан был в него врезаться. Но за рулем там сидел ас. Неимоверно петляя, он обошел препятствие, пристроился в хвост «вольво» – и нас тряхнуло.

Еще раз тряхнуло. Преследователь пинал сзади, раздирая и сминая обшивку (бедный Швед! его счастье, что он не видит!). Потом загремело стекло: аккуратное отверстие с паутиной трещин. Ого! Они, кажется, настроены серьезней, чем я полагал. Это уже пуля.

Пуля прошла насквозь, чудом не задев ни меня, ни Маринку. Дырочка в заднем стекле – не беда. А вот то, что и в лобовом – дыра, усложняло положение. Обзор и так был минимальным: я сполз по возможности ниже (Маринка вообще улеглась на пол, скорчившись в первородной позе) – трассы почти не видел, ориентировался по фонарным столбам. Сеть стеклянных морщин не позволяла разглядеть и такую малость.

Мы мчались по осевой Кировского. Я изловчился, задействовав гибкость суставов, выдавил лобовое стекло – ворвался ветер. На мгновение приподнялся… Эх, пораньше бы!

Слишком поздно. В азарте погони мы уже выскочили на мост. Смели заграждения. Красные огни! Мост разводится!

Только и надежда, что зазор еще не катастрофически велик, и перепрыгнем, будто с трамплина.

Надежда вспыхнула и угасла. «Вольво» не достал до противоположной кромки и по дуге ринулся в воду…

Глава 4

Не везет мне с автотранспортом. Собственная «лохматка», милицейский «мерседес», пожарная «Волга», мезенцевская серебристая роскошь, как средство передвижения… «Вольво».

Серега Швед будет весьма э-э… огорчен. Чуяла его душа – не хотел он мне доверять машину даже на короткое время. И прав оказался. Не везет мне с автотранспортом. Точнее, автотранспорту со мной не везет.

Да! Для ровного счета в ту же компанию угроханных по моей милости автомобилей – грузовичок. Маленький, но тяжелый. Очень тяжелый. Бул-льк!

Нас спасло, вероятно, то, что в воздухе «вольво» задрал нос и приводнился на багажник. Нас спасло, вероятно, то, что и я, и Маринка почти лежали на переднем сидении, вжавшись в упругую кожу кресел. Нас спасло, вероятно, то, что лобовое стекло уже отсутствовало.

А вот грузовичок ничто не спасло – он шел за нами, «дыша в затылок». У пассажиров грузовичка был достаточный обзор, достаточный простор для маневра. Но они, судя по всему, тоже увлеклись, а главное, полагали, что Александр Бояров за рулем «вольво» не рехнулся, и значит: соображает, куда и зачем едет. Следовательно, не отстать бы, догнать бы, а там…

За что терпеть не могу корюшку, так это не за то, что она огурцами пахнет (хотя само по себе – противно), а за то, что она, корюшка, по слухам, питается исключительно мертвяками. Будет ей, корюшке, чем питаться некоторое время. Но – не нами. Ни мной, ни Маринкой.

… Вода была горячая, с пенкой, с ароматом хвои, мяты, меда – сложный и вкусный букет. Мы по плечи торчали в воде лицом к лицу, Маринка пихала меня ногами, валяя дурака, старалась подщипнуть за… самое дорогое. В ванне. Вдвоем. На Гражданке. У Маринки.

А в Неве-то, вода, разумеется, была, мягко говоря, прохладной и вонючей. И Маринка, выяснилось, плавала, как топор. Но не хотела – как топор… Потому цеплялась за меня, как осьминог. И если бы я не успокоил ее специфическим тычком, оба ушли бы на дно корюшку кормить.

До берега добирался мучительно долго. Загребал одной рукой, другой буксировал даму за волосы, стараясь, чтобы не хлебнула. Романтика, мать вашу! Белые ночи, багровый блин на горизонте – то ли все еще заходит, то ли уже всходит. Плеск, журчание, тишина-а. Любимый город может спать спокойно. Он так и делал. Конечно, зеваки всегда найдутся – те же владельцы машин, скопившиеся в ожидании сведения моста. Но они пялились туда, куда бултыхнулись «вольво» и грузовичок, – а нас течением отнесло. И далее, далее – я подгребал, подгребал…