Русский закал

Утром, придя в себя, Хуан попытался идти, и, не без моей помощи, ему это удалось. Но пришлось оставить оба рюкзака и палатку. Фотографии вместе с письмами я упаковал в полиэтиленовый пакет и сунул в карман куртки, а карабин закинул за спину.

К вечеру мы вышли на дорогу, вдоль которой белели хибарки индейского поселения. Худые, истощенные, шатающиеся, как пьяные, мы чуть не заплакали от удачи. Но для полного счастья нам не хватало денег. В наших прохудившихся карманах не было ни цента, чтобы заплатить за попутку. Единственное, что можно было продать, это карабин. Я недолго искал покупателя и после вялого торга отдал оружие в залог за тридцать боливийских песо. Еще два дня на перекладных мы добирались до Ла-Паса, где жили мать и сестра Хуана.

В доме начался переполох, как только я доставил туда своего несчастного компаньона. Кто-то вызвал врача, на удивление быстро подкатила машина «Скорой помощи», и Хуана увезли в госпиталь. Я провожал его до приемного отделения. Хуан, приподняв голову с носилок, помахал мне рукой и попытался улыбнуться.

Я дождался, когда закончится осмотр, и спросил у врача:

– Это опасно?

Врач, внимательно осмотрев меня с головы до ног, ответил:

– Вообще-то, я не представляю, как он выжил. Вы что, ходили в сельву?.. Тогда понятно. Тогда выживет. Но боюсь, что придется делать операции по пересадке кожи.

– Это дорого?

– Это дорого. Не меньше четырех тысяч долларов.

Забинтованного с головы до ног Хуана вывезли в коридор. На какое-то мгновение я оказался с ним рядом.

– Я постараюсь раздобыть деньги.

Он покачал головой.

– Нет, столько ты не заработаешь.

– Я пойду в сельву за золотом.

– Ты погибнешь там. Не мучь себя, Кирилл. Это мой крест.

– Тебе надо делать операции по пересадке кожи, Хуан.

Сестра толкнула тележку, и Хуан последний раз помахал мне рукой. Я кинулся к нему, но какая-то женщина преградила мне дорогу, сказав, что здесь запрещено находиться посторонним. Я присел под ее рукой и ухватился за тележку.

– Соглашайся даже на самые дорогие операции! – крикнул я, боясь, что не успею сказать главного. – Я обязательно найду деньги, Хуан!

Женщина, которой не удалось меня остановить, подняла тревогу.

– Кирилл! – с трудом произнес Хуан. – Найди волка, накажи его, прошу тебя…

– Но где мне его искать?

– Он может быть на северной вилле. Иди на восток… Через Руженоваки, Тумупаса и Иксиамос…

– Больной, вам нельзя говорить! – вмешалась сестра.

Какой-то могучий негр в голубом одеянии крепко схватил меня за руки. Он был сильнее меня, и я не стал сопротивляться.

– … все время на север, – кричал Хуан, – перейдешь в Бразилию, в штат Ака… Там плантации, которые он уже сожрал… Он обязательно придет туда…

Негр выволок меня на улицу и несильно толкнул в спину.

– Иди и не показывайся здесь больше, – сказал он беззлобно. – Мы дали ему морфий, и он бредил. Все, что он тебе сказал, – это уже бред.

И, повернувшись, скрылся за стеклянными дверями приемного отделения.

* * *

Я остался один, без денег, в чужом городе чужой страны, и впервые в жизни испытал, что значит быть бомжом. Во-первых, это ни с чем не сравнимое ощущение полной, абсолютной свободы. Я никому не нужен, мне никто не нужен, меня никто не ждет, мне некуда спешить, мне некуда идти. Ночевал я в городском парке на скамейке, и теплый ночной воздух вполне заменял мне одеяло. А во-вторых, это усиливающееся с каждым днем и даже часом осознание собственной ничтожности и никчемности, бессмысленности собственной жизни. Иногда я доставал из нагрудного кармана куртки фотографии, подолгу рассматривал их, и меня начинал душить смех. Кто я такой? Что посмел возомнить о себе жалкий человечек в потрепанной армейской форме, помчавшийся на другой край света, чтобы осуществить свою бредовую идею? Бывший прапорщик Советской Армии, «кусок», от которого, пока он выполнял «интернациональный долг», ушла жена (и правильно сделала!), который зарабатывал себе на жизнь извозом на речной яхте, который вляпался в дрянную историю, и его, как дурачка, поводили за нос и заманили в такую дыру, из которой удалось выбраться только благодаря чуду. И после всего этого я осмелился поставить себя едва ли не над этими людьми, которые правят миром, тусуют наркотики и оружие, перекидывая их в нужный день в нужное место, и качают миллиарды? Я осмелился бросить им вызов?

Я громко смеялся, и красивые женщины обходили меня стороной.

Не помню, сколько прошло дней, пока я блаженствовал в нищете и упивался самоуничижением. Но как-то вспомнил про Хуана. Как ни крути, дорогой Кирилл Андреевич, сказал я себе, а ты виноват в том, что случилось. Не встретил бы ты его в Оруру, не уговорил бы пойти в золотой каньон – не случилась бы с ним беда. Так что теперь засучивай рукава и зарабатывай деньги на лечение товарища.

Не знаю, у кого как, а у меня в самой безнадежной ситуации на ум приходят совершенно бредовые идеи. Сколько способов зарабатывания денег знал Остап Бендер? А чем я хуже его? Этот идиотский вопрос-утверждение вынудил меня болтаться по городу и рожать идеи одна абсурднее другой.

Так я нашел некую организацию, занимающуюся проблемами джунглей и экологии. Не успев разработать какой-то план, я решил действовать экспромтом – нагло и правдоподобно.

Бодрым шагом я зашел в помещение, поздоровался с секретаршей, которую с трудом сумел разглядеть за стопками книг, лежащих в полном беспорядке на столе, и спросил, не приходила ли корреспонденция на мое имя. Девушка вытаращила глаза, осматривая меня с головы до ног, предложила сесть, а затем осторожно поинтересовалась моим именем:

– А вы, простите, кто?

– Кирилл Вацура, русский путешественник, намереваюсь установить рекорд для Книги Гиннесса.

– А что вы намерены сделать?

– Пройти пешком всю приамазонскую сельву. В одиночку.

У меня мелькнула мысль, что секретарша вполне может принять меня за душевнобольного и вызвать соответствующую службу, но она поверила!

– Посидите минутку, – попросила она, поднимаясь из-за стола. – Я сейчас доложу шефу.

В кабинете шефа я пробыл недолго. Это был сухощавый старичок, напоминающий профессора, глаза которого прямо-таки сияли счастьем. Он крепко пожал мне руку, спросил, какие исследования я уже провел, и я вкратце рассказал ему о своих научных изысканиях в районе реки Типуани.

– Как же, как же, это легендарная река! – оживился он. – Один из самых труднодоступных районов Боливии. «Белое пятно» на карте нашей страны.

И, достав из папки какой-то красочный фирменный бланк с печатью, без всякой бюрократической волокиты выписал мне сертификат, подтверждающий, что Кирилл Вацура – русский путешественник, намеревающийся установить рекорд для Книги Гиннесса и нуждающийся во всяческом содействии. Он же выдал мне и маршрутный лист с перечнем населенных пунктов, где мне надлежало регистрироваться.

Приободренный удачей, я столь же уверенно зашел в российское консульство, где, удивив своих соотечественников сертификатом и рассказом об аномальной зоне, на целый год продлил визу. Эти документы как бы подвели черту моему недолгому бомжеванию. Жизнь снова обрела смысл, и это было документально подтверждено. Мало того – я нашел спонсора, и надоумил меня на это один из работников консульства.

– Просто так будешь топтать сельву? Совместил бы уж приятное с полезным. По дороге ведь можно собирать какой-нибудь гербарий или ценные минералы. За деньги, разумеется…

С таким предложением я и пришел в крупную фирму, которая занималась геологической разведкой золота и алмазов. Переговоры были недолгими, после чего на свет появился договор: фирма полностью финансирует мой переход, а я собираю геологические образцы пород.

Мне выдали рюкзак, палатку, небольшой запас консервов, снабдили аптечкой с противоядиями и немного приодели. Я не забыл про оружие, купил несколько сотен патронов для пистолета и карабина, острый, как бритва, мачете, затем съездил в индейский поселок и выкупил свой карабин.