Руссо туристо, облико морале

Кофе был отменный, сдоба – выше всяких похвал, я наелась, закрыла глаза и привалилась к стеночке, обитой мягким кожзаменителем. Было бы чудесно немного подремать в теплой булочной, где ароматы кофе, корицы и ванили создавали атмосферу спокойствия и уюта. Наверное, я действительно на минуту-другую отключилась, но вскоре проснулась от самолетного рева включенной кофемолки.

Выпрямив спину (задремав, я покосилась в своем углу, как новогодняя елочка к тринадцатому января), я оглядела крошечный зал и испытала смешанное чувство стыда, умиления и признательности к славным людям, которые деликатно вкушали свои десерты, тактично не обращая внимания на меня, клюющую носом над пустой чашкой. Никто меня не тревожил, не предлагал повторить заказ, не намекал на необходимость освободить посадочное место для других любителей свежей выпечки.

– Вот что значит – цивилизованная страна! – растроганно сказал внутренний голос. – Спать или не спать там, где другие едят, – глубоко личное дело каждого!

Я согласно кивнула, с нежность оглядела посетителей, столь трепетно уважающих не только булки, но и чужие личные дела. Потом задержала взгляд на симпатичном парне за соседним столиком, и улыбка с моего лица быстро сползла.

Парень был незнакомый, я могла бы поклясться, что никогда раньше его не видела, а вот его шляпа…

– Стетсон, – подсказал внутренний голос. – Такая ковбойская шляпа называется «стетсон».

Приметный и запоминающийся головной убор из рыжей телячьей кожи, с медной бляхой на тулье и шнурком под подбородком я видела совсем недавно. Точно такая же шляпа красовалась на голове ротозея, который сначала строил мне глазки, а потом очень удачно (для меня) облил кофейком из автомата полицейского, похожего на хорька. Только тот парень был коротко стриженным блондином со светло-серыми глазами, а этот – кареглазым брюнетом с волнистыми кудрями. То есть парни совершенно точно были разные, а вот их шляпы – одинаковыми. Поскольку ковбойские стетсоны, по определению, не являются традиционными головными уборами австрийских щеголей, я насторожилась.

– Может, эти двое – рыцари Дикого Запада, странствующие в поисках Прекрасной Дамы? – насмешливо подсказал внутренний голос. – Они увидели тебя и решили, что ты им подходишь!

– Для чего? – резонно поинтересовалась я.

Никаких приключений мне не хотелось. Хотелось поскорее вернуться в свою прежнюю жизнь, какой бы она ни была. Вспомнить, так сказать, прекрасное былое и забыть ужасное настоящее.

Брюнетистый ковбой невозмутимо кушал свое шоколадное пирожное и глядел при этом на него, а не на меня. Я встала из-за столика, вышла из булочной, с улицы заглянула в окно и убедилась, что подозрительный стетсон даже не шелохнулся.

– Паникерша, – упрекнул меня внутренний голос. – Подумаешь, одинаковые шляпы у них! Может, в ближайшем универмаге случилась тотальная распродажа в отделе этнических костюмов!

– Поверю в это, если увижу кого-нибудь в индейском уборе из перьев! – огрызнулась я.

Настроение испортилось. Расслабленность, охватившая меня в булочной, сменилась нервозностью. Внезапно я особенно остро осознала, как плохи мои дела: дома у меня нет, документов нет, наличных нет и за помощью идти некуда. А день перевалил на вторую половину, скоро наступит вечер, потом ночь, и придется мне спать под открытым небом на сырой земле!

Тут я ассоциативно плюхнулась на краешек просторного газона, где уже восседали в непринужденных позах парни и девушки, похожие на студентов: у многих в руках были книжки, почти у всех – сумки или рюкзачки.

– Да, Катерина, вляпалась ты! – сочувственно сказал внутренний голос.

Я приподняла попу, обеспокоенно оглядела занятый мной фрагмент газона, убедилась, что он свободен от следов жизнедеятельности живых четвероногих организмов, и, стало быть, вляпалась я исключительно в переносном смысле, после чего со стоном откинулась на спину.

Светло-голубое небо, исчерченное тонкими белыми штрихами формирующихся перистых облаков, слепило глаза. Теплое апрельское солнышко согревало тело, но душа моя холодела и дрожала, как трепетный осиновый листочек.

Потом темная тень накрыла и мое лицо.

– Привет! – сказала она.

Я быстро села и заморгала, восстанавливая зрение.

– Салют! – сказала вторая тень.

– Гутен таг! – отчеканила третья.

– Здрасьте, – ошалело промямлила я.

Справа от меня стоял шикарный блондин с опаловыми глазами, слева – знойный брюнет с шелковыми локонами. Между ними, как трухлявый пенек меж двумя стройными кипарисами, торчала мелкорослая девица абсолютно невзрачной наружности – как говорится, посмотреть не на что. Тем не менее я загляделась не на красавцев, а именно на эту замухрышку – просто потому, что ее головенку с пегими перышками венчала роскошная ковбойская шляпа из рыжей кожи. С медной бляхой и шнурком для завязывания под подбородком.

– Мы уже немного знакомы, – улыбнулся мне красавец блондин.

– Недостаточно, – буркнула я, поскольку знакома на данный момент мне была главным образом рыжая ковбойская шляпа.

Тогда блондин сказал:

– Ну так давайте знакомиться полнометражно. Я Муня.

– А я Маня, – сообщил чернявый.

От его улыбки у меня заболели глаза. Зубы у мальчика Мани были такие, что на месте его стоматолога я бы не упустила случай надергать себе халявных жемчугов на ожерелье.

– А это Моня! – в один голос сказали Маня с Муней и дружно шлепнули замухрышку по плечикам, от чего она даже присела.

– Муня, Маня и Моня? – повторила я, одуревая все круче.

– Нуф-Нуф, Ниф-Ниф и Наф-Наф! – демонически захохотал мой внутренний голос, отчетливо тяготея к буйному помешательству.

– А вас как зовут? – спросил блондин.

Я преодолела хулиганский порыв назваться Серым Волком и отрекомендовалась скромненько:

– Катя я.

– Катя, – повторил Муня, словно пробуя мое незатейливое имя на вкус.

– Катерина, – задумчиво развил тему Маня.

– Найн! Катиш, – веско молвила Моня.

И я поняла, что меня только что окрестили.

5

– Это безобразие и идиотизм!

Полицейский Гюнтер Цайтлер стоял навытяжку перед столом лейтенанта Бохмана и был похож уже не на хорька, а на его безжизненное чучело. В развитие темы разгневанный начальник клятвенно обещал в самое ближайшее время спустить с Цайтлера шкуру и при этом так злобно зыркал сквозь стекло на притихших подчиненных в общем зале, что становилось ясно: одним собственноручно изготовленным чучелом лейтенант, готовый переквалифицироваться в таксидермисты, может и не ограничиться.

В противоположность неистово орущему Бохману Гюнтер Цайтлер молчал как уже убитый. Сказать в свое оправдание ему было абсолютно нечего. Безобразие и идиотизм имели место быть. Он, полицейский со стажем, стал жертвой циничных и дерзких преступников!

– Вы болван и ротозей! Чему вас учили в полицейской школе?! – орал Бохман. – Разве вам не говорили, что это второй по популярности воровской метод: облить чаем, кофе или испачкать багаж жертвы кетчупом, кремом – чем угодно, хоть дерьмом собачьим?!