Русуданиани
Шрифт:
Вышел я из дворца, но в башню подниматься не стал, окликнул Хосро снизу: «Теперь не время уединяться, спустись сюда, чтобы твои подданные — старые и новые — возрадовались такому проявлению милости божьей и насладились пребыванием с тобой». Засмеялся Хосро и встал. Кетеван не была еще облачена в нарядное и праздничное платье, была она одета в платье лилового цвета [53] , и не было на ней украшений. Хосро сказал ей: «Не траурный у нас час, облачись как подобает, как тебе к лицу и меня достойно, а если у тебя нет чего — я велю доставить». При этих словах Кетеван улыбнулась, но тотчас пролила слезы. Тогда Хосро взял ее за руку и молвил: «Идем, солнце мое! Тебя создал господь как украшение, и изделия рук человеческих тебе ни к чему!» Молчала Кетеван и не двигалась с места, словно не слыхала речей Хосро. Тогда разгневался Хосро: «Отчего ты смотришь на меня свысока? Если бы даже простой нищий совершил то, что я, то и тогда не следовало бы тебе отвергать его, ибо ради тебя претерпел я великие беды! Почему отвергаешь меня, чем не угодил я
53
Лиловые одежды — знак траура; цвет траурных одежд у разных народов разный: в Европе — черный, в Китае — белый, в Иране — синий и черный и т. д. В Грузии встречается черный, синий, лиловый, серый, даже темно-красный.
Ничего не оставалось делать! Впереди выступали мудрые старцы, за ними Хосро с Кетеван — рука об руку, позади следовали прислужницы. Казалось, будто солнце и луна соединились и сонм звезд следует за ними. Спустились они по лестнице, вельможи встретили их у подножия башни. Под ноги им стелили они златотканую парчу, а в руках держали подносы с самоцветами и жемчугами. Благословили они [нареченных] и осыпали их драгоценными камнями и молвили: «Звездочеты давно предсказывали твое прибытие. Ты достоин великой славы: кто, подобно тебе, опоясан доспехами, кто рассекал вражеские груди, кто истребил дружины Дэвов, стер с лица земли каджей и богатырей, кто без труда овладел престолом великих государей и кто как не ты достоин престола и венца? Когда ты истребил наших врагов и заставил плакать их родичей, твое имя тогда на облаках было начертано. Одетые тобой кандалы, верим мы, никому не разбить, и человека, раненного твоей палицей, никому не исцелить. Но позволь нам сказать тебе: «Столько лет мы были беззащитны и разорены дэвами и колдунами, в страхе перед ними мы утратили надежду, наконец удостоились счастья увидеть такого славного царя, как ты. Теперь не покидай нас, не справив свадьбы, не оставляй пустым трон и венец наших царей. Неплохой это престол, и венец, и город с крепостью».
Хосро отвечал: «Не могу я, не повидав моих родителей, справлять свадьбу! Не бывать тому, чтобы они там плакали и горевали, а я здесь на свадьбе веселился!» Я посоветовал ему: «Нужно сказать правду, эти каменные дома лучше ваших, украшенных драгоценными камнями. Но если мы здесь будем ждать свадьбу, боюсь, что слезы царя и царицы превратятся в море и снесут Желтый город, а их колени уже не согнутся от долгого стояния на ногах: ведь они столько времени стоят и со слезами молят господа. Пошлем Завара с вестями, пусть он утешит их, а после этого, желаешь — сыграй свадьбу здесь, желаешь — там. До того же отдыхай с нами и пируй!»
Поблагодарили меня за совет. Завара отправили в Желтый город с благими вестями, мы же остались там. Кетеван удалилась в свои покои, а Хосро остался в том прекрасном дворце. В тот день устроили нам такой пир, какого никто не помнил. Мы думали, что раз они были заключены в скале, то ничего, достойного царя, у них не будет, но, когда сели за стол, увидели, скатерть, усыпанную самоцветами и жемчугами, драгоценные чаши и кувшины. Певцы и музыканты услаждали наш слух. В тот день Хосро пировал и наслаждался весельем, но тосковал без Кетеван. Часто он вставал и уходил навестить ее. Кетеван сомкнула коралловые уста и скрыла жемчужные зубы, от чрезмерной стыдливости клонила голову, словно лилия, и тихо вздыхала. Хосро радовался, глядя на ее светлый лик, но не мог добиться от нее ни слова. Хосро возвращался и вновь принимался за пиршество. Прискучило ему питье, велел он убрать со стола и решил отдохнуть, однако этот отдых был больше похож на безумие: то вставал он, то ложился, глаз сомкнуть не мог и маялся так до возвращения Завара. Новые подданные старались его развлечь, тешили разными зрелищами.
На другой день, прежде чем Хосро вышел из своих покоев, собрались старцы, облачились в белое, взяли в руки книги и встали отдельной группой. Седовласые мужи тоже собрались, и каждый держал знак своего ремесла и должности. Зрелые мужи — ни старцы и ни юнцы — встали отдельно, держа по птице на руке. А отроки с пробивающейся бородой стояли с чоганами в руках. Эти группы состояли из знатных вельмож, не было среди них ни одного незнатного человека. Если бы видели их, то сказали бы: нет ничего прекраснее их облачения — каждая группа была в одежде одного цвета. В тот день они встретили Хосро в таком порядке. Когда Хосро вышел на площадь, сначала подошли старцы в белом, приветствовали его, благословили и осыпали самоцветами, прочли молитвенные книги. Затем подошли седовласые мужи в лиловых одеяниях, и каждый преподнес Хосро по одному кольцу-печатке. Какие они занимали [при дворе] должности, такие кольца преподносили. Затем подошли зрелые мужи, облаченные в одежды цвета померанца, и поднесли царевичу птиц: мы, мол, слышали, что царь — любитель охоты. Неужели он думает, что у нас нет птиц? Затем подошла группа юношей в черном, в одеждах, расшитых жемчугами, и преподнесли они осыпанные дорогими камнями чоганы: «Неужели царю неизвестно, как играют в мяч наши юноши?» После подошли люди в красном, восхвалили они Хосро — каждый преподнес по луку и стреле — и молвили: «Неужели царь думает, что наши витязи не владеют луком и стрелой? Вот какие у нас луки!» Лук был очень
большой, а стрелы такие толстые, что в нашем войске никто, кроме Хосро, [ведь Завара не было], не мог натянуть тетиву и никто не мог рукой дотянуться до конца стрелы. Хосро это было приятно, и он поблагодарил [за дары и почести].[…]К тому времени подоспел Завар. Возрадовались мы. Встал сам Хосро, пошел ему навстречу, спросил об отце. Тот доложил: «После того как вы уехали, Царь не выходил из церкви, не знал передышки от слез и молитв, покинул свой трон и вельмож. Как я пришел, возвестил о многочисленных ваших победах и благоденствии, он обнажил голову и возблагодарил господа, еще три дня и ночи стоял на ногах и благодарил бога со слезами, ни на что не глядя и ни с кем не заговаривая. Затем призвал он слуг, приказал им открыть двери старых сокровищниц, щедро одарил нищих многое пожертвовал церквам и монастырям. Затем спросил у меня о сыне, и я сообщил ему все без утайки. Царь обрадовался и велел визирям и дидебулам готовиться к свадьбе.
Зазвучали трубы и литавры; от радости трудно было устоять на ногах, подаркам и милостям, которых я был удостоен, не было счета. Царь, исполняя свой зарок, не прекращал молитвы, но велел вельможам с музыкой встречать [молодых]: «Не сегодня завтра, сказал он, они прибудут сюда».
Хосро обрадовался и молвил следующее: «Этой ночью мы попируем и отдохнем, а слуги пусть уложат вещи и снаряжение, для Кетеван пусть приготовят паланкин; как рассветет, отправимся им навстречу». В ту ночь мы пировали. Раньше обычного приказал Хосро убрать столы и молвил: «Как рассветет, вещи выносите в поле, все, что надо забрать с собой, держите наготове; когда я проснусь, чтобы паланкин был подан». С тем и улегся он почивать. Рано утром Хосро вышел. Все его повеления были выполнены. Это было ему приятно, и он похвалил паланкин Кетеван. Сам пошел за ней. Она не украсила себя драгоценностями и не надела на голову венец. Была облачена в лиловое [платье] и волосы покрыла белой накидкой. Вывел Хосро Кетеван, и за ней вышел бесчисленный сонм светил. Для Кетеван воздвигли изумрудный престол на слоне и над ним — балдахин из цельного рубина. В паланкин посадил ее сам Хосро. Прислужниц всех усадил на отменных коней в драгоценной сбруе. Сам Хосро оседлал своего пегого коня. Вслед за ним и мы сели на коней, и все тамошние вельможи. Так громко заиграли трубы, что их звук достигал небес. Выступили мы из города, растянулись в поле, начали испытывать лошадей, играть в мяч, пускать стрелы, играть, гоняться за птицами. Шли мы со смехом и шутками, как подобает победителям, возвысившимся над врагами и готовящимся к свадьбе. Царило большое веселье, и путешествие наше было приятным.
Прошли мы немного. Вскоре донеслись до нас звуки труб и барабанов, столь громкие, что рядом с ними наших труб уже не было слышно. Мы подумали, что едет царь Нушреван. Заторопились и мы. Сошлись идущие и с той и с другой стороны, слились звуки труб, литавр и барабанов. Войска Хосро не умещались на земле, поднятая конницей пыль затмевала солнце. Дивились все снаряжению воинов и прекрасному убранству. Спешились они и, как подобает, поздравили Хосро с победой, осыпали его самоцветами и молвили так: «Судьба да не насытится любовью к тебе, солнцеподобный государь, герой среди героев! Всеблагой да исполнит твои желания и пошлет многие лета царствования! Ты избавил нас от кровожадного Барзина, искоренил в нашем сердце страх перед ним и обновил древний трон наших царей, освободил от дэвов и чародеев царевну Кетеван, украшающую мир, источающую свет, ликом подобную солнцу и устами _ розе, изъял из ее светлого сердца печаль. Подобного подвига никто прежде не совершал и впредь никто не совершит». Хосро поблагодарил гонцов, спросил о царе. Они поведали о большом веселье, но сказали, что, покуда своими глазами Нушреван не увидит сына, до того и во двор не выйдет, и слезных молений не оставит. Сказал Хосро: «Какая же это радость, если они не выйдут мне навстречу, пока я не войду в дом!»
Продолжали мы путь с весельем и играми. Прошло немного времени, и сказал Хосро мне и Завару: «Хочу одну шутку устроить, но не знаю, что вы на это скажете». Мы. спросили: «Какую же?» Молвил: «Хочу этой ночью в такое время пробраться к родителям моим, чтобы никто об этом не знал, пусть подготовятся они к свадьбе. Иначе эти люди могут подумать, что отец не любит меня и потому ни о чем не заботится, а ведь он из-за молитвы не делает ничего. И потом я не хочу, чтобы гостям показалось, что их встретили неподобающе». Завар рассмеялся: «Как бы шутка не вышла дурной». Я же добавил: «Это дело опасное, как бы вместо радости не вышло горе». Хосро засмеялся и сказал: «Как же вы не поняли, что опасность нам не грозит».
Как стемнело, оседлал Хосро коня. Взял с собой меня и Завара, а больше никого. Прибыли мы в тот город. Городские ворота никогда не закрывались, и теперь они были открыты. Проехали мы город, не производя шума, явились туда, где царь молился и лил горючие слезы. Когда мы подошли к двери, все слуги спали: с одной стороны — государевы, с другой — государыни. Мы прошли между ними. Лошадей мы оставили во дворе, никого не разбудив. Сначала Хосро вошел к царю. Мы следили за ним снаружи.
Услышав шаги Хосро, царь не оглянулся и даже не обратил на него внимания: думал, что это священник. Хосро бросился в ноги к отцу. Взглянул на него царь, но не прикоснулся к сыну, снова пролил горючие слезы и воздел руки, вопрошая господа: это видение было явью или мечтой? Тогда сказал Хосро: «Государь! Не такой я негодный сын, чтобы ты не замечал меня». Тут и мы заговорили с ним. Я сказал так: «Царь не заметил прихода Хосро, иначе перестал бы молиться». Тут он словно очнулся ото сна и вскричал: «О, неужели я удостоился этого!» Обнял он сына, и мы долго не могли оторвать их друг от друга.