Рябиновый мед. Августина

Она проснулась одна, но ни на секунду не усомнилась, что сейчас услышит его шаги.

Она лежала и слушала себя. Свое тело. Слушала звуки за окном: капли, падающие с крыши, — последствие дождя, первые распевки птиц. Она ждала шагов в коридоре. Сейчас он придет, одетый в дорожный костюм, и саквояж его будет собран. И он скажет: «Едем». И она ни о чем не спросит, ни в чем не упрекнет. Он возьмет ее за руку и поведет за собой.

Нужно привести себя в порядок до его прихода. Ася вскочила и стала заправлять кровать. Потом подошла к умывальнику. Из зеркала смотрела на нее бледная и красивая женщина, Блестящие глаза, в глубине которых дрожит и трепещет тайна. Рот… Припухшие губы, при взгляде на которые сразу все становится ясно. Она другая!

Ася надела платье с высоким воротом, застегнула рукава и повернулась к полочке с иконами. Из красного угла на нее взирал грустный Иисус. Ася почувствовала, что краснеет. Впервые она не смогла прочесть утреннее молитвенное правило — отступила, отвернулась и стала торопливо собирать вещи. Сложить несколько платьев не составило труда. Вскоре она сидела на стуле перед дверью и с замиранием сердца ждала шагов. Его шагов, которые выучила наизусть.

Внутри зародилась мелкая дрожь. Ася встала и прошлась по комнате. Вскоре она вся дрожала. Ее трясло. Стало невыносимо сидеть и ждать. Ася вышла из комнаты и приблизилась к его двери. Дернула за ручку — дверь оказалась не заперта. Она вошла и наткнулась на пустоту, как на препятствие. Никаких вещей. Разинутая пасть комода зияла пустотой.

Ася вышла и прислонилась спиной к двери. Никакие мысли еще не успели прийти ей в голову. Увидеть его — сейчас, немедленно. Одно это желание существовало для нее и управляло ею.

Ася шла на звуки. Первое, что привлекло ее внимание, — шорох в правом крыле, и она направилась туда. Дверь в спальню Ирины Николаевны была приоткрыта. Она вошла и увидела Татьяну. Горничная примеряла перед зеркалом платье хозяйки. На покрывале кровати лежал ворох нарядов и рассыпанные украшения.

— Что вы здесь делаете?

— Вам-то что? Хотите, возьмите себе. Вон то, шелковое, вам подойдет. Уверена, вы отродясь не нашивали шелковых платьев! Берите.

— Положите все на место! — Ася готова была броситься на горничную с кулаками. — Рано вам здесь хозяйничать!

— Ну это как знать, — проговорила Татьяна, поворачиваясь в сторону Аси. — Вы кого-то искали? Ася молча повернулась, собираясь уйти.

— Кажется, я догадываюсь — кого, — продолжала горничная. — Он уехал.

— Как… уехал? Совсем… уехал?

— С вещами.

Горничная в парижском платье, смотревшемся на ней до того нелепо, что хотелось отвернуться, с любопытством наблюдала за гувернанткой. Она ждала эмоций, и Ася это уловила, хотя мысли ее были заняты другим. Они больно кололи голову, стучали в виски. Он уехал. Он бросил ее. Она ему не нужна.

— Вышел утром из вашей комнаты, собрал вещи и был таков, — с удовольствием доложила Татьяна.

Ася подняла голову. Холодно и отстраненно взглянула на нее, повернулась и вышла вон. После разговора с горничной к ней вернулось самообладание. Никто не увидит ее слез. Она пришла к себе в комнату. Стояла у окна и думала, как ей быть. Боль стучала фоном, отняла звуки. Но она думала. И тогда вспомнила про вещи отца, лежащие на дне ее саквояжа.

Достала их — трубку, коробочку из-под табака и рождественскую открытку с ангелочками. Эту открытку писала ее мать. Мелким аккуратным почерком она поздравляла с Рождеством какую-то Нинель. Жаловалась на морозы, из-за которых здесь, в «Осинках», «мы совсем не выходим». «Мама теперь в Италии, теплый климат ей на пользу».

Она несколько раз перечитала текст, который знала наизусть. Зачем отец хранил столько лет открытку, написанную не ему? Открытку, предназначенную далекой Нинель, но так и не отправленную? Наверное, чтобы иметь у себя хоть что-то, принадлежащее ей лично, написанное ее рукой. Теперь уже для нее не оставалось сомнений — это любовь… А вот у нее, Аси, ничего не останется. Даже такой мелочи, как записка. Ася рассмотрела почтовый штемпель. Он слегка подмок, но все же она смогла разобрать оставшееся от слова «Санкт-Петербург».

Итак, решено. Это был как раз тот самый случай, когда дело делается прежде, чем обдумывается. Не слушая язвительных намеков приказчика, она объявила о том, что оставляет место.

Получив расчет, попросила конюха отвезти ее на станцию Пречистое, где купила билет до Питера. Села в поезд, еще не зная, как и зачем она станет искать деревню Осинки.

Ее толкало туда детское сильное желание знать свои истоки. Что она ожидала там увидеть? Она совершенно не могла представить себе даже приблизительно. Когда баба-возница привезла ее в поместье и Ася увидела белый с колоннами двухэтажный господский дом, решимость покинула ее. Она остановилась на дорожке, не смея взойти на крыльцо. Возле дома стояла большая серая крытая машина с красным крестом на боку, ходили военные. Солдаты что-то переносили из машины в дом в больших ящиках. На Асю никто не обратил внимания. Она набралась храбрости и зашла в дом следом за солдатами.

В нижнем этаже суетилось много народу — военные бегали туда-сюда с озабоченным видом, прислуга носила из второго этажа белье и мебель. Над всем этим на площадке широкой лестницы в плетеном кресле восседала пожилая дама в капоте и сквозь стеклышки пенсне внимательно наблюдала за действиями людей.

— Нюся! Отнеси салфетки господину майору! Я, кажется, тебе велела? Степан! Ковер положи в холодную, а вниз снесите стол, доктор просил. Девушка! А вы что встали, как на ярмарке?

— Я? — Ася не сразу поняла, что грозная барыня обращается к ней.

— Вы что стоите, когда все работают?

— А что мне делать?

— Помогать. Подите-ка сюда.

Ася поднялась по лестнице и остановилась возле барыни.

— Видите в углу горшки с цветами? Думаю, они будут мешать. Отнесите их наверх, там найдут, куда поставить.

Ася поискала, куда положить свою поклажу, опустила рядом с креслом и отправилась исполнять приказание. Она несла наверх огромную азалию, а навстречу спускалась ключница с белоснежными салфетками в морщинистых руках.

— Где это видано, чтоб солдатам — салфетки изо льна? Не солдатам, а раненым, — поправил ее бородатый Степан, которому велено было нести стол, что он и делал.

— Здесь… устраивают лазарет? — догадалась Ася. Ключница с охотой остановилась.

— Ну! Нашей барыне вздумалось под больничку дом свой приспособить! Добра-то сколько! Столы им отдай, табуреты с кухни! Добро-то наживи! Барыня, почитай, всю жизнь наживала, а теперича задумала все раздать. Сердце кровью обливается! Была бы дочь жива, не допустила бы до такого!

— Дочь у барыни… умерла?

— Померла сердешная, совсем молоденькая померла.

— Саввишна! — донеслось снизу, с площадки. — Чего ты там прохлаждаешься?

Ключница, продолжая ворчать, поковыляла вниз. Ася мигом сбегала за новым горшком с растением.

— Проворная! — похвалила барыня, когда Ася снесла последний цветок. — Сестра милосердия?

Ася озадаченно уставилась на барыню. Спасительная подсказка была как нельзя кстати!

— Хотела, но… не знаю, возьмут ли?

— Как не взять? А сейчас мы у господина майора и спросим. Господин майор! — обратилась дама к проходящему мимо доктору.