Ряд случайных чисел [СИ]
Шрифт:
— Рэнни! Ты три, а не гладь! Да по-лег-че! Я же упаду! — а мы рукой в стенку упремся, полотенчико-то и упадет… — Ай! Да ладно, хватит, хватит! Смой, пожалуйста, ковшик вон там. Спасибо. Ты когда-нибудь решишься, теленок? Стоит, сопит… И полотенце мне сухое подай, пожалуйста! — и, через плечо, над краем полотенца, чтобы с другой стороны шейка изгибом: — Рэнни! Ты или сделай то, чего так хочешь, или уйди в гостиную, сиди там, смущайся и бойся самого себя! — ну, наконец-то! За плечи схватил, в шею целует — ишь, присосался! Был бы вампир — уже выпил бы! А какое смятение!
— Лья! — задыхаясь — Это любовь? — Лья чуть не заржала в голос. Один Жнец знает, чего ей стоило сдержаться и выдержать в дальнейшем необходимый тон.
— Еще нет, Рэнни.
— Себя…
— Себя не надо бояться — надо научиться понимать свои желания, я тебе об этом говорила! — она откинулась назад, поцеловала в губы. — Будешь учиться? — он уже улыбался.
— Буду! — желание, смешанное с радостью — уже хорошо! Кажется, что-то получается!
— Тогда отнеси меня в спальню, — а подрядчик еще спрашивал, зачем ей двустворчатая дверь в ванную! Хороша бы она сейчас была — об один косяк головой, об другой — ногами! А так — вписались.
Тот первый урок он запомнил на всю жизнь.
— Лья!.. Что это? — задыхаясь. — Это нежность, Рэнни. А это уже страсть. А похоть я тебе сегодня не покажу — ты испугаешься. А я не хочу, чтобы ты пугался или смущался. Я хочу, чтобы ты радовался. И учился.
Когда он, наконец, заснул, измотанный и счастливый, Лья еще долго лежала без сна и впитывала, купалась в льющемся от него потоке. Цветущий горный луг — полонина, посередине звенит ледяной и хрустально-чистый ручей, вода в котором еще несет запах талого снега! Как здорово! И ни капли горечи: нет принуждения — нет и сопротивления! Она готова была плясать от радости — получилось, получилось! От большинства добровольных энергетических кормлецов энергия шла весьма пресная — животное удовольствие одинаково у всех двуполых существ — а практически у всех одноразовых, пойманных на взгляд, еще и горчила, из-за внутреннего сопротивления. «Как с овцой!», один раз брезгливо пожаловалась она Дэйлу. «И так бывает», спокойно ответил ее отец в ле Скайн, чем привел Лью в нехилый шок. «Люди удобнее. Им можно приказать вымыться, а овцу приходится мыть самому. И не смотри на меня так — ты просто ни разу не попадала в ситуации, когда энергия необходима, а кроме грязной хрюшки рядом никого нет. И это еще хорошо, если есть, чем ее вымыть, и есть на это время и силы». Лья благоразумно не стала выяснять подробности приключения, в котором Дэйл приобрел этот опыт. Но это было давно. Лья много чего и кого успела попробовать за почти четыреста лет. А теперь у нее есть то, чего нет почти ни у кого. Таких, не просто добровольных, а еще и влюбленных, среди кормлецов можно было пересчитать по пальцам. Да и то — это были люди, вопиюще недолговечные! А Рэнни дроу, его хватит надолго, может, теперь и магией овладеть получится! Вон сколько чистой звонкой энергии теперь в ее полном распоряжении! А завтра будет еще — и еще долго-долго!
Проснулась она от того, что ее целовали и гладили — и чуть не вцепилась наглецу в глотку — кто посмел? Но вовремя опомнилась.
— Это нежность, Лья?
— Да, Рэнни!
— А это страсть?
— Да-а… — Способный мальчик!
Целый год она настраивала его, как скрипку. Учила улавливать интонации голоса, подоплеку движений — взмах ресниц может сказать больше, чем полчаса разговора, прикосновение руки к руке дать ощущение более острое, чем поцелуй. Учила музыке тела, его созвучиям и диссонансам. Это было захватывающе. Это было нескучно. Это было… вкусно.
Через год, почти спонтанно состоялся второй урок.
— Знаешь, я до сих пор каждый день радуюсь, что ушел тогда из горы — Рэнни лежал, закинув руки за голову. — И до сих пор поражаюсь своему везению. Не представляю, что бы со мной было, не встреть я тебя. Вернее, не хочу представлять. Скорей всего, просто бы погиб. И так и не узнал, что такое любовь.
— А ты и теперь не знаешь! — тихо засмеялась Лья. — Любовь — достояние души, а не тела, — ответила она на недоуменный взгляд. — Тело и душа, конечно, связаны и влияют друг на друга. Но для истинной любви тело не важно. Истинно любить можно только личность, а тело при этом может быть любое — мужское, женское, красивое
или уродливое. Можно вожделеть к прекрасному телу с уродливой личностью внутри — и ничего, кроме горя это тебе не принесет. А для истинной любви страсть телесная — всего лишь один из многих способов проявления, и отнюдь не обязательный.— Но… я люблю тебя!
— Ты меня не знаешь, Рэнни! Ты знаешь только то, что я решила в себе для тебя открыть! Я тебя очень берегу! Даже от самой себя!
— Я люблю тебя!
— Уверен? Поцелуй меня! — во время поцелуя она перекинулась, он почувствовал трансформацию, отстранился и встретил хитрую ухмылку Мастера Мечей.
— А… Лья… — попытался удрать, но был схвачен и возвращен на место. Лья хохотала.
— Стой! Куд-да-а! Я еще многому могу тебя научить!
И она еще многому его научила. Сопротивление в тот раз было, но недолго. Очень недолго.
Они были безоблачно счастливы целую вечность — по человеческим меркам. И мало, до обидного мало по времени жизни эльфа и вампира. Что такое 250 лет, когда ты счастлив? Началом конца стала нелепая случайность.
Они валялись по сторонам костра после охоты. Над углями шкворчала насаженная на прутики вырезка из зайца — для Рэнни. Неподалеку булькал по камушкам ручей, лес тихо млел под жарким солнцем, даже птицы пересвистывались как-то вяло.
— Ох, даже шевелиться не хочется, — потянулся Мастер.
— Ну и не шевелись, — улыбнулся дроу. — Кто заставляет?
— Необходимость, душа моя! Она, противная! — вздохнул Мастер. — Я вчера кормежку пропустила — уж больно погода мерзкая была, да и лень было. А сейчас чувствую — зря. Как-то мне не по себе. Наверно, скоро начну кусаться и выть. И не соображаю ни фига. И шевелиться не хочется. И заяц совсем мелкий был, и невкусный какой-то. Знаешь, не будь я вампиром, решила бы, что я больна.
— Да ну тебя! — забеспокоился дроу. — Ну, давай я тебя покормлю — и лежи себе дальше! На! — он быстро навесил сам себе обезболивание, ткнул ножом в запястье и подсунул его Мастеру под нос. Тот бездумно набрал в рот крови — и вдруг, невероятным прыжком перевернувшись на четвереньки, чуть не упав в костер — выплюнул фонтаном. Схватил флягу с вином, лихорадочно, ломая ногти, открутил крышку, прополоскал рот — и тоже выплюнул. Сел, прислушиваясь к себе и, уже по нарастающей панике, невозможной для вампира, понял: попался.
— Лья! Что? Что с тобой? — Берэн со страхом смотрел на Мастера, с запястья стекали быстрые капли крови, волосы гребнем стояли на всю длину, покачиваясь надо лбом.
— Я дура, Рэнни! Такая идиотка! Залечи, — кивнула она ему на руку.
— В чем дело, Лья?
— Ты эльф, Рэнни.
— Я дроу…
— Дроу тоже эльфы, кровь та же. Для ле Скайн — наркотик, привыкание с первого раза. Я дура, Рэнни, у меня из головы вон, что ты эльф. А может, постарался кто-то, чтобы я забыла — это проверить надо, не висит ли на мне что-нибудь этакое. Собирайся, пойдем домой. Хоть почитать надо что-нибудь на эту тему, я даже не знаю, чего конкретно ждать. Что наркоманкой стану — это ясно, а в чем это проявляется — уже не помню.
Вечер прошел, как на похоронах. Легкий морок забывчивости и рассеянности на Лье обнаружился сразу, как были начаты поиски. Кто навесил его, с какой целью — выяснить было невозможно. Вряд ли для того, что случилось. О Берэне знали Фол с приятелем и отец Льи во Жнеце, Дэйл. Никому из них наркомания Льи не давала никаких выгод. Скорее, это было связано со сбытом контрабанды, которым Лья занималась весьма успешно. Кто-то хотел, чтобы она стала невнимательной, что-то забыла или пропустила. И он преуспел больше, чем надеялся.
Берэн настоял на том, чтобы она взяла себя в руки и сходила в Госпиталь поесть. Если бы он знал, как это было сложно! Ей не приходилось «брать себя в руки» больше шестисот лет, она давно забыла, что это такое! За чувство страха, за панику у людей и эльфов отвечают гормоны, вырабатываемые железами, которые у вампиров просто не работают. Впрочем, как и некоторые другие, что и обуславливает общий для всех вампиров хладнокровный прагматизм и, как считают некоторые, бездушие.
Вернувшись, она присоединилась к Берэну в библиотеке.