Ряд случайных чисел [СИ]

Они остановились у невысокого заборчика заднего двора. Лиса облокотилась на него, уставилась на Дона выжидательно. Он запрокинул голову. Пока они шли, окончательно стемнело. На западе так и висела туча, но небо над ними все еще было чистым, звездным, луна еще не взошла. Тогда тоже было огромное небо — вдвое больше, потому что звезды отражались в океане, таком же черном и глубоком. Был отлив, безветрие, и только легкая зыбь заставляла дрожать отражение неизмеримой пустоты, о которой так легко забыть под ласковым голубым небом дня.

— Когда на свете будет полночь, Затеплю я свечу в окне. Свеча — печаль. Не надо помнить. Я отражусь в двойном стекле, И буду долго и тревожно Смотреть в знакомые глаза. А может тот, в окне морозном, Не на стекле его, а за? И просто встретились мы взглядом, Проделав вдруг одно и то ж: Зажгли свечу и встали рядом. Двойник — а все же не похож. Он старше, тоньше и печальней. Поведай мудрость мне свою! У черной бездны изначальной Я со свечою на краю.

Он замолчал, опустив голову. Пришло острое ощущение неправильности того, что он делает, недовольство собой и досада.

— Это… свечи, да? — услышал он шепот Лисы. Она стояла, запрокинув голову, как он сам только что, и смотрела на звезды.

— Наверно, — глухо сказал Дон. Не надо было это читать. Да, сейчас можно было бы ее обнять и поцеловать, и все получилось бы — но он не мог. Не для охмурения вспыльчивой рыжей девчонки это было написано, и использование — его покоробило само это слово в применении к стихам — ощутилось чем-то вроде предательства. Да нет, это и было предательством — к себе тогдашнему, к Лье. К той Лье, которой уже не было, и не будет уже никогда. К памяти. Он опустился на одно колено, поцеловал руку Лисы с зажатым в ней мокрым полотенцем, сказал «Извини» в удивленные глаза и ушел в дом. Лиса недоумевала все время, пока развешивала мокрое барахло на веревочке в сенях. Она его обидела? Но чем? И за что он извинился, тем более, если обиделся? Извинился за то, что обиделся? А стихи ей понравились, но она даже сказать ему это не успела — так быстро он сбежал. Она вышла на крыльцо, постояла, глядя в ночное небо. «У черной бездны изначальной…» Ей всегда хотелось уметь летать. Она даже смутно ощущала этот отзвук полета, не разумом, а всем телом — взмах несуществующих крыльев, скорость, свободу и одиночество. Всегда одиночество. Ни разу не представилось ей ощущение других крыльев неподалеку. Почему?

В комнате сидел только маг, остальных видно не было.

— Вы что, поссорились? — Роган подсунул ей тарелку с еще теплой картошкой. — Он так проскочил, будто Рука на хвосте висела!

— Слушай, не знаю, — Лиса уминала картошку, только сейчас поняв, как оголодала. Целый день мотались порталами, потом плясала, да еще и искупалась! — Поговорили, потом он, мням, мне стихи читал! Ага! — кивнула она на изумленный взгляд Рогана. — А потом — швырк — и сбежал! Как будто обиделся. Ам, мням. Но я не знаю, на что! Стихи я не критиковала — да и не стала бы, они мне понравились. Так что — не поняла я, чего он. А еще картошка есть?

Дон долго лежал без сна. Прочитанные вслух, стихи разбудили память о днях давно прошедших. В одной книге он увидел фразу, застрявшую в голове навсегда: «Они жили долго и умерли в один день». Лья так и не поняла того, что было ясно ему с самого начала: в тот день, день его смерти и поднятия, они умерли оба. Он физически, а Лью, пылкую, взбалмошную, любившую его со слепой безоглядностью обреченности, просто стерли, и она жила теперь только в его памяти. То, какой она могла бы быть, если бы… Нет, они не отдалились окончательно, отношения их не скатились к дружелюбному приветливому равнодушию, обычному для ле Скайн. Можно стереть память о событиях, но память тела и эмоции стиранию не поддаются. Лья, и до встречи с ним исповедовавшая идею истинной любви, не стала полностью прежней — за что и поплатилась теперь новым стиранием. Прагматичная и жесткая, она может и не любила сама, но истово верила в его любовь — и эта вера была для нее драгоценна. Она поднимала ее в собственных глазах, придавала ее не-жизни особый смысл. Что-то осталось в ней от той — с побережья. Что-то — но это было так мало, так обидно мало по сравнению с теми ста двадцатью годами, когда они жили друг другом и друг для друга. О чем помнил теперь только он. Он знал, что так будет, знал заранее — и оплакивал свою потерю настолько, насколько это вообще было возможно для того странного существа, каким он стал при поднятии. Почему он стал таким — а кто его знает? Может из-за того, что изначально он был дроу, а может от того, что Лья, движимая любовью и отчаянием, вбухала в его поднятие всю имевшуюся у нее энергию. А странности эти в не-жизни чаще мешали, чем помогали. Та же брезгливость, вампирам очень мало свойственная. Годы до встречи с Лаймом были весьма неприятными, Лайм его тогда просто спас. Но Лайм мертв уже почти тридцать лет, а после него, после его незамутненной никакими сомнениями доброты и самоотдачи, соблазнять убогих, недалеких, зачастую элементарно грязных ради «хлеба насущного» — глотка энергии — о-о-о! Это стало просто кошмаром. Лет десять он ходил в бордель — была там одна девочка, но потом ее зарезали в пьяной поножовщине, и у Дона опять начались проблемы. Да, он чистюля и привереда, да, он избалован — но что же делать, если ему противно действовать так же, как большинство ле Скайн, не имеющих возможности содержать домашнего кормлеца? Взял на взгляд подходящий объект, использовал, стер, выкинул… Его передернуло. Гадость. Пару раз он даже сбегал от уже «готовых к употреблению», не в силах преодолеть отвращение. Эх, Лья! Не впрок пошла твоя наука! Умение четко улавливать подмену желания — вожделением, страсти — похотью, и быть неспособным смириться с этой подменой, вот к чему привела излишняя осведомленность. Остальные такими нюансами не заморачиваются — и вполне довольны! А для него — беда. Вот Лиса — это решение, но как этого добиться? И при этом не смутить, не обидеть и не напугать? Блин, вдруг дошло до него, да она же даже нецелованная! Если уж танцевать не могла, так уж целоваться-то точно не с кем было! Эх, фиговый из него соблазнитель! С Лаймом ему вообще ничего делать не пришлось — сам влюбился, никакой заслуги Дона в этом не было. А с Лисой… К двадцати годам эта девочка, благодаря своему Дару, узнала об окружающих столько дряни, что ей теперь о физическом контакте, наверно, даже думать противно! Да и готовили их наверняка в Универе к пожизненному одиночеству, тренинги какие-нибудь психологические, как без этого… Надо было ее хотя бы поцеловать — «создать прецедент». Чтобы ей хоть было о чем подумать… Блин, нет, чтобы раньше это сообразить, такой был момент удобный… Да будет еще момент, будет. Что ж Дон, совсем уж неумеха? Вот, если… Постепенно он заснул. Ему приснились Лаймон и Лья в обнимку в дальнем конце какой-то очень большой комнаты с белым блестящим полом. Они смеялись, махали ему руками, что-то кричали — но он не слышал ни звука. Он бежал к ним, бежал изо всех сил, но ноги скользили по этому дурацкому полу, и он не становился ближе, и тоже кричал, чтобы подождали, не уходили, что он сейчас — и не слышал сам себя. Наконец Лаймон наставил на него палец, с пальца сорвалась синяя молния, ударила Дона прямо в сердце — и он проснулся. За окном лило, сверкало и грохотало — гроза все-таки началась. Замок от браслета Лайма неудачно повернулся и больно упирался в грудь. Какой странный сон… А почему его не разбудили?

Лиса проснулась под шум дождя. С крыши лило водопадом, бочка уже, наверно, переполнилась. Из кровати вылезать не хотелось — холодно, сыро и промозгло, даже нос мерзнет! Но печку уже топят — дымом тянет! И есть хочется. А почему ее не разбудили? Когда она вылезла в комнату, за столом сидел Роган, мурлыча бесконечную песенку про магию:

Если сильно душат жабы — В одиночку пьешь вино, И тебя не любят бабы — Это значит — магия…

С одной стороны стола возвышалась копна сушеной травы, с другой лежали уже готовые запечатанные пакетики. Роган фасовал лекарственные травки.

— Привет. А чего это мы дома?

— Звери заявили, что любят купаться, но не в грязи. Весь север обложен, — ткнул Роган в окно. — Хавку сама ищи, Найдж умотал куда-то. Там все есть, только молоко не трогай в кувшине — это Дону. А из бидона можно. И пирога мне кусок принеси пожалуйста!

Лиса поела, сняла с веревки барахло — что высохло, помогла Рогану — в четыре руки работа быстро закончилась — и поняла, что ей абсолютно нечего делать. Квали рано утром ушел в казарму, Гром и Дон еще спали, Роган взялся за какие-то записи — скучно. Со скуки она вымыла полы в комнате, кухне и сенях, благо воды — хоть залейся, подпихнула в большую печь пару поленьев. Долго копалась в книжной полке, но ничего забавного не нашла: либо уже читала, либо тоска. Уселась перед видеошаром с выключенным звуком, стала бездумно пялиться на мелькание картинок. Позже явился Найджел, взялся готовить обед. Лиса предложила ему свои услуги, но он — спасибо, спасибо, очень большое спасибо — очень вежливо отказался. Лиса даже удивилась, насколько вежливо. Надо же, как: вчера в лицо хамил, а сегодня, похоже, даже какой-то страх в нем проскальзывает! Вот убогий! Да и пожалуйста, не больно-то хотелось! Была бы честь предложена, как говорится. Но скучно-о-о!

— Всем привет. А почему мы дома? — о, Дон проснулся!

— Так Зверей-то не дали нам! — повернулась Лиса. — Сейчас по шару показали — весь север в дожде.

— О как! Так у нас день Осознания? — оживился Дон, спускаясь по лестнице в комнату.

— Было б что осознавать! — фыркнула Лиса. — Тоска смертная!

— Почитай, — Дон с кувшином стоял в дверях кухни, потягивая через трубочку молочную смесь.

— Что? У вас тут всего ничего. Из человеческих половину уже читала, половина муть полная, а на эльфийском я не умею.

— В библиотеку сходи.

— У меня порталов тыщща? Как я тебе туда схожу? — возмутилась Лиса его непонятливости.

— А Роган на что? Ты все утро рядом с «тыщщей порталов» просидела! — Лиса заморгала. А точно. Ой, дура! — Роган! Роган! — настойчиво позвал Дон. — Да оторвись ты!

Роган, недовольно бурча, что его отрывают всякие там скучающие от дела всей его жизни, слепил Лисе портал в Университетскую библиотеку. Лиса захотела именно туда — заодно знакомых навестит. Через полчаса, переодевшись, при полном параде, Лиса ушла в портал — чтобы через три минуты вылететь обратно с воплем:

— Он там был!

— Кто там был? — подскочил Роган. Дон тоже удивленно поднял голову от книги. Даже Найджел выглянул.

— Да ну он же! Ну маг же! — Лиса даже подскакивала и размахивала руками. — Там воняет, знаете как? Прямо разит! Пошли! Меня там слушать никто не будет — я ж еще на практике! А вы Рука! Пошли! Быстрей! Может, он вообще еще там! Ну До-он! Ро-оган!

Пальцы, переглянувшись, шагнули в портал. Лиса уверенно отвела их к закрытой двери запасника. Ключа не было. Как выяснилось, и младшего библиотекаря никто не видел уже третий день. К тому времени вокруг представителей Руки уже суетились главный библиотекарь, проректор — и еще какой-то народ. Попытку послать кого-нибудь домой к пропавшему сотруднику Дон пресек пожатием плеч и вопросом «А на фига?». Довольно хлипкую дверь он высадил на раз. Там-то этот сотрудник и обнаружился. В состоянии, вполне предсказуемом: обезвоживание и отсутствие разума. Нашлись и следы портала убытия. Зато не обнаружилось изрядного количества учебников по магии, а вот по какой — могла бы сказать только ревизия, которая теперь и предстояла библиотекарям. Смысл произошедшего был вполне прозрачен: маг собирался повысить квалификацию. Кроме того, убежище у него должно быть вполне приличное, раз он может позволить себе утащить туда книги и спокойно ими заниматься. Лиса набрала себе книжек, и они ушли домой, больше делать там было нечего. Дома, расстелив карту и проложив два новых вектора, отметили места пересечений. Да, после того, как Лиса нашла несколько мест «пересадки», вектора начали пересекаться — но только на бумаге. На местности там было пусто. Скорее всего, и эти пересечения ничего не дадут, а без Зверей туда и соваться не стоит. Так они и просидели, изредка ставя крестики на карте — куда еще стоит сходить, когда Зверей дадут, пока не пришел на обед Квали. Они рассказали ему о происшествии, сели обедать. Настроение было мрачным, обедали молча.

— Да ну, — сказала Лиса, нарушая повисшее молчание, — Фигня все это. И порталы отрабатывать — дохлый номер, понятно уже. Хитрый он больно. Что-то другое придумать нужно. А так — чем мы занимаемся вообще? На Зверях катаемся, цветочки нюхаем… Вот я здесь восемь дней — и что? Новый кормлец! Чем я помогла? Что я тут делаю?

— Ты ждешь, — жестко сказал Квали. И меньше всего он сейчас был похож на симпатичного раздолбая, плясавшего с ней вчера во дворе. — ждешь, как и вся Рука. Как и все Руки. Он ошибется. Когда-нибудь он ошибется, и мы должны быть готовы. В любой момент. Ты готова?