РЯВанш! (СИ, с иллюстрациями)

В Гензане адмирал Танин Ямай вместе с немногими оставшимися у него штабными офицерами перешел с совсем уж крошечного крейсера "Тацута" на чуть больший "Яхаги". Адмирал понимал, что, скорее всего, командуют Соединенным флотом последний день. Флота, как такового, в общем-то, уже и не было. На гензанский телеграф пришло сообщение о прибытии в Майдзуру линкоров "Исэ" и "Хьюга", причем последний едва добрался до спасительной гавани. Шесть дредноутов из восьми потерял Ямай во вчерашнем сражении! У противника же достоверно в сражении потоплен только один линкор, да еще один, как порадовал контр-адмирал Яманако, его эсминцы уничтожили этой ночью. Соотношение потерь один к трем в пользу русских! После такого отставка неизбежна. Но, пока из ставки не получен приказ о передаче полномочий, Ямай намеревался сделать всё возможное, чтобы обернуть победу русских их поражением. Обратный путь вражеской эскадры будет долгим, за один день до Владивостока они не доберутся, и следующей ночью у японцев будет еще один шанс увеличить число уничтоженных русских кораблей.

К утру в Гензане собрались все эсминцы Объединенного флота. Во вчерашнем сражении минные флотилия понесли серьезные потери. 1-я флотилия была фактически уничтожена, три оставшиеся от нее эсминца Ямай передал во 2-ю флотилию контр-адмирала Тацио, насчитывающую теперь полноценные одиннадцать эсминцев. Двенадцать эсминцев было в 3-й флотилии контр-адмирала Яманако (в том числе два новых сильных корабля типа "Минекадзе"). Итого двадцать три эсминца. Правда, из них всего пять больших, 1-го ранга, остальные 2-ранговые, прибрежного действия, в том числе десять устаревших эсминцев типа "Каба" с паровыми машинами. Но, впрочем, этого вполне хватает для массированного ночного удара по кораблям русского линейного флота. Хуже, что из легких крейсеров у Ямая остались только "Тацута" и "Яхаги". Хотя, формально, в Гензане были и другие крейсера. На внутреннем рейде стояли трофеи прошлой русской войны "Цугару" и "Асо" - бывшие "Паллада" и "Баян", а также и свои ветераны, сражавшиеся еще с китайцами четверть века назад, - "Акицусима", "Чиода", "Ицукусима-мару". Все эти старые корабли теперь служили в основном транспортами для перевозки боеприпасов.

Сейчас из их трюмов непрерывно шла выгрузка торпед и снарядов на пришвартованные эсминцы, готовящиеся к ночным атакам. Не обходилось без путаницы. Одним эсминцам были нужны 533-мм торпеды, другим - 457-мм. Иногда корабли направлялись не к тем транспортам, и ошибка выяснялась уже при попытке зарядить аппараты. Приходилось поднимать торпеды обратно, швартоваться к другому кораблю и начинать всё по-новому. Беспорядка добавляла и сутолока вокруг угольных и нефтяных барж, с которых эсминцы получали топливо. С воздушного шара, поднятого на тросе у входа в бухту, гавань выглядела как миска густого супа-мисо, только наполненная не кусочками сушеной рыбы и, овощей, а большими и малыми судами.

Японские аэронавты-наблюдатели заметили вдали над морем, рой черных точек. Тут же по телефону был дан сигнал к взлету истребителей. С воздуха порт прикрывало шесть истребителей "ньюпор-24". Эти простые по конструкции самолеты японцы с недавнего времени строили сами по французской лицензии. В других странах "ньюпоры" использовались теперь как учебные самолеты, но японские авиаторы не боялись идти в бой на устаревших аппаратах. Гензан был далеко от линии фронта, и здесь из вражеской авиации если кто и появился, то либо сверхдальние тихоходные бомбардировщики, либо гидроаэропланы. А даже старый колесный истребитель намного быстрее, а значит - сильнее любого гидроплана, вынужденного совмещать функции воздушного полета и плавания.

Первыми из русской воздушной армады к Гензану подошли четыре моноплана-парасоля со странными, загнутыми вниз крыльями. Они пока не открывали огонь и японские истребители смогли свободно взлететь и подняться вверх, чтобы обрушиться на отягощенные поплавками гидроаэропланы. Внезапно русская четверка тоже стала стремительно набирать высоту и врезалась в строй японских машин, смешавшись с ними в беспорядочной на первый взгляд воздушной свалке. Японских летчиков подвела их самонадеянность. Посмертное дитя штабс-капитана Энгельса - гидроистребитель "чайка" благодаря предельной легкости своей конструкции обладал феноменальной скоростью, что позволяло ему на равных сражаться практически со всеми моделями современных истребителей. Ну, а устаревшие "ньюпоры" были для "чаек" совсем легкой добычей.

Михаил Никифорович Ефимов официально считался первым русским авиатором (как раньше всех получивший летное удостоверение). В германскую войну он стал полным георгиевским кавалером и флагманским летчиком Севастопольской флотской авиабригады. Сейчас немолодой уже пилот вел в атаку 1-й корабельный истребительный отряд. Подлетая к Гензану, Ефимов сначала растерялся, увидев над ним знакомые силуэты "ньюпоров". В русском воздушном флоте эти самолеты недавно еще составляли половину парка. Сам Ефимов большую часть прошлой войны провоевал на "ньюпоре". Как то не по себе ловить старого друга в прицел. Русские пулеметы молчали. Впрочем, в любом случае, рыцарский кодекс пилотов-истребителей требовал позволить противнику взлететь с аэродрома и занять позицию в небе. Но вот, наконец, гул моторов в небе разорвал треск пулеметных очередей.

Для опытных русских асов бой над Гензаном не обещал быть особенно сложным. Численное превосходство японцев - шестеро против четверых - не смущало Ефимова. Над Констанцей он как-то дрался один против шести "альбатросов". Тогда его колесный истребитель оказался сильнее немецких поплавковых. Более скоростные машины позволяли русским спокойно заходить в хвост вражеского самолета и расстреливать его в упор. Хотя, в принципе, биплан "ньюпор" был маневреннее русского моноплана, и опытный пилот имел шанс сбросить с хвоста "чайку" резкими виражами. Для высшего пилотажа хрупкий гидроистребитель не годился, его создатель погиб именно при испытания "чайки" на прочность при перегрузках. Впрочем, и "ньюпор" требовал осторожности в пилотирования.

Начал беспорядочное падение к земле первый сбитый вражеский аэроплан. Ефимов выбрал себе противника, который на фоне остальных японских летчиков отличался заметным мастерством. Возможно, этот пилот стажировался в прошлую войну на французском фронте... Японец кружил по меньшему радиусу, отгоняя пулеметным огнем "чайки" от других "ньюпоров". Он явно пытался руководить своим отрядом, выстраивая его каруселью для круговой обороны, не давая русским заходить сзади. Ефимов набрал высоту, подловил момент и, спикировав, вклинился в японский строй, выйдя в хвост вражескому лидеру. Тот стал быстро уходить вниз, скользя змейкой с резкими виражами. Несколько очередей прошло мимо. Японцу уже почти удалось оторваться. Внезапно, с резким треском у "ньюпора" оторвалась вся нижняя плоскость крыльев. Искалеченный истребитель свалился в штопор и рухнул в воды залива. Очередная победа не радовала Ефимова, дело решило не его мастерство, а ненадежность конструкции самолета.

Ефимовская "чайка" вернулась к месту общей схватки. Там, впрочем, справлялись и без него. Двух японцев прикончил молодой ас Григорий Сапожков, оба раза безжалостно расстреляв пилотов с близкого расстояния. Еще один "ньюпор" планировал к земле с заглохшим мотором. Бой продолжал лишь один японский самолет, весь уже изрешеченный пулями. Наконец и он вспыхнул, охваченный жарким бензиновым огнем. Вниз полетела горящая фигурка выпрыгнувшего пилота. В заключение "чайки" расстреляли наблюдательный аэростат. Его пилоты воспользовались парашютами.

Не успел еще рассеяться дымные хвосты, оставленные сбитыми японскими истребителями, как в дело вступили шесть "аистов" - русских гидроторпедносцев, разработанных конструктором Шишковым. Внешне этот был обычный небольшой одномоторный поплавковый биплан. Его легко можно было принять за разведчик, ведь под крыльями не висело ни одной бомбы. О грозном предназначении самолета можно было узнать, лишь разглядев через полностью открытый снизу фюзеляж 3-метровое тело торпеды. Первую группу "аистов" вел штабс-капитан Алексей Грузинов, наиболее опытный русский минометатель. Именно он доводил до ума предложенную Шишковым схему воздушного торпедирования, совершив десятки, если не сотни учебных сбросов. Оставалось совсем немного времени, чтобы узнать - приведет ли многолетняя работа к нужному результату. Грузинов повернулся ко второму пилоту, сжавшемуся за его спиной в тесной кабине. Пора было запускать устройство для пуска торпеды - вернее, метательной и нерционной мины. Первая русская авиационная "торпеда" не имела своего двигателя и, после сброса, должна была двигаться к цели по инерции. Чтобы лучше держать курс, торпеда раскручивалась при помощи специального механизма. По команде Грузинова пилот-бомбардир подключил шкив к валу авиадвигателя. От него ременная передача шла ко второму шкиву, вращавшему торпеду вдоль оси.

Самолет затрясся частой дрожью так, что у пилотов клацали зубы, а штурвал норовил выпрыгнуть из рук. Грузинов с беспокойством посмотрел на раскачивавшиеся плоскости крыльев. Скорее бы сбросить эту крутящуюся за кабиной стокилограммовую стальную рыбину. Вокруг большого трехтрубного корабля сгрудилась целая куча эсминцев. Вот тут точно не промахнешься! Грузинов пошел на снижение,

– Приготовиться!

– До цели пятьсот метров!

– Триста метров!

– Сто пятьдесят метров!